Иметь и не иметь. Пятая колонна (сборник) - Эрнест Хемингуэй

Он захромал к воротам, длинный, как день без завтрака. Потом остановился и побрел обратно.

– Гарри, ты бы не одолжил мне парочку долларов, а?

Я дал ему пятидолларовую бумажку из денег китайца.

– Я всегда знал, что ты мне друг… Гарри, почему ж ты меня не берешь?

– От тебя одни несчастья.

– Ты просто злишься. Ну ладно, старина. Еще будешь рад со мной свидеться.

Теперь, с деньгами, он пошел куда быстрее, но, право, на него даже смотреть тошно. Он ступал так, словно суставы у него были вывернуты задом наперед.

Я сходил в «Жемчужину», встретился там с агентом, и он передал мне бумаги, а я угостил его пивом. Потом я сел завтракать, и тут пришел Фрэнки.

– Просить тебе передавать, – говорит он и сует мне какую-то трубочку в бумажной обертке и с красным шнурком. Когда я снял бумагу, там оказалась фотография, и я ее развернул ее, ожидая увидеть, к примеру, снимок моей лодки, сделанный кем-то на причале.

Не тут-то было. Оказывается, это голова какого-то мертвого негра с перерезанным от уха до уха и затем зашитым горлом, а на груди плакатик с надписью по-испански: «Вот как мы поступаем с ленгуас ларгас».

– Просили передать, говоришь? – спросил я Фрэнки. – Кто?

Он показал на парнишку, который околачивается возле порта и давно связан с местным жульем. Парнишка стоял у стойки с закусками.

– Скажи ему, пусть подойдет.

Тот подошел. Он сказал, что это ему дали двое молодых людей сегодня утром, часов в одиннадцать. Спросили, знает ли он меня, и он ответил, мол, да. Потом он отдал это Фрэнки, чтобы тот передал мне. Получил за это доллар. Они были хорошо одеты, добавил он.

– Политика, – понимающе кивнул Фрэнки.

– Не иначе, – сказал я.

– Они решили, вы заявите в полицию, что вчера утром встретили здесь тех ребят.

– Не иначе.

– Плохой политика, – сказал Фрэнки. – Хорошо, что ты уезжать.

– На словах что-нибудь просили передать? – спросил я парнишку.

– Нет, – отвечает. – Только вот это.

– Мне пора, – сказал я Фрэнки.

– Плохой политика, – повторил он. – Очень плохой.

Документы, что дал мне агент, я сгреб в стопку, уплатил по счету, вышел из кафе, пересек площадь, затем нырнул в ворота и был очень доволен, когда миновал склад и выбрался на пристань. Эти мальчишки нагнали-таки на меня страху. У таких вполне хватит ума вообразить, будто я кому-то чего-то сболтнул про тех парней. Они все что давешний Панчо. От испуга сами себя заводят, а как заведутся, их тянет на мокрое дело.

Я поднялся на борт и взялся прогревать двигатель. Фрэнки стоял на пристани и смотрел. Он улыбался все той же странноватой улыбкой глухого. Пройдя к нему ближе, я сказал:

– Слушай, – говорю. – Как бы тебе из-за этого в беду не влипнуть.

Он не слышал. Пришлось орать в голос.

– Мой хороший политика, – сказал Фрэнки. И отвязал причальный конец.

Глава третья

Франки зашвырнул трос мне на палубу, я махнул ему рукой и, отведя лодку от пирса, направил ее в пролив. В море выходил английский грузовой пароход, я с ним поравнялся и обогнал. Сидел он низко-пренизко от большого груза сахара, весь ржавый. Какой-то лимонник[3] в старом синем свитере смотрел на меня с кормы, пока я проходил мимо. Я вышел из гавани, миновал Морро, где и взял курс на Ки-Уэст, строго на норд. Оставив штурвал, отправился на бак, смотал причальный конец в бухточку, вернулся в рубку, а потом просто держал курс, так что Гавана, поначалу широко раскинувшаяся за кормой, понемногу затерялась на фоне далеких гор.

Спустя какое-то время скрылся из виду Морро, потом отель «Насьеналь», и, наконец, в виду остался только купол Капитолия. В сравнении с тем днем, когда мы последний раз выходили рыбачить, течение было несильным и дул слабенький бриз. Я увидел пару смэков, возвращавшихся в Гавану; они шли на ост, и вот почему я понял, что течение слабое.

Я вырубил двигатель. Не жечь же топливо понапрасну. Пусть сама дрейфует. А как стемнеет, я запросто сориентируюсь по маяку Морро, ну а если нас снесет слишком далеко, по огням Кохимара, и тогда уже вдоль берега пройду на Бакуранао. По моим прикидкам, к наступлению темноты нас при таком течении отнесет как раз миль на двенадцать, к самому Бакуранао, где я увижу огни Баракоа.

Итак, я заглушил мотор и полез наверх, чтобы осмотреться. Только и видно, что два смэка на западе, идущие в порт, да белый купол Капитолия, далеко-далеко, на краю моря. Попадались кое-какие желтые пятна водорослей, над ними возились птицы, но их было немного. Я посидел на крыше рубки, глядя по сторонам, однако не увидел никакой рыбы, кроме той бурой мелочи, что копошится в водорослях. Не верьте, если кто-то возьмется уверять, будто от Гаваны до Ки-Уэста подать рукой. А у меня еще весь путь впереди.

Немного погодя я спустился в кубрик – глядь: а там Эдди.

– Гарри! Что случилось? Что случилось с мотором?

– Накрылся.

– А люки чего не задраиваешь?

– Тьфу ты, черт, – говорю.

Знаете, чего он выкинул? Он вернулся, тайком прошмыгнул на борт через люк на баке, оттуда в каюту и завалился спать. С собой прихватил пару бутылок. Заскочил в первый попавшийся бодэга[4], где взял спиртного, и вернулся на лодку. Когда я запустил мотор, он было проснулся и сейчас же заснул. А когда я остановился и лодку начало мотать, он, видите ли, обеспокоился.

– Гарри, – заявляет, – я знал, что ты меня отвезешь.

– К чертям? Охотно, – говорю я. – Ты даже в судовой роли не записан. Ты у меня сейчас за борт прыгнешь.

– Старый ты шутник, Гарри. Землякам в беде друг за дружку держаться надо.

– Болтун ты, – говорю. – Да кто тебе верить возьмется, когда ты проспиртован?

– Нет, Гарри, я человек надежный. Вот испытай, тогда увидишь, до чего я надежный.

– А ну-ка дай сюда обе бутылки.

Он притащил ром, я отхлебнул из уже початой, а потом убрал бутылки в ящик возле штурвала. Смотрю на Эдди и думаю: жаль его. И жаль, что придется делать то, без чего не обойтись. Проклятье, ведь я помнил его, когда он был еще человеком.

– Так что с мотором, Гарри?

– Мотор-то в порядке.

– А что же случилось? Ты чего на меня так смотришь?

– Эх, брат, – сказал я, и мне было жаль его. – Плохи твои дела.

– Ты к чему клонишь?

– Да сам еще не уверен, – говорю. – Обмозговать надо.

Мы там еще посидели, но разговаривать с ним мне больше не хотелось. Тяжело говорить с человеком, когда ты уже знаешь. Чуть погодя я слазил вниз за помповиком и винчестером тридцатого калибра, которые всегда держал в каюте, и, не вынимая из чехлов, подвесил их под потолком рубки, где обычно мы вешаем удочки, над самым штурвалом, чтобы были под рукой. Я их держу в чехлах из овчины, вывернутой внутрь коротко стриженной шерстью, которая пропитана маслом. А по другому на борту от ржавчины не уберечься.

Разблокировал затвор помповика, передернул его несколько раз, набил до отказа и передернул еще разок, чтобы дослать в ствол. На винчестере загнал патрон в патронник и заправил весь магазин. Из-под матраса достал «смит-и-вессон» тридцать восьмого калибра, который остался у меня со времен службы в полиции Майами, разобрал, почистил, смазал, зарядил и повесил в кобуре себе на пояс.

– Что, черт возьми, происходит? – насторожился Эдди.

– Ничего, – говорю.

– Тогда на кой ляд весь этот арсенал?

– А я всегда беру оружие. Отпугивать птиц, если примутся клевать наживку, или стрелять по акулам. И вообще на всякий пожарный, когда ходишь между островами.

– Что случилось, черт тебя дери? – повторяет Эдди. – Что случилось?

– Ничего не случилось, – ответил я. Лодку качнуло, револьвер хлопнул меня по бедру, и я взглянул на Эдди. Пожалуй, спешить не будем, подумал я. Он мне как раз и сгодится.

– Есть одно дельце, – говорю. – В Бакуранао. Придет время, я скажу, что делать.

Загодя ничего рассказывать не хотелось, так как я знал, что он занервничает, перетрусит, и тогда от него проку не жди.

– Гарри, лучше меня ты никого не сыщешь, – говорит он. – Я самый подходящий для тебя человек. Можешь на меня положиться.

Я посмотрел на него – какой он длинный, мутноглазый, дрожащий – и отмолчался.

– Слушай, Гарри. Дай хоть глоточек, – попросил он. – А то трясучка одолела.

Дал я ему отхлебнуть, а потом мы просто сидели и ждали, когда стемнеет. Закат вышел на славу, стоял приятный легкий бриз, и когда солнце совсем закатилось, я врубил мотор и на малом ходу пошел к берегу.

Глава четвертая

Остановились уже в полной темноте, в миле от суши. С заходом солнца течение набрало силу, и я заметил, что лодку прилично сносит к берегу. К западу проглядывался маяк Морро, над Гаваной стояло мягкое зарево, а ровно напротив нас лежали Ринкон и пляж Баракоа. Я пошел против течения, пока не миновал Бакуранао, почти что выйдя к Кохимару. Вот теперь пусть дрейфует. Кругом темно, но я отлично знал, где мы находимся. Все огни у меня на борту были погашены.