Юг без признаков севера (сборник) - Чарльз Буковски
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Когда прикажешь, – сказал он мне, – мы начнем ими швыряться.
И тут мне пришло в голову, что мои сторонники не слушают оратора, а если и слушают, ни одно его слово не имеет значения. Они все решили заранее. И таким был почти весь мир. Елда среднего размера показалась вдруг не самым страшным грехом на свете.
– Зиркофф, – сказал я, – убери помидоры.
– Отвали, – сказал он, – жаль, что это не гранаты.
В тот день я утратил влияние на своих сторонников и ушел, когда они принялись швырять свои гнилые помидоры.
Мне сообщили, что создается новая Авангардная партия. Мне дали адрес в Глендейле, и в тот же вечер я туда направился. Мы сидели в подвале большого дома, со своими бутылками вина и елдами разнообразных размеров.
Там были трибуна и стол с американским флагом во всю заднюю стену. На трибуну вышел цветущего вида американский парень и предложил начать с почестей флагу, дать ему клятву верности.
Я никогда не любил давать клятву верности флагу. Это идиотизм и сплошное занудство. Мне всегда больше хотелось дать клятву верности самому себе, но раз уж мы там собрались, то встали и наскоро пробормотали нужные слова. Потом – короткая пауза, и садишься с таким чувством, словно к тебе только что небезуспешно приставали с гнусными намерениями.
Цветущий американец начал говорить. Я узнал в нем толстяка, который сидел в первом ряду на занятиях по драматургии. Подобным типам я никогда не доверял. Выскочки. Гнусные выскочки. Он начал:
– Коммунистическую угрозу необходимо остановить. Мы собрались здесь, чтобы принять для этого меры. Мы будем принимать как законные меры, так, вероятно, и незаконные…
Дальнейшего я почти не помню. Как на коммунистическую угрозу, так и на нацистскую мне было глубоко наплевать. Мне хотелось напиться, хотелось ебаться, хотелось вкусно поесть, хотелось затянуть песню за стаканом пива в грязном баре и выкурить сигару. Я ничего не понимал. Я был простофилей, марионеткой.
Позже мы с Зиркоффом и еще одним бывшим сторонником пошли в Вестлейк-парк, взяли напрокат лодку и попытались поймать на обед утку. Мы ухитрились в стельку напиться, утки никакой не поймали и обнаружили, что у нас не хватает денег заплатить за прокат лодки.
Мы плавали по мелкому озеру, играли пистолетом Зиркоффа в «русскую рулетку» и умудрились остаться в живых. Потом Зиркофф встал в лунном свете попойки и прострелил к чертовой матери днище лодки. Начала прибывать вода, и мы погребли к берегу. Пройдя треть пути, лодка затонула, и нам пришлось вылезать и мочить свои задницы, добираясь до берега вброд. Так что вечер прошел отлично и не был потерян…
Еще некоторое время я играл роль нациста, не питая особой любви ни к нацистам, ни к коммунистам, ни к американцам. Но я уже терял к этому интерес. Мало того, перед самым Перл-Харбором я и вовсе махнул на это дело рукой. Испарилось куда-то все былое веселье. Я считал, что скоро начнется война, а идти на войну особого желания не испытывал, как не испытывал и особого желания по религиозным или иным соображениям отказываться от несения военной службы. Все это был бред собачий. Сплошная бессмыслица. Мы с моей среднего размера елдой попали в беду.
На занятиях я сидел молча и ждал. Студенты и преподаватели меня поддразнивали. Я утратил внутренний импульс, энергию, дерзость. Я чувствовал, что от меня уже ничего не зависит. Это скоро должно было случиться. Каждая елда попала в беду.
Моя преподавательница английского, весьма милая дама с красивыми ножками, попросила меня как-то раз остаться после занятий.
– Что случилось, Чинаски? – спросила она.
– Бросил я это дело, – сказал я.
– Вы имеете в виду политику? – спросила она.
– Я имею в виду политику, – сказал я.
– Из вас вышел бы хороший моряк, – сказала она.
Я ушел…
Когда это случилось, я сидел со своим лучшим другом, морским пехотинцем, в одном из городских баров и пил пиво. По радио передавали музыку, музыка прервалась. Нам сказали, что только что бомбили Перл-Харбор. Было объявлено, что все военнослужащие должны немедленно вернуться на свои базы. Мой друг попросил меня доехать вместе с ним на автобусе до Сан-Диего, намекнув, что, возможно, я вижу его в последний раз. Он был прав.
Любовь за семнадцать пятьдесят
Первым желанием Роберта – когда он начал думать о подобных вещах – было пробраться как-нибудь ночью в Музей восковых фигур и заняться с восковыми дамочками любовью. Однако это казалось слишком опасным. Он ограничивался тем, что занимался любовью со статуями и манекенами в своих сексуальных фантазиях и жил в своем иллюзорном мире.
Однажды, остановившись на красный свет, он заглянул в дверь магазина. Это был один из тех магазинов, где продавалось все на свете – пластинки, диваны, книги, всякие мелочи, ненужный хлам. Он увидел, как она стоит там в длинном красном платье. Она носила очки без оправы и была хорошо сложена; горделива и привлекательна, как в старые добрые времена. Шикарная девчонка. Потом загорелся зеленый сигнал, и ему пришлось ехать дальше.
Роберт поставил машину в квартале оттуда и пешком вернулся к магазину. Он остановился на улице у газетного стенда и принялся ее разглядывать. Даже глаза были как настоящие, а рот – очень чувственный, со слегка надутыми губками.
Роберт вошел в магазин и взглянул на полку с пластинками. Потом он приблизился к ней и стал украдкой ее разглядывать. Нет, таких больше не делают. На ней были даже туфли на высоких каблуках.
Подошла продавщица:
– Чем могу помочь, сэр?
– Спасибо, мисс, я пока так посмотрю.
– Если вам что-то понадобится, дайте мне знать.
– Непременно.
Роберт подошел к манекену. Бирки с ценой не было. Интересно, подумал он, продается ли она. Он вернулся к полке с пластинками, взял дешевый альбом и заплатил продавщице.
Когда он в следующий раз пришел в магазин, манекен был на месте. Роберт походил немного, разглядывая товары, купил пепельницу в виде свернувшейся кольцом змеи, потом ушел.
В третий раз он спросил продавщицу:
– Этот манекен продается?
– Манекен?
– Да, манекен.
– Вы хотите его купить?
– Да, вы же здесь торгуете, верно? А манекен продается?
– Одну минутку, сэр.
Девушка скрылась в глубине магазина. Занавеска раздвинулась, и вышел старый еврей. На его рубашке не хватало двух нижних пуговиц, и был виден волосатый живот. Казалось, он настроен весьма дружелюбно.
– Вам нужен манекен, сэр?
– Да, она продается?
– Вообще-то нет. Видите ли, это нечто вроде выставочного экспоната, вроде как шутка.
– Я хочу ее купить.
– Ну что ж, посмотрим… – Старый еврей подошел к манекену и принялся его щупать – щупать платье, руки. – Посмотрим… Думаю, могу продать вам эту… вещицу… за семнадцать пятьдесят.
– Беру.
– Роберт вынул двадцатку. Хозяин отсчитал сдачу.
– Мне будет ее не хватать, – сказал он, – иногда она выглядит почти как настоящая. Вам завернуть?
– Не надо, я ее так заберу.
Роберт взял манекен и понес к автомобилю. Он положил ее на заднее сиденье. Потом сел в машину и поехал домой. Когда он подъехал, вокруг, к счастью, никого не оказалось, и он незаметно внес ее в дом. Он поставил ее посреди комнаты и смерил взглядом.
– Стелла, – сказал он, – Стелла, сука!
Он подошел к ней и влепил пощечину. Потом схватил ее за голову и поцеловал. Поцелуй удался на славу. Его пенис начал набухать, когда зазвонил телефон.
– Алло, – ответил он.
– Роберт?
– Ага. Я.
– Это Гарри.
– Как дела, Гарри?
– Нормально, чем занимаешься?
– Ничем.
– Я подумал, может, приехать. Принесу пару пива.
– Валяй.
Роберт повесил трубку, взял манекен и отнес в стенной шкаф. Он затолкал ее в угол шкафа и закрыл дверь.
Гарри было почти нечего сказать. Он сидел со своей банкой пива.
– Как Лора? – спросил он.
– А, – сказал Роберт, – между нами с Лорой все кончено.
– Что случилось?
– Вечный образ роковой женщины. Всегда как на сцене. Она меня довела. Всюду западала на мужиков – в магазине, на улице, в кафе, везде и на всех. Не важно на кого, лишь бы это был мужчина. Она запала даже на парня, который ошибся номером. Это было невыносимо.
– А сейчас ты один?
– Нет, у меня другая. Бренда. Ты с ней знаком.
– Ах да, Бренда. Хорошая девушка.
Гарри сидел и пил пиво. У Гарри никогда не было женщины, но он постоянно о них говорил. В Гарри было что-то отталкивающее. Роберт не стал поддерживать разговор, и вскоре Гарри ушел. Роберт подошел к стенному шкафу и извлек оттуда Стеллу.
– Шлюха проклятая! – сказал он. – Ты ведь изменяешь мне, правда?
Стелла не ответила. Она стояла и казалась невозмутимой и строгой. Он влепил ей славную оплеуху. Скорее солнце погаснет, чем какой-нибудь бабе сойдет с рук измена Бобу Уилкенсону. Он влепил ей еще одну славную оплеуху.
– Манда! Ты бы и с четырехлетним мальчишкой еблась, встань у него конец!