Прекрасное далеко - Дмитрий Санин

Дома Андрей, под благосклонно-одобрительное бурчание Николая, несколько раз тщательно вымыл руки. Пока Николай рассовывал остатки пикника в холодильник (сказать кому — не поверят: шашлык не доели!), Андрей включил телевизор в комнате. Он тут же непроизвольно уставился в экран, зачарованно оцепенев — как будто у горящего в темноте костра. Показывали рекламу.

Насколько же реклама была интереснее, живее, красивее бесконечных советских кинозарисовок с заунывными видами природы! Андрей мгновенно погрузился в сияющий мир алых блестящих губ, медленно летящих лёгких прозрачных тканей, длинных роскошных ресниц. Призывно пенилось, падало блестящими струями в бокалы кристально-чистое пиво. Пушистые игривые собаки весело брали препятствия, размахивали хвостами и чавкали консервами. Это было забавно и приятно, как калейдоскоп в детстве. Щекотало чувства. Красиво. Ни о чём не надо думать — и яркие цветочки… И волновало. Что-то внутри сладко затомилось, какая-то тоска по упущенному в жизни. Немедленно захотелось сделать что-нибудь важное, какое-нибудь большое дело — построить свой дом, или гнать на мощной машине в Москву, где протанцевать до утра с незнакомкой…

— Алё! Выключил бы ты дуроскоп… — Андрея как будто грубо разбудили, вырвав из сладкого сна. Он с досадой обернулся. В дверях стоял Николай с пластмассовым чайником в руках, и агрессивно, исподлобья, смотрел на телевизор — как будто хотел его забодать. — Нашёл что смотреть — рекламу…

— Это — тебе неинтересно, — обиделся Андрей. — Ты уже сто раз это видел, а я — ни разу. Ведь экскурсия же! — проникновенно напомнил он. — Тебя просили показать мне ваш мир — вот мне и интересно…

Николай тяжело засопел, недовольно зыркнул жёлтыми глазами, и ушёл на кухню грохотать посудой.

Тем временем началась историческая передача. Вёл её сиротски обстриженный, интеллигентного вида историк в тощеньких очочках, высокий и нескладный, со скорбно задранными, как у Пьерро, густыми бровями, короткой грязновато-седой бородкой-щетинкой и кривым, как ятаган, мясистым носом. Быстро и тревожно мелькали кадры хроники, непрерывно лилась музыка — то торжественная, то беспокойная; калейдоскопом сменяли друг друга благообразные портреты дореволюционных деятелей, оскаленные лица революционеров — а бархатистый, аристократически-сытый голос ведущего всё вещал и вещал, напористо и без остановки. Ведущий то задумчиво бродил среди бесконечных стеллажей архива, то барственно восседал в уютном кабинете, обложившись толстыми фолиантами, то с величественностью экзаменатора стоял у школьной доски с мелом, задавал зрителю риторический вопрос — и, старательно оттопырив выпуклый зад, рисовал в подтверждение жирный знак вопроса, похожий на двойку за знание истории. Сыпались вдумчивые и исполненные мудрости цитаты премьер-министров и князей. Говоря о министрах-князях, ведущий мечтательно причмокивал, вытягивал трубочкой влажные сластолюбивые губы, и делал скорбные коровьи глаза. А упоминая СССР или большевиков, он менялся: вместо сытого причмокивания — начинал неприязненно скалить белый конский зуб, брезгливо отплёвываться словами, в очочках промелькивал стальной гиммлеровский блеск, и от его отравленных слов, мало-помалу, зарождалось смутное желание бить, стрелять и запрещать. Говорил он ужасные вещи, смысл которых не сразу дошёл до оторопевшего Андрея. Говорил убедительно, непрерывно пересыпая речь кинохроникой, зачитывая цитаты — и некогда было вдуматься, остановить мысль на услышанном. Как карты в старом фокусе про разбойников, колющих дам пиками, один за одним выкладывались новые и новые поразительные факты… Это было дико и невероятно… Оказалось, большевики вовсе не были добром! Не были они и за рабочих. Напротив, они — все до одного властолюбивые бездарности и садисты — в угоду своим низменным инстинктам развалили, растащили могучую процветающую страну… Андрей, понемногу поддавшись, незаметно для себя запылал праведным негодованием вслед за ведущим.

— Не надо этого геббельсёныша слушать, — вдруг сказал из-за спины Николай, и, вытирая на ходу полотенцем руки, торопливо щёлкнул кнопкой питания — с каким-то наслаждением, будто слепня прихлопнул.

В комнату вернулись тишина и нормальный ровный свет люстры. Иллюзия понемногу стала таять.

Андрей, всё ещё глубоко потрясённый, молчал.

— Поверь, Андрюха, не надо это слушать. Вообще, телевизор не надо смотреть. Есть масса гораздо более интересных занятий.

Андрей недоверчиво посмотрел на Николая, и спросил первое, что вспомнил:

— А это правда, что Транссиб при царе построили всего за девять лет, без всяких экскаваторов — а мы с БАМом возились в два раза дольше?

— Спорим, враньё? — Николай уверенно порылся на полке, где стояла энциклопедия, и ловко выхватил увесистый том. — Так… Вот. Смотри. Девять лет строили только Восточно-Сибирскую магистраль — до начала эксплуатации. Потом — шесть лет строили обводную вокруг Байкала. Потом ещё девять лет строили второй путь — до того это была одноколейка. Итого — двадцать четыре года. А мы БАМ за шестнадцать полностью построили. Не говоря уж про то, что современная дорога — гораздо более сложное сооружение.

— Не понимаю. Вёл ведь учёный, историк. Архивы…

— Дорогой Андрей! Это вроде тросточки у Ручечника — понты, зрительный образ мудрого учёного, которому положено верить. И если этот господинчик, удовлетворённый желудочно, позирует на фоне архива — то едва ли он в этом архиве работал хотя бы минуту.

— Тогда как же это допускают?! Чтобы публично врать, на всю страну?

— «Допускают»?! — Николай с умилением смотрел на наивного Андрея. — Власть и ложь неотделимы. Власть с древности стоит на трёх китах — насилии, золоте и лжи. Поэтому чем обширнее власть — тем масштабнее ложь. В частности — ложь об истории, об исторических обидах, об упущенных выгодах…

— А у нас что, по-твоему, тоже ложь?

— Коммунисты тоже были любителями подретушировать прошлое. Особенно отличился Хрущ. Но они были именно любителями; до нынешних профессионалов им — как до Луны на четвереньках. Главная власть в мире — у американцев, и потому больше всего лгут они, со своими шавками. Нынешние кремлёвские молодцы, как видишь, тоже стараются не отставать. Телевизор теперь — это стратегическое оружие, инъектор лжи, средство управления массами. Внушив ложь, можно заставить людей делать всё, что угодно. Разделяй и властвуй. Воспитывай в своём народе яростную ненависть к прошлому, к соседям, к окраинам, к бывшему центру — и они никогда не захотят туда вернуться. Подкидывай им нужные тебе идеи — и они будут следовать им. Асфальтовый каток для разравнивания мозговых извилин. Башни ПБЗ во всей красе.

Андрей озадаченно молчал, пытаясь уместить в голове услышанное. Телевизор — новогодний друг, источник добрых мультиков про варежку и кота Матроскина, даритель долгожданной «Бриллиантовой руки», «Очевидного-невероятного», «Клуба кинопутешествий»… Как может в нём обитать какое-то зло и ложь? С другой стороны, он сам только что слышал… Зачем лгать, когда всё благополучно?!

— А можно ещё посмотреть? Только ты сразу говори, что не так, ладно? Для экскурсии…

Николай нехотя включил телевизор.

Шли новости. Бодро рапортовали о новой рекордной цене за баррель, и эксперт из Газпрома, довольно соединив пальцы домиком, гипнотизирующее глядел с экрана и давал оптимистические прогнозы на дальнейшее повышение цен.

В следующем сюжете нервно дёргался грузинский фюрер. Лоснящийся, перекормленный, похожий на раздувшегося пупса-переростка, он масляно улыбался, облизывая уголки лоснящегося рта, и старательно тряс гривастой головой, как болванчик. Он картинно жал руку заезжей евросоюзовской шишке, возвышаясь на голову, блестел бусинами бойких чёрных глаз под вспышками фотографов, как под тёплым солнцем. При этом он что-то беззвучно говорил, неприятно напрягая рот, и принимал одну за одной величественные позы. Сухопарая евросоюзовская шишка бесконечно терпеливо улыбалась, выдерживая липкое рукопожатие очередного туземного царька, и всю эту нудную протокольную фотосессию. Голос дикторши взволнованно тараторил о новом раунде переговоров о вступлении Грузии в НАТО.

— Грузия?! В НАТО?!! — Андрей от неожиданности даже привстал с дивана. Он бы расхохотался над этим диким абсурдом — если бы не зловещий смысл…

— Сядь, Андрюха. Нервные клетки не восстанавливаются. В НАТО ещё и Украина собирается вступать. Там тоже к власти бесноватые неонационалисты пришли. Тоже очень «любят» Россию. Такие дела, брат.

— А СССР?!

— А нет больше СССР, дружище, — печально ответил Николай. — Сдали. Зато колбаса в магазинах есть. Вот такой у нас «коммунизм». Республики все пересобачились, все свихнулись на почве национализма и украденного процветания — они там себе знатно мозги прополоскали. У всех соседи и коммунисты сало съели и заслуженного счастья лишили. В итоге — череда гражданских и междоусобных войн… Наука, образование, медицина, промышленность, армия, пенсионеры — в глубокой жопе. Гоним на Запад нефть и сырьё — тем и живём; цены на нефть и газ растут, Западу некуда деваться — садятся на нашу нефтяную иглу. Население — в год по миллиону сокращается; смертность зашкаливает, рожать не хотят. Исламисты воинствующие везде по Кавказу и средней Азии повылезли — тоже решили вернуться к родо-племенному светлому прошлому, рабовладению и отрубанию голов. И всё — ради власти, колбасы в магазинах, джинсов и долларов в свободной продаже…