Марина. Серия «Знакомые лица» - Татьяна Краснова

«Мне нравится наша мебель». «У нас неплохие обои». «А где у нас утюг?» «Почему наша собака гуляет без намордника?» Ее хозяйский тон и местоимения «наша», «наше», повторяемые с видимым наслаждением, коробили Марину и резали слух. Как можно так свободно вести себя в незнакомом доме, едва перешагнув его порог?

А Клариссе скоро стало мало дворца: хотелось, чтобы и люди, населяющие ее владения, признали ее. Но присутствие Марины неприятно напоминало, кто тут настоящая хозяйка. Всё в ней раздражало Клариссу. Почему, завидев ее, все улыбаются, даже эти противные старухи напротив? Почему за ней вечно тянется хвост поклонников, но незаметно, чтобы она флиртовала хотя бы с кем-то из них? Почему к ней любят приходить гости и всегда бывает так весело?

Конечно, это счастливая жизнь наложила на нее отпечаток привлекательности. Она не знала унижений, ей не показывали вслед пальцем и не говорили «дочь сумасшедшей Евы»…

Начать другую жизнь! Сравняться с этими беззаботными, умными и сытыми! Стать среди них своей, обойти их всех и сделаться счастливой! Мираж счастья развернулся дразнящим веером, манил к себе и казался таким близким.

Подружиться захотела?

ВЕЕР глянцевых журналов лежал на столике. Они так удачно дополняли начавшуюся красивую и успешную жизнь, служа к тому же и ориентирами.

– Почему не здороваешься? – Кларисса, удобно развалившись в кресле, глядела поверх страниц.

Марина увидела на полу свой магнитофон. Земфира распевала:

До свиданья, мой любимый город,

Я уже попала в хроники твои!

– Здравствуй, – сказала Марина, не останавливаясь.

– Подожди! Ты что, не хочешь разговаривать? – Кларисса бросила журнал. – Только потому, что твой отец пригласил нас погостить, а я понравилась вашей Рахили Исаковне, ты… – Она говорила быстро и с обидой, хотя ей хотелось, чтобы в голосе звучало высокомерие.

Взгляд Марины невольно смягчился, она присела на ручку соседнего кресла, но заговорила против воли не доброжелательно, а насмешливо:

– Подружиться захотела? Так никто из моих друзей не путается под ногами у Рахили и не виляет перед ней хвостом.

– Вот ты всегда так о ней. Это неосторожно, – заметила Кларисса. – От этой карги зависят наши аттестаты, а значит, наше будущее. А что касается твоих друзей… Не думай, ради бога, что я вам навязываюсь. Мне плевать на книжки и стихи. К тому же черненькая Жанка так меня ненавидит. А те двое ребят – они ведь влюблены в тебя оба? И ты обоим пудришь мозги? И балбесу Фольцу заодно? А кто кладет тебе белые цветы на подоконник?

– Ну, хватит! – Марина резко встала. – Отлично мы поладили. Много общего нашли. Давай хотя бы жить, не мешая друг другу.

– Не выйдет, – зевнула Кларисса.

Да зачем ты ей нужен!

РАФАЭЛЬ, загородившись учебником и склонив черные локоны до самой парты, отчаянно зевает. Кажется, со вчерашнего дня все сговорились портить ему настроение и весьма преуспели в этом.

Даже мама своей заботливостью умудрилась вывести его из себя.

– Золотце мое, что ты опять такой вялый? Может быть, ты заболел? Дай я потрогаю лобик… А может быть, ты влюбился? Почему ты не поделишься со мной?.. А что ты всё пишешь, пишешь? Стихи, да? Отчего ты не хочешь показать их маме? Ты не доверяешь мне, да?

От подобных разговоров Рафаэль действительно делался больным и ощущал, как поднимается температура. С тоскливым раздражением терпел он эту пытку и под конец убегал, зажав уши, в другую комнату. Но занудливый зудящий голосок находил его и там.

Отец редко бывал дома и редко вмешивался в процесс воспитания, но уж если вмешивался, то всё вокруг дрожало и звенело. Энергичный, подтянутый, он считался лучшим музыкантом в городе, и действительно был блестящим музыкантом. Быстрый взлет и постоянный успех в здешнем маленьком мире искусства давали ему основание презирать неудачников и слабохарактерных людей, а княжеская фамилия была еще одним поводом для превосходства. На сына он тоже смотрел сверху вниз, оценивая его и признавая его никчемность. Редкие моменты общения не имели ничего общего с задушевной беседой. Это были гневные монологи с одной стороны и молчание – с другой.

– Вяленая вобла! Ну что ты спишь на ходу! Ты думаешь о своей судьбе? Чем ты занят?

Красивые глаза Рафаэля наполнялись тоской. Он ждал конца, понимая бесполезность любых своих слов и объяснений.

– О какой еще любви толкует мать? Это что, последний анекдот, что ли? Чего скривился? – Жене: – Ты о дочке Медведева? – Сыну: – Да зачем ты ей нужен такой! Проснись же, черт тебя возьми! Ты мой сын или пресноводная рыба?

Он говорил резко, но не с целью принизить Рафаэля, а наоборот, чтобы расшевелить его. И добивался обратных результатов.

– Что ты за лентяй! Уже неделю не подходишь к инструменту, скоро разучишься играть. Разве мы с матерью не приучали тебя работать? Не говорили, что работа в жизни – это всё? Мало иметь талант – надо оттачивать его по десять часов в сутки! Дальше прописные истины читать?

Рафаэль осознавал свою никчемность.

– Чем ты занят? Слоняешься по комнатам с кислой миной и кропаешь какие-то стишки. Их нигде не печатают, а ты всё кропаешь и кропаешь! Ну-ка, покажи их мне, я определю им ценность в копейках. Слышишь, немедленно показывай! Показывай, кому говорят!

Тут начинался скандал с погоней, с криками, с истерическими просьбами матери оставить мальчика в покое. После таких сцен Рафаэль хандрил еще больше. Если шуточки друзей от него отскакивали, то гневные речи князя Мдивани действовали уничтожающе. И правда, к музыке у него прежнего влечения нет, стихи, которые он тайком послал в журнал, с обидной репликой вернули, у Марины какие-то семейные непонятности, ей не до него…

Тут Рафаэль остановился: ему стало неприятно собственное брюзжание. По правде сказать, разве кто-нибудь выслушивает его больше Марины? А когда ему вернули стихи с обидной рецензией, она прибежала с журналом «Cool» – там начинался литературный конкурс – и заявила, что он должен попробовать себя в прозе. Надо было придумать продолжение к готовому началу: парень из туристического лагеря заплутал в горах, наткнулся на пещеру, а там…

А что там – они вдвоем сочиняли, расположившись прямо на ковре в Марининой комнате, исписали целую тетрадку в клеточку, пришлось заказным письмом посылать. И получалось весело, и шло всё как по маслу: один начинает фразу, второй заканчивает с приколом или вывертом, а проверяли на Павлике – правда, предварительно поделившись с ним фантой. Короче, здорово было, уж не знай как этим, из «Cool’а», покажется…

Но тут мысли потекли в прежнем направлении. Урок литературы называется! Челюсть можно вывихнуть, зевая. Практикантка наконец-то закончила скучный разбор и выразительно, с подъемом читает саму поэму. Но ее вдохновение смешит Рафаэля, он не слушает, а скептически прислушивается краем уха. Непонятно, почему Марина так увлечена. И почему он не может воспринимать всё так живо, как она? А может, потому их компания так удачно и сложилась: его вялость разбавляется кипучей энергией Жанки, резкость Жанны смягчается спокойствием Артура, Рудик подбавляет огонька, а Марина объединяет их всех.

Окно открыто, и видно, как Физрыч на спортплощадке застыл, вытянув шею на их Практикантку. А она читает всё громче и тоже поглядывает за окно. Рафаэль фыркает и, наконец-то проснувшись, вдруг начинает писать. Всё-таки и урок литературы может навеять вдохновение:

Однажды в студеную зимнюю пору

Визжал и бежал поросенок под гору,

За ним пуще ветра хозяйка летела —

Она поросенка зарезать хотела.

И он убит, и взят могилой —

Наш поросенок, розовый и милый.

Недолго он гулял по белу свету,

Но превратился с честью он в котлету…

Предвкушая, как Марина, а потом и все остальные будут это читать, Рафаэль повернулся к сидящей сзади Клариссе и сунул ей бумажку:

– Марине передай.

Всех пускай выгоняют

ЖАННА, заложив руки за спину, как арестант, вышагивала по крыльцу. Артур, Рафаэль и Рудик сидели на ступеньках.

– За что ее вызвали? – нервно спрашивал Рафаэль, будучи уже не в силах молча ждать. – И почему одну? Без нас? И почему так долго?

Никто ему не отвечал.

– Если Рахиль опять снизит ей отметку за поведение, то пусть и мне снижает, – угрюмо проговорила Жанна. – Если опять начнет грозиться выгнать из школы – пусть выгоняет и меня.

– Да какое она имеет право выгонять? – удивился Артур.

– Было бы желание, – буркнула Жанна.

Дверь школы отворилась, и все, замолчав, одновременно повернулись в ту сторону. Но это была не Марина.

– Я этой Рахили окна перебью, – пообещал Рудик.