Юг без признаков севера (сборник) - Чарльз Буковски

В проходах между рядами принимались расхаживать два попахивающих мускатом оборванца, каждый – с мешочком колечек-подглядок. Я ни разу не видел, чтобы кто-нибудь купил хоть одно колечко. И все-таки думаю, что, если поднести такое колечко к свету, на картинке в стеклышке оказалась бы голая женщина.

Снова вступал оркестр, занавес открывался, и появлялся кордебалет, большей частью из состарившихся стриптизерок, обильно намазанных тушью, румянами и помадой, с накладными ресницами.

Они что было сил пытались угнаться за музыкой, но всегда немного запаздывали. Правда, они не унывали и продолжали; я считал их очень храбрыми.

Потом появлялся певец. Проникнуться симпатией к певцу было очень трудно. Он слишком громко пел о несчастной любви. Петь он не умел, а когда заканчивал, раскланивался с распростертыми руками под жидкие нестройные аплодисменты.

Потом появлялся комик. Вот он был хорош! Он выходил в старом коричневом пальто, в шляпе, надвинутой на глаза, сутулясь, как бродяга – бродяга, которому нечего делать и некуда идти. По сцене шла девушка, и он провожал ее взглядом. Потом поворачивался к публике и, шамкая беззубым ртом, говорил:

– Эх, будь я проклят!

На сцену выходила другая девушка, он подходил к ней, смотрел ей прямо в глаза и говорил:

– Я дряхлый старик, мне уже сорок пять, но я кончаю на полу, когда ломается кровать.

Это было последней каплей. Как мы смеялись! Молодые и старые – как мы смеялись! А еще был номер с чемоданом. Он пытался помочь какой-то девице уложить чемодан. Вещи то и дело выскакивали наружу.

– Никак не могу запихнуть!

– Давайте я помогу!

– Опять это выскочило!

– Подождите! Я на него встану!

– Что? Ах нет, не надо на него вставать!

Этот номер с чемоданом они продолжали бесконечно. Да, умел он смешить!

Наконец выходили трое или четверо первых стриптизерок. У каждого из нас была любимая стриптизерка, каждый из нас был влюблен. Лысый выбрал себе худую француженку с астмой и темными мешками под глазами. Джимми нравилась Женщина-Тигр (точнее, Тигрица). Я указывал Джимми на то, что одна грудь у Женщины-Тигра явно больше другой. Моей была Розали.

У Розали была большая жопа, она трясла и трясла ею и распевала веселые песенки, а когда, раздеваясь, ходила по сцене, то разговаривала сама с собой и хихикала. Она была единственной, кто действительно получал удовольствие от своей работы. Я был влюблен в Розали. Я часто подумывал написать ей о том, как она бесподобна, но так и не собрался.

Как-то раз после представления мы ждали трамвая, и вместе с нами ждала трамвая Женщина-Тигр. На ней было облегающее зеленое платье, а мы стояли и смотрели на нее.

– Это твоя девушка, Джимми, это Женщина-Тигр.

– Вот это да! Какова! Только посмотрите на нее!

– Сейчас я с ней поговорю, – сказал Лысый.

– Это девушка Джимми.

– Я с ней говорить не хочу, – заявил Джимми. – Я с ней поговорю, – сказал Лысый. Он сунул в рот сигарету, закурил и подошел к ней.

– Приветик, крошка! – осклабился он. Женщина-Тигр не ответила. Она попросту смотрела прямо перед собой и ждала трамвая.

– Я знаю, кто ты. Я видел, как ты сегодня исполняла стриптиз. Ты бесподобна, крошка, правда бесподобна!

Женщина-Тигр не ответила.

– А как ты трясешься, господи, как ты трясешься!

Женщина-Тигр смотрела прямо перед собой. Лысый стоял и скалился, как идиот.

– Я хочу тебе засадить. Хочу тебя выебать, крошка!

Мы подошли и оттащили Лысого. Мы повели его по улице.

– Засранец, ты не имел права с ней так разговаривать!

– Но она же выходит и трясется, выходит и трясется на глазах у мужчин!

– Она просто пытается заработать на жизнь.

– Она вся горячая, прямо раскаленная, ей самой этого хочется!

– Ты спятил.

Мы повели его по улице.

Вскоре после этого я начал терять интерес к воскресным дням на Мейн-стрит. Думаю, и «Фоллиз», и «Бёрбанк» все еще на месте. Конечно, Женщина-Тигр, стриптизерка с астмой, и Розали, моя Розали, давным-давно исчезли. Вероятно, умерли. Большая трясущаяся жопа Розали, вероятно, мертва. И когда я бываю в своем районе, я прохожу мимо дома, в котором некогда жил, а там живут незнакомые люди. И все-таки те воскресные дни были хороши, большей частью те воскресные дни были хороши, крошечные просветы в мрачные дни депрессии, когда наши отцы расхаживали по веранде, безработные и беспомощные, и искоса смотрели, как мы мутузим друг друга до полусмерти, а потом заходили в дом и пялились в стены, боясь слушать радио из-за счета за электричество.

Ты, твое пиво и то, как ты велик

Джек вошел и обнаружил пачку сигарет на камине. Энн лежала на кушетке и читала «Космополитен». Джек закурил, уселся в кресло. До полуночи оставалось десять минут.

– Чарли не велел тебе курить, – сказала Энн, оторвавшись от журнала.

– Я заслужил сигаретку. Сегодня был трудный бой.

– Ты выиграл?

– Мнения разделились, но в мою пользу. Бенсон – малый крутой, с сильной волей. Чарли говорит, что следующий – Парвинелли. Одолеем Парвинелли, и тогда – бой с чемпионом.

Джек встал, вышел на кухню, вернулся с бутылкой пива.

Чарли не велел мне давать тебе пива. – Энн отложила журнал.

– «Чарли не велел, Чарли не велел…» Мне это надоело. Я выиграл бой. Шестнадцатая победа подряд, я имею право на пиво и сигарету.

– Ты должен поддерживать форму.

– Пустяки. Я любого побью.

– Ты такой великий, когда напьешься, я только и слышу, как ты велик. Меня от этого уже тошнит.

– Я велик. Шестнадцать подряд, пятнадцать нокаутом. Кто лучше?

Энн не ответила. Джек унес бутылку пива и сигареты в ванную.

– Ты даже не поцеловал меня, когда пришел. Первое, что ты сделал, – это ринулся к своей бутылке пива. Да, ты велик, не спорю. Великий любитель пива.

Джек не ответил. Пять минут спустя он встал в двери ванной, брюки и трусы спущены к башмакам.

– Господи боже мой, Энн, ты что, не можешь даже проследить, чтобы здесь всегда туалетная бумага была?

– Прости.

Она взяла в стенном шкафу рулон и отдала ему. Джек покончил со своим делом и вышел. Потом он покончил со своим пивом и взял еще бутылку.

– Вот ты живешь с лучшим полутяжем в мире и только и знаешь, что причитать. Есть множество девушек, которые почли бы за счастье меня заполучить, а тебе бы только сидеть да скулить.

– Я знаю, что ты хороший, Джек, может быть самый лучший, но ты не знаешь, как надоедает сидеть и постоянно выслушивать твои речи о собственном величии.

– Ах, тебе все это надоело?

– Да, черт возьми, ты, твое пиво и то, как ты велик.

– Назови полутяжа получше. Ты даже не ходишь на мои бои.

– Помимо бокса есть и еще кое-что, Джек.

– Что? Валяться, к примеру, на заднице и читать «Космополитен»?

– Мне нравится развивать свой интеллект.

– Это тебе не помешает. Тут есть над чем поработать.

Я и говорю, помимо бокса есть еще кое-что.

– Что? Назови.

– Искусство, допустим, музыка, живопись и тому подобные вещи.

– А сама ты что-нибудь умеешь?

– Нет, но я в этих вещах разбираюсь.

– Черт подери, по мне, так надо быть самым лучшим в своем деле.

– Хороший, лучше всех, самый лучший… Господи, неужели нельзя ценить людей такими, какие они есть?

– Какие они есть? Да кто они такие, по большей части? Увальни, кровопийцы, щеголи, стукачи, сутенеры, прислуга…

– Ты всегда смотришь на всех свысока. Ни один твой друг тебя не достоин. Ты чертовски велик!

– Вот именно, детка.

Джек вышел на кухню и вернулся с очередной бутылкой пива.

– Ты и твое треклятое пиво!

– Имею право. Оно продается. Я покупаю.

– Чарли сказал…

– Ебал я Чарли!

– Ты чертовски велик!

– Вот именно. По крайней мере, Патти это знала. Она признавала это. Она этим гордилась. Знала, что это нелегко. А ты только и делаешь, что скулишь.

– Так почему бы тебе не вернуться к Патти? Зачем ты живешь со мной?

– Именно об этом я сейчас и думаю.

– Мы ведь не женаты. Я могу в любое время уйти.

– Только это и утешает. Черт подери, я прихожу смертельно усталый после десяти жестоких раундов, а ты даже не радуешься моей победе. Только и знаешь, что причитать.

– Слушай, Джек, помимо бокса есть еще кое-что. Когда я с тобой познакомилась, ты восхищал меня такой, какой есть.

– Я и тогда был боксером. Нет ничего, кроме бокса. А я – боксер. Это моя жизнь, и я хорошо умею это делать. Лучше всех. Я заметил, что ты неравнодушна к посредственностям… вроде Тоби Йоргенсона.

– Тоби очень забавный. У него есть чувство юмора, настоящее чувство юмора. Тоби мне нравится.

– Его личный рекорд девять, пять и один. Я побью его, даже если буду мертвецки пьян.

– И Бог свидетель, ты мертвецки пьян довольно часто. Каково мне, по-твоему, на вечеринках, когда ты без чувств валяешься на полу или шатаешься по комнате и каждому твердишь: «Я ВЕЛИК! Я ВЕЛИК! Я ВЕЛИК!» Тебе не кажется, что при этом я чувствую себя последней идиоткой?