Камертон (сборник) - Валерий Петков

Тут я и растаял, слабость во мне какая-то возникла. Вот так с холода войдёшь в избу, пригреешься, и нападает ласковая дрёмка. И укачивает неприметно, но окончательно в этой люльке невесомой.

Вышли на балкончик, покурить. Разгорячились. Настроение праздничное, душа шире ворот, когда скот вечером домой загоняют!

Народ повсюду гуляет. Мир во всем мире. Много света, шумно, светло как днём.

– Ты, Пётр, дальше-то как мыслишь? – глянул зорко Геннадий Сергеевич.

Он мужик видный, солидный. Есть такие, кажется, родился – и сразу начальник! Лицо широкое, никакой наглости, довериться можно. Брови кустистые, как у деда моего. Через это доверие меня к нему и прислонило.

Ну, не лезть же к нему с воплями: «Уважаю»! Только улыбнёшься, рюмку приподымешь навстречу его тосту, и айда веселье своё лелеять.

– Трудиться и трудиться. Что уж тут. Под вашим руководством. А как ещё? – отвечаю.

– Ну, это не новость. Надо прежде диспозицию чётко организовать.

И говорит он странную фразу: «Хорошо в тени акации, размышлять о дислокации».

Я не понял, но вида не подал.

Начальник мой бывший сапёр, дослужился в инженерных войсках до капитана, и попал под сокращение. Страшно был зол на «Никитку», что мечты, планы порушил, хорошей пенсии лишил. Просто гневался страшно, когда про это мне рассказывал.

Должно быть, знал, что я никому ни гу-гу! Чувствовал.

Что-то такое в нас было общее. Детство, что ли – деревенское, без затей?

– Ты вот скажи, Петр Иванович, чем металлопрофиль отличается от такого же профиля металла? – спрашивает он меня, бывало. Молчу, слушаю. Это тоже надо уметь, промолчать грамотно и уместно. – Ведь разные сорта металла имеются. Ассортимент просто огромный! – отвечаю. – Как снега в сугробе.

Зачем хорошего человека расстраивать.

– Пересортица – это замечательно! Есть в ней тайна, ведомая немногим, пожалуй, лишь избранным, толковым. Ты парень ухватистый, думаю, потянешь.

И так это глянет строго, куда-то выше моей головы, будто видит запредельное, мне до поры неведомое. На то он и – руководитель.

И с того дня стал он мне на рассмотрение перекидывать разные накладные. Затейливые, при всей внешней простоте.

Затянуло меня это дело, увлекло. А он меня нахваливает и слегка подзуживает:

– Если считаешь, что прав – так и подписывай! Визируй. Чего бумаги туда-сюда гонять? Будь моим «министром, визирем», как говорят на Востоке.

Он служил прежде в Туркестанском военном округе.

Вроде всё совместно, будто отец родной.

Стал я его «визирем». Всё как-то между прочим. Ничего такого опасного.

Даже подпись я отработал ввиду постоянной необходимости – такой росчерк затейливый, вензель залихватский с одного касания закручивал. Другой раз и сам полюбуюсь – нравится! Солидно! Вот сижу за столом, нет никого, а возьму бумаги клочок, раскатаю кудрявым вихрем свою подпись – хорошо! Ей-богу!

Вызвал он меня как-то к себе. Все уж давно ушли. Вечер. Тихо в «конторе». Завод недалеко шумит тихонечко, земля слегка колеблется под заводоуправлением – вторая смена гонит продукцию, станки металл мнут. Я же – часть этого дела. Восторг!

Прервал Геннадий Сергеич задумчивость мою. Кабинет при мне изнутри закрывает на ключ. Достал из ведёрка для бумаг свёрток. Газетка мятая, жёлтая, будто старое сало весной из бочки. С виду неказистая штуковина, разве что не подтёрлись ею.

Развернул. А там – денег пачка. Вот тебе и – да! Столько у дурака махорки не сыщещь! Плотная, видать, немало их там сложил кто-то.

Перебирает их начальник мой, с угла прихватит большим пальцем, тасует, шерстит, словно пряжу прядёт, и ласкает, гладит, и испытывает удовольствие от этого простого действия.

Я наблюдаю со стороны и тоже испытываю приятное движение в груди.

Мне же чудно́, я такого обилия денег враз и не видывал никогда. Смотрю, дивлюсь молча, боюсь спугнуть этот цирк бесплатный. А что же, думаю, дальше-то будет, какие «номера» у него припасены? Только улыбаюсь одними губами, а сам молчу, затаился. А он:

– Чего краснеешь, как девка на завалинке? Молодец! Твоя работа. Видишь, как нам люди благодарны! Столько не пожалели за хорошее дело! Не перевелись благодарные люди, благородные, не всем же свинья’ми быть, в грязи, рыло совать в корыто да про кукурузу хрюкать!

Даёт мне стопочку этих денежек. Счас уж и не упомню, сколько их тогда было. Но до сих пор в глазах рябит. Правда, много их потом прошло через мои руки, чуть не в привычку вошло, а тогда, что ж, взял. Гипноз какой-то, на меня нагнал Геннадий Сергеич. Тишком подкрался ко мне.

Сунул я их в карман. Показал лицом, что не в новинку. В пиджак – мигом, не глядя, скоренько рукою – шмыг. Хруст такой приятный, зажиточный звук. Вот как сухарики в щи крошишь, для сытости. Новые листы, краска не полиняла, запах не растеряла, радостные какие-то. Чёрт его знает, но и глазу и слуху удовольствие. Бешеные они, заводные, что ли, деньги те! Вот счас и выскочат из кармана! Ну-т кось, прижми их сильнее. Толком и не успел подумать.

Геннадий Сергеич себе тоже отложил несколько тех денег шальных, улыбается, не тушуется. Вовсе ясно – совсем уж я не чужой. Неторопливо, ловко, видать, привычна ему эта раскладка денег на стопки.

– А это. – Туда пойдёт, «верховному», – пальцем несколько раз указал в потолок белёный. Многозначительно, соответственно рангу тех, мне не знакомых. Свои разговоры, мнения.

Слово-то какое уважительное, так и захотелось к нему другое приставить – «главнокомандующему». Хотя я его и в глаза не видывал. Может, он и не один вовсе. Штаб, комната целая. Сидят они по-государственному. Столы большие, крепкие, с двумя тумбами. Чувство такое, будто и меня в этот штаб вызвали срочно. А я уж тут и рад стараться, выслуживаться, лакействовать. При генерале. Откуда? С чего это вдруг? Выходит, совсем я себя не знал? Это я счас такой шибко умный.

Тогда же думаю: стало быть, не один я таков, если есть люди «повыше». Вон какая компания! И я – среди них. О как! Зауважал ненадолго.

Но вроде яблоко-то спелое, а с червоточиной оказалось.

Так что полной радости не получилось.

Признаться, не сильно мучила меня тогда совесть. Так, ухмыльнулась косорото. Сбоку-припёку. В такой-то шикарной бедности люди вокруг, крутится каждый, как может, перебивается. Не убил же я никого? Нет! Ну вот и хорошо!

Потом оказалось – убил, да и не одного. Ну, не прямо, а так, через свои делишки.

Страшно стало, да не исправить! Большое наказание. Кто не знает. Пока жив будешь, изведёшься.

Это уж потом, когда похмелье приспело во всём этом загуле.

И карусель завертелась, цветная, пёстрая лента. Жёсткая и очень непростая.

Но с того самого дня-то и пошло.

Неделя кончается – к нему. Как по расписанию. Смеюсь. Вроде сама в руки плывёт эта дармовщинка, вёрткая. Удобно, думать не надо. Всё, как золотая рыбка прошептала навстречу желаниям несусветным, складывается. Бери – не хочу.

Может, это и есть – счастье?

Деньги уже в деньжища стали превращаться. Куда их складывать? Пачки распухшие. Проблема! А расходовать как, грамотно, чтобы не высовываться? Народ-то в основном в фуфаечках, кирзачах. Кепочка-восьмиклиночка. По-простому. Все по одним тропкам топчемся. Убого. Кошки драные вместо шуб. Это уж совсем – бояре, у которых меха натуральные на плечах.

Все сообща, в общественном транспорте. Зыркают, приметливые, бдительные следопыты. И пионэры, и пенсионэры, сразу «стукатнут» куда следует. Хоть и лыбятся во всё лицо. Только высунься. Не спрятаться. И шум повсюду от этого «стука».

А ой как хотелось другой раз. Скинуть эту шкуру суровую, тесную, да размахнуться, загулять по ресторанам. На неделю, может и боле. Раскидать с плеча денежные билеты!

Оберегись! И живи тихонько.

Тут мы с женой надумали дом строить. Вроде как в тень уйти от бабушек на лавочках, у подъезда. Бдительных «рентгенологов».

Участок нам нарезали, на горочке. Всё путём. Официально. Чисто.

Вздохнули. Начали это хлопотное дело. Когда деньги есть, оно и движется быстро, при такой «смазке» колёс и шестерёнок. А пуще того связи, звонки. Это вообще не имеет здравой цены. Когда за деньги толком ничего не купишь.

Домину размахнули, что твоя баржа, с широкими боками. Высокий, тёплый, наличники зелёные, резные. Комнат много. Стёкла в окнах сверкают. Белый пароход на Чёрном море. Красота!

Наметили к «ноябрьским» перебраться, обжиться, Новый год и новоселье сделать разом. В тепле, уюте, радоваться по-тихому. «Поймал мыша и жуй не спеша»!

Тут они и пришли. Нагрянули. Соколы-ястребы!

Я-то спокоен, у меня всё чисто, следов никаких. Так я думал. Оказалось, не прав. Было бы желание. Оно у них было. Очень сильное. Работа такая. Расхитителей соцсобственности к ногтю прижать – насмерть, желательно, чтобы неповадно тем, кто ещё раздумывает. Ведь всегда можно найти, что и сколько в бассейн втекает, а что вытекает. Куда? Через какие трубы, какого диаметра? Всё ведь учтено.