Царьград. Гексалогия - Андрей Посняков

Юноша уже знал, как действовать – для начала расспросить соседей, пособирать сплетни. Ближних соседей у приюта не оказалось – кругом почти непроходимые заросли, пустыри да развалины, дикое и довольно безлюдное место. Впрочем, одну корчму Лешка все же отыскал, правда, не сказать, чтобы близко.

– Приют? – озадаченно переспросил трактирщик. – Какой еще приют?

– Как какой? Олинф – так он называется.

– Олинфом называется запущенный парк, молодой человек!

– Но мне показали здание и сказали что именно там – приют. Видите ли, я ищу своего малолетнего родственника, и…

Трактирщик внезапно расхохотался и стукнул себя по лбу:

– А, ты, верно, имеешь в виду старую базилику? Вот уж не знал, что там приют. Честное слово, больше похоже на тюрьму, чем на богоугодное заведение.

Лешка улыбнулся:

– Мне тоже так показалось.

Ничего конкретного ни сам трактирщик, ни его постоянные клиенты, ошивающиеся в корчме уже с утра, сказать о приюте не могли. Нет, старую базилику все знали, как и запущенный парк, но вот, чтоб там располагался приют…

– Знаешь, парень, мы там и детей‑то никогда не видали, – покачал головой завсегдатай корчмы – невзрачный потасканный мужичок неопределенного возраста с морщинистым испитым лицом и всклокоченной бородою. – В старом парке мы с приятелями частенько сидим. Знаешь, купим, бывало, по дешевке кувшинчик‑другой молодого вина… Чего бы не посидеть, особенно в такую‑то погодку?

Лешка кивнул – погодка и в самом деле была прекрасной. В лазурном, с белыми кучевыми облаками небе ярко светило солнышко, летали многочисленные птицы и разноцветные бабочки, в садах цвела сирень, и запах ее, казалось, растекался по всему городу. Одно слово – весна.

Покинув корчму, юноша озадаченно направился к церкви Апостолов, величественному сооружению с позолоченным куполом, ярко сверкающим в лучах весеннего солнца. Конечно, жаль, что в ближайшей корчме о приюте ничего не знали. Так, о нем наверняка должны знать служители церкви – приют, все ж таки тоже богоугодное заведение.

Заутреня давно уж прошла, а до обедни было еще далеко, но Лешка, подумав, заглянул в пустой храм. Впрочем, нет, не такой уж и пустой – человек десяток молящихся крестились перед иконами и ставили зажженные свечки. В обширной зале царил приятный полумрак, лишь откуда‑то сверху проникали солнечные лучи, заставляя играть сияющим волшебством разноцветную смальту мозаик. Золотые, палевые, нежно‑голубые цвета икон и фресок вызывали неподдельное восхищение. Лешка даже устыдился своих намерений – надо же, не помолиться зашел, а по своему делу. Устыдившись, перекрестился, купил в притворе три свечки, на сколько хватило мелочи, поставил во здравие друзей – Георгия, Владаса… и – старшего воспитателя Василия Филипповича, из той, прошлой, жизни – очень уж Лешка его уважал.

Потом подошел к одной из икон, кажется, это был святой Николай, помолился, вернее, просто поблагодарил Господа за благоволение, а у святого Николая попросил помощи в своих дальнейших поисках. И тут же устыдился – все ж вышло, что именно по своим делам он в храм и зашел.

Почувствовав рядом какое‑то шевеление, юноша скосил глаза, увидев слева от себя молодую женщину, вернее сказать, девушку, в черной полупрозрачной вуали и длинной, до самых пят, тунике, поверх которой складками ниспадала накидка – далматика.

– Святой Николай! – негромко – но Лешка все хорошо слышал – молилась девушка. – Прошу тебя, не дай состояться этой свадьбе! Знай – я не люблю Никифора Макрита! Не люблю, не люблю, не люблю! А разве ж это по‑божески, жить с нелюбимым?

По щеке девушки скользнула слеза – золотистая в свете свечей – длинные темные ресницы дрогнули. Всхлипнув, незнакомка закончила молитву и, ни на кого не смотря, быстрым шагом вышла из храма.

Лешка тоже собрался уходить – поговорить с кем‑нибудь у паперти, ведь не в церкви же разговаривать! Еще раз перекрестясь, он поклонился иконе… и вдруг заметил на полу, слева от себя, что‑то вроде заплечного мешка. Нагнулся – так и есть, заплечный мешок! Небольшой, изящный, из плотной нежно‑голубой ткани, расшитой золотой нитью – явно женский. Точно такой же, какие носили юные модницы в старой Лешкиной жизни… Господи! А не забыла ли его только что убежавшая незнакомка?

Не думая, юноша подхватил мешок и, ускоряя шаг, покинул церковь. Зажмурился – прямо в глаза ударило солнце. Раскрыв глаза, покрутил головой, заметив изящную одноколку, запряженную небольшой серой лошадкой. Девушка – вроде та самая – уже взяла в руки вожжи…

– Госпожа, подождите!

Незнакомка обернулась, обдавая сердитым взглядом:

– Кто вы такой? Я вас не знаю.

Какая красавица! Милое, приятное лицо… да нет же, не приятное, а очень красивое! Изящная, будто выточенная из мрамора, фигура, золотистые волосы, глаза – синие‑синие, с этаким зеленоватым оттенком, словно бушующий океан.

– Ваша? – без лишних слов Лешка протянул мешок.

– Ой! – девчонка всплеснула руками. – Мой! Точно мой! Спасибо вам большое… И – извините, я очень спешу!

Кинув мешок на обитое темно‑голубым бархатом сиденье, девушка натянула вожжи:

– Н‑но!

А Лешка, застыв у паперти, все смотрел ей вслед, покуда покрытый белым лаком кузов коляски не исчез за углом.

– Да, – поднялся на ноги сидевший на паперти нищий. – Бывают же на свете красотки!

Юноша обернулся:

– Не знаешь, кто такая?

– Нет, – нищий покачал головой и, поживописнее расправив лохмотья, уселся в церковную тень.

Лешка быстренько полез в висевший на поясе кошель… н‑да, кроме завалявшегося обола, увы, ничего не осталось. И все же подошел к нищему:

– Вас не обидит обол?

– Не обидит, – усмехнулся тот. – Вообще‑то, хотелось бы больше, но, судя по всему, у тебя больше ничего и нет. Так и быть, давай свой обол. За кого помолиться?

– За раба Божия Алексея, – припомнив ритуальную фразу, рассеянно отозвался юноша.

Нищий засмеялся:

– Что, понравилась?

– Очень…

– Так чего ж не познакомился?

– Да вроде как неудобно.

– Зря. Надо было.

Нищий – не старый еще мужчина с седой, свалявшейся паклею шевелюрой – потянулся и, смачно зевнув, похвастался:

– Вот и у меня такая же растет. Красавица. Скоро замуж выдавать, вот и сижу тут днями, на приданое зарабатываю. Все ж хочется устроить свадьбу, как полагается, весело и со вкусом. Чай, не голь – шмоль!

Лешке было все равно, о чем сейчас говорил нищий. Перед глазами юноши стояло ослепительно красивое девичье лицо. И длинные ресницы, и глаза цвета океана…

На колокольне ударил колокол, и Лешка, вздрогнув, повернулся к нищему:

– Не знаешь ли ты, любезнейший, где находится приют Олинф?

– Приют Олинф? Знаю. В старой базилике почти у самой стены, во‑он за тем заброшенным садом, – нищий показал рукой.

– А это хороший приют? Как там надзиратели, добрые? Заботятся ли о детях?

– Ну‑ну, – усмехнулся нищий. – Ты, парень, никогда так не спрашивай.

– Как это – так? – удивился Лешка.

– Несколько вопросов кряду задают только тогда, когда намеренно хотят запутать собеседника.

Юноша махнул рукой:

– Да не собираюсь я никого путать! Просто ищу малолетнего родственника, он пропал во время кораблекрушения, и, может быть, не утонул, а в приюте. Потому и расспрашиваю.

– Ну, что тебе сказать? – оборванец задумчиво почесал затылок. – Вообще, на мой взгляд – это очень странный приют.

– Почему же странный? – насторожился Лешка.

– А потому, что про него мало кто знает. Я – и то случайно узнал, а уж много лет здесь сижу.

– Ну и что с этого?

– А то, что обычно богоугодные заведения – всякие приюты, госпиталя, дома призрения – очень даже заинтересованы в том, чтоб о них знало как можно больше людей. Они ведь почти все существуют за счет пожертвований. А как же люди будут жертвовать, если не знают – куда?

– Никак.

– Вот я и говорю – странно.

– А больше ничего про приют не знаешь?

– Больше – ничего. К чему мне?

Все же поблагодарив нищего – хоть какая‑то информация, – Лешка немного подумал и направился в сторону заброшенного парка – к приюту. Выбрал себе местечко поудобнее – на холмике, среди желтоватых зарослей дрока – там и улегся, хорошо было видно. Вот они, ворота приюта Олинф, как на ладони. Хорошие ворота, добротные, обитые толстыми железными полосами. Не в каждом богатом доме такие имеются. Интересно, зачем они приюту?

Ага! Вот, кажется, открываются…

Юноша вытянул шею, смотря, как из распахнувшихся створок выехала пустая повозка, запряженная парой коней, и, подскакивая на ухабах, неспешно поехала в сторону церкви Апостолов. Упряжкой правил угрюмый чернявый мужик лет тридцати пяти в синей тунике и засаленной войлочной шапке. Дождавшись, когда ворота захлопнутся, Лешка выбрался из своего убежища и, без труда догнав выехавшую на людную улицу повозку, зашагал сзади.