Камертон (сборник) - Валерий Петков

Но вдруг тот соберётся выехать, тогда Пётр и придёт на выручку с «личным составом» и грузовиком.

Ему тогда очень хотелось помогать всем угнетённым страны и мира. Он основательно втянулся в процесс.

Листки со стихами были разрозненными, на невесомой папиросной бумаге.

Петру казалось, что он тоже сможет сесть и легко написать что-то подобное. Захотелось попробовать. Однако – не получалось. Но такая «заразительность», по его мнению, говорила об авторе, как о человеке незаурядном. Желание познакомиться глубже с творчеством опального поэта усилилось. А уж чтобы – лично, так это была запредельная мечта.

Однажды Ираида принесла большую стопку страниц с «гариками». Их дали на пару дней, Пётр был занят и не успевал прочесть. Он предложил растиражировать. Очень хотелось, чтобы стихи всегда были у него под рукой.

В «Военпроекте» нёс службу подчинённый, сержант Гриша Лезвин. Под его началом находился большой комод, который назывался «множительный аппарат».

Попасть туда можно было только с ведома начальника «Первого отдела», но иногда Пётр, на правах начальника Гриши, проникал на короткое время.

В комнате резко, до слёз, валялись обрезки бумаги, чёрный порошок и резкий запах уксуса, незримо витали в воздухе. Сам аппарат шумел большой горячей печью, мелькал по бокам полоской света из-под крышки, ездил вперёд-назад.

На нём множились рабочие чертежи строек и техническая документация.

Григорий был местным, и когда Пётр заступал дежурным по части, то отпускал его и ещё несколько человек домой: на ночь, на побывку.

Люди были в основном женатые, с высшим образованием: инженеры, филологи, музыканты. Солдаты и сержанты, призванные на один год, потому что не проходили подготовку на военной кафедре у себя в вузах.

В шесть утра все они стояли в строю и ни разу Петра не подвели.

На следующий день после получения губермановских стихов Пётр вызвал Григория в канцелярию. Выбрал время, когда вся рота отсутствовала.

Поговорили немного. Пётр без обиняков предложил ему сделать две-три копии «гариков». Григорий отказываться не стал, только покраснел слегка и спросил:

– А можно я себе тоже сделаю, товарищ лейтенант? Один экземпляр?

– Только аккуратней, дело тонкое… Если что, скажи, мол – лейтенант приказал, не мог ослушаться, не выполнить приказа. Ну, а… почему не сообщил, кому следует – не успел. Так, на всякий случай. Понял?

Хотел сказать – «дело нелегальное», но передумал.

– За это не волнуйтесь. Двух дней мне хватит. Вполне!

Потом Пётр встречал эти копии на других кухонных посиделках, но не сознавался, что в этом есть и его заслуга. Он узнавал их, потому что края листков обрезал сам, сшивал, как мог и ужасно гордился и радовался, что его любимые стихи так активно идут в народ. Изрядно замусоленные, потемневшие, чуть-чуть пахнущие уксусом, они прошли через многие руки.

Что-то было в них от фронтовых газет, «окопной правды».

Хотя и не он их написал, но сопричастность автору ощущал сильную.

После этого Григорий размножал по просьбе Петра ещё какую-то запрещённую литературу. Но вот эти листки – первые – запомнились особенно.

Потом они оба демобилизовались. Страна развалилась.

Гриня уехал в Америку. По слухам, нормально устроился в Нью-Йорке, женился.

Книги перестали быть дефицитом. При первой возможности Пётр купил шикарный том «гариков» Игоря Губермана. Часто перечитывал, цитировал с удовольствием. И сейчас под настроение их открывает.

И вот, идёт он как-то по городу и вдруг слышит сзади:

– Здравия желаю, товарищ лейтенант!

– Гриня! Привет! Какой я тебе – лейтенант! Отставной козы барабанщик!

Похоже, имя Петра тот подзабыл, а вот звание – запомнил. Это проще.

Оба искренне обрадовались. Зашли в кафе, встречу слегка отметили – А я как-то просыпаюсь ночью, уже в Штатах, – сказал Григорий, – вдруг стихи, «гарики», вспомнил, и так… хорошо стало! Как ломиком по голове.

Мы же тогда могли загреметь очень сильно.

– Я тоже вспоминал, – признался Пётр. – Может, не так остро, как ты. Но страха не было ни тогда, ни потом. Храню как память, где-то лежат дома. Листики с дерева нашей молодости. Кое-что переплёл. Неказистые, но дорогие мне книжечки.

Расстались тепло и больше не встречались.

Пётр устроился на работу в солидную фирму. Как-то в разговоре случайно выяснилось, что бабушка его начальника жила в деревне Бородино, где отбывал наказание Игорь Губерман. Начальник, когда пацаном у бабушки бывал, даже видел его самого, и как жена приезжала проведать ссыльного с большим чемоданом всякого-разного.

В деревне его звали «Мироныч» и уважали, как человека умного и спокойного. Приходили поговорить о жизни.

Тогда Пётр и рассказал ему свою историю.

Оба улыбнулись хорошим воспоминаниям.

Прошло ещё несколько лет. Пару раз Пётр видел по телевизору выступления Игоря Губермана. Всё ходили слухи, что приедет и к ним в город на гастроли.

Но Пётр уехал в командировку, и они разминулись, не удалось попасть на концерт. Даже расстроился Пётр, и долго не мог успокоиться. Тем более, что начальник его побывал на том концерте.

– Сел в первом ряду, – рассказывал он, – и так и сяк, привстану, опять сяду. Думал – может, заметит. Нет. Не заметил. А подойти я постеснялся. Да и людей вокруг него полно, окружили.

Позавидовал тогда Пётр начальнику.

Опять несколько лет пробежало.

Москва. Конец дня. Пётр в командировке. Поднимается на эскалаторе в метро. Подъём длинный, но вот уже и в вестибюль выносит, только успевай, ноги подымай! Соскочил.

И не верит своим глазам – он!

Губерман уже ступил на эскалатор и вниз отъезжает плавно.

Прыгнул Пётр следом за ним, встал рядом и кричит радостно:

– Игорь Мироныч – вы?!

– Да, это я. Вы – сомневаетесь?

– Это просто замечательно! – Пётр смеётся, радуется, словно родного человека встретил в чужой, далёкой стороне.

И пока полз эскалаторе, рассказал историю про «множительный аппарат», Гриню, самиздатовскую кипучую деятельность.

Губерман выслушал внимательно. Стоят они у края эскалатора, а мимо народ снуёт, москвичи и гости столицы.

– Удивительная история! В каком это году было?

– В семьдесят восьмом.

– Да! Могли бы очень даже загреметь. И серьёзно! Вот, что – у меня завтра в ЦДЛ концерт, в девятнадцать часов. Приходите, буду вас ждать! Если вдруг билетов не будет, позовите меня. Я вас проведу.

Пётр задержался в Москве ещё на один день.

Билет в ЦДЛ успел купить. Сидел в кресле, затаив дыхание.

На пустую сцену вышел кудрявый человек, в светлой рубашке и брюках.

Концерт шёл живо, весело! Зал был заполнен до отказа.

Знаменитый зал ЦДЛ.

Было ощущение, что многие знакомы между собой. Временами, после чтения очередного стихотворения вспыхивал живой обмен репликами между зрителями и автором. Из зала просили прочитать одно, другое, и просьбы исполнялись. Записки шли во множестве, с мест выкрикивали что-то, смеялись остроумным комментариям со сцены.

Чужих – не было.

В антракте Пётр подошёл к Губерману. Волновался. Подождал, пока тот раздаст автографы, сфотографируется с многочисленными почитателями.

Рядом с буфетом, в окружении смеющихся людей, на фоне таблички «Служебная зона», которая так необычно смотрелась сейчас, и слово «зона», после всех рассказов и воспоминаний, приобретало особый смысл.

Губерман его заметил.

– Это, вы! А я под впечатлением от вашей истории! Буду рассказывать теперь зрителям. Удивительно!

– Мечтал книжку вашу прикупить здесь, в лавке, да размели всю партию, пока добрался с Юго-Западной до центра, – посетовал Пётр и протянул блокнот.

«Будьте счастливы!» – написал поэт размашисто.

И две буквы – инициалы, вместо подписи. Видно, привык быть кратким и точным.

И дата, конечно – 18.02.2008.

Их знакомству исполнилось ровно тридцать лет.

И один день.

Постараюсь, Игорь Миронович! – засмеялся Пётр.

Карбункул

Часть материального обеспечения есть в любом полку. В ней служат баловни судьбы, приближённые к начальству люди – водители командиров, почтальон, киномеханик, библиотекарь, автослесаря и прочая «интеллигенция в/ч».

Распорядок дня у них относительный. Приём пищи – свободный, пайка отборная. Строевая не утомляет. Противогаз плечо не оттягивает. Кое-какие поблажки, но главное – увольнительная без проблем!

Личный состав не любит их, но завидует избранным, фаворитам армейского счастья. Тихого, потаённого, сонного и ленивого ожидания дембеля.

За глаза их называют – ЧМО. Звучит в меру обидно, плевком вдогонку, а если ещё и расшифруют правильно, то сразу понятна степень презрения к этому сословию.

Вот, например, вариант – Чудим, Мудим, Об…манываем! Есть и круче варианты.

Пожалуй, самое безобидное – Чрезвычайно Мощная Организация. Или топонимическое, нейтральное – «человек Московской области».