Марина. Серия «Знакомые лица» - Татьяна Краснова

Но первыми Марину заметили Петровна и Глебовна – старушки, живущие напротив. Забор, разделяющий их владения – наблюдательный пункт. Нравственность и чужие дела всегда под контролем. А уж Медведевы попали в центр их внимания еще до своего приезда.

Шесть лет назад в один прекрасный день Петровна и Глебовна ахнули: заброшенный дом-развалину сносят! Забор ломают! Поди, какого-нибудь нового русского принесло! Потом они вздохнули с облегчением: да это Павлик Медведев, сын старой хозяйки, ставший Пал Палычем, вернулся домой, на Зеленую улицу.

Но что он построил? Странный дом. На крыше – флюгер в виде парусного корабля, чердачное окошко – из красных, синих, желтых стеклышек, а вокруг вместо старых яблонь посадили совершенно бесполезные акации. Откуда он их только притащил? Соседки дознались, что из питомника какого-то. Нежные яркие нити цветков привлекают взгляды прохожих, а волшебный аромат наполняет розовой дымкой всю улицу. Подумаешь! Тонкие резные листья на закате складываются и засыпают, а с восходом солнца распускаются вновь – ну и что? Какая польза? Не растет же ничего съедобного. Петровна и Глебовна пожимали плечами.

В то же время хозяин не был явным чудаком вроде Грачевых с их магазинчиком старья, которое никто не покупает. И выглядел он солидно, высокий блондин с пушистыми усами, портфелем внушительных размеров и красным блестящим автомобилем – всё это через забор видели соседки, когда Медведев уезжал на работу и возвращался домой. Петровна и Глебовна вызнали, что он – преуспевающий юрист, и взяли на заметку: может, понадобится когда-нибудь.

Но интереснее всего им было, когда же он женится: Медведев приехал один с двумя детьми, восьмилетней девочкой и годовалым малышом. Зоркие взгляды соседок не замечали ничего предосудительного в поведении одинокого мужчины, и его единодушно начали считать примерным отцом и хорошим семьянином.

А затем Петровна и Глебовна углядели, что их соседка зачастила в Странный Дом. Она заливалась краской, выслушивая не очень тонкие намеки, убеждала, что ее всего лишь просят помогать по хозяйству, а ей это очень кстати, потому что у медсестры зарплата маленькая, и соседки уверились в собственных выводах окончательно. «Не нравится мне это, – говорила Петровна. – Зачем такому красавчику наша Дашка? Она не первой молодости и вообще старше его». Глебовна возражала: «Зато такая же одинокая, как он, и характер у нее хороший. Хозяйство вести умеет, чистюля какая».

Одним словом, Странный Дом был неисчерпаемым источником для разговоров. И все-таки, оторвавшись от работы, соседки порой вскидывали головы, взглядывали на пушистые стрелы розовых цветов, и в душу обеим на миг закрадывалось то смущающее, странное, тревожное, что посещало их в дни юности…

Ослы дремучие

– ГЛЯНЬ, Медведева дочка – бредет, глядя в землю. Из школы выгоняют, говорят, – сообщила Петровна.

И не успела ей Глебовна ответить, как с крыльца Странного Дома раздался громкий женский голос:

– Врешь! Больше нее книжек никто не читает!

– Представляешь, а я деньги потеряла, – сообщила Марина, поднимаясь навстречу Доре – так называл Дарью Васильевну Павлик, когда еще учился говорить. Новое имя так и «прилепилось». – Вот, только одно «Кольцо». Чем теперь гостей кормить?

– Да Пал Палыч всего накупил, – радостно заторопилась Дора, низенькая, кругленькая, с бархатистым смуглым лицом и глазами-вишенками. – А я еще домашний торт испекла на всякий случай.

В дверях они столкнулись с Пал Палычем, который был в Маринином любимом настроении: лучезарный, искрящийся, готовый обнять и угостить весь мир.

– Ты одна, без своей публики? А мои уже все здесь, и все пораньше, представляешь! Голодные, как крокодилы. Ну, мы на базар заехали, похватали всего по чуть-чуть. И сразу за стол, не дожидаясь. Да, еще на всякий пожарный купили колу, фанту и спрайт – правильно?

– Гениально! А я урвала «Волшебное кольцо».

– Оставь своим. Сегодня сметут всё, – авторитетно заявил Пал Палыч.

– А малышам я домашний испекла, – извиняющимся голосом добавила Дора.

Пал Палыч оглянулся, мысли его были уже далеко, и он ответил не сразу и вежливо:

– Да-да… Конечно.

Марина увидела сначала вопросительно-робкий взгляд женщины, затем взгляд мужчины, обращенный словно на пустое место, – и поторопилась пройти в гостиную.

Малыши, гости Павлика, собирали «Лего» – он получил в подарок большущий конструктор из серии «Город». Сам виновник торжества одной рукой держал уже собранного человечка, а другой – мороженое в вафельном стаканчике, которое с удовольствием лизал их огромный пятнистый дог Рольд. Марина с удовольствием приняла бы участие – так аппетитно смотрелись разноцветные детальки, уже высыпанные из пакетиков с круглыми дырочками.

Но из двери, открытой в соседнюю комнату, раздавались сочные мужские голоса. Значит, там обычная компания – бывшие папины одноклассники, отцы Марининых друзей: врач Лончинский, музыкант и районный министр культуры Мдивани и майор милиции Фольц. Марина любила послушать их разговоры – собираясь вместе, мужчины забывали о том, что они взрослые. Вот только она до сих пор в дурацкой школьной форме. Пойти переодеться? Некогда, тогда совсем всё пропустишь.

За дальним концом стола сидела незнакомая дама – не тетка, не женщина. Именно дама. А громче всех было слышно дядю Алика, музейщика – он теперь появлялся от случая к случаю, потому что уехал работать в Москву, а раньше возглавлял краеведческий музей, тот самый, с пушками у входа и огромным чучелом медведя внутри.

– …и насыпает мне изюм, понимаете ли, в кулек из этого самого, понимаете ли, листа! – Дядя Алик потряс каким-то листком. – Ослы дремучие! Это же семнадцатый век! Откуда взяли? Понимать ничего не хотят, белиберду лопочут…

– Семнадцатый? И не истлел? – Доктор с любопытством вертел листок.

Марина, заглянув, увидела похожие на узор строки.

– Это по-арабски, – пояснил дядя Алик. – Вырвано явно из конца, это не сам текст, а идущая за ним памятная запись, «ишатакаран». Послесловие, как бы мы сейчас сказали. Там автор или переписчик напрямую обращались к читателю. Вот… – И вдохновенно начинает переводить: – «Возобновление рукописей, восстановление их из ветхости и оживление из тлена – дело более великое, чем построение церквей». Каково? И вот еще: «Берегите написанное мною, во времена бегства и годины войн увозите книгу эту в город и скройте ее, в мирное же время верните книгу в монастырь и читайте ее: и не прячьте, не держите закрытой, ибо закрытые книги – всего лишь идолы»…

– Постой, Алик, – перебивает Мдивани, – это уже сказки для твоей диссертации. Так откуда взялся лист, ты узнал?

– Ну и посылают меня в тот захудалый магазинчик! Там всякий хлам, понимаете ли, и заодно уголок букиниста. Макулатура навалена. Узнали мой лист – принес кто-то книгу, говорят, давно уже, а никто не покупает, ну и раздергали, понимаете ли, для кульков. Ослы. Что я сделаю? И хозяйки нет, и кто приносил книгу, не помнят.

– И кто бы это мог быть?

– Ну, кто – понятно, коллекционер. Такие вещи где попало не валяются.

– Отчаянный народ эти коллекционеры. Приключений ищут на свою голову. – И майор Фольц с удовольствием, в сотый раз рассказал о собирателе старинных монет и оружия, которого нашли у него дома с головой, отрубленной его же саблей, и про поимку похитителей сокровищ. После участия в ней он и получил новое звание.

– А они были головорезы или головотяпы? – спросил Павлик Медведев-младший, незаметно очутившийся в комнате.

Фольц принялся острить, указывая на доктора, что «тяпы» – это господа хирурги, а Медведев-старший пояснил малышу:

– Они были бандиты.

– А их всех поймали?

– Да разве их всех переловишь, – отфутболил Лончинский, с показным сочувствием глядя на майора.

– Погодите, Холмс и Ватсон, – сказал Пал Палыч. – Марин, а твой Артур – это же похоже на их магазинчик? Ну, точно, это грачевский магазин!

– Да, – подхватил музейщик, – может, разузнаешь у них, кто приносил старинную книгу? Где этого человека найти? Есть у него еще что-то? Может, он продал бы что-нибудь нам? Настоящий собиратель, конечно, вряд ли продаст, но случаи всякие бывают – очень деньги нужны, например. Или он не коллекционер, а получил в наследство, и сам как раз ищет покупателя. С нами ему вернее иметь дело, понимаешь? Ведь эта бумажка представляет историческую ценность и стоит больше, чем могут дать в дрянном провинциальном магазине. Узнаешь? А то мне уезжать сегодня вечером.

– Артур сейчас на день рождения придет, – отозвалась Марина. – Может, уже здесь. Пойду посмотрю.

Павлик побежал за ней:

– Давай зажигать свечки на торте!

Наших бьют!

УЖЕ зажгли и задули свечки, и спели с малышами «каравай», и принялись за куски торта, когда явился Рафаэль. Он вручил имениннику значок «Павлик» и наклейки со смешными рожами и надписями «Всеобщий любимец», «Налейте шипучки» и «Без телека помру», а потом развалился в кресле. Тонкий, высокий, грациозный, он был похож на цветок, выращенный в оранжерее. И хотя в больших зрачках скользило постоянное беспокойство, а на нервном лице сменялись десятки выражений, казалось, что жизнь в нем едва теплится и вот-вот угаснет.