Кровь и серебро - Соня Рыбкина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что же ты, девица, так к еде и не притронешься, неужели заморить себя голодом хочешь? Я тебе этого не позволю. – Колдун провел рукой по щеке Морены. – Смотри, как зарумянилась на морозе. Поверь, слушать меня не будешь – я легко тебя заставлю. А теперь выпей вина.
Морена послушалась – вкрадчивый, бархатный тон Хильдима неожиданно успокоил ее; она пригубила вина, испробовала еще горячего мяса и сочных фруктов. После трапезы она разомлела; колдун обнял ее, довольный этой переменой. Они сидели так; страшная старуха поглядывала на них с одобрением. У Морены вдруг появилось чувство, что ничего ужасного больше нет в этом трактире, и даже хозяйка перестала пугать ее так сильно. Переведя взгляд на возницу, все так же сидевшего за столом в углу, она заметила, что из его кубка поднимался странный, будто бы разноцветный дымок, а вот снеди перед ним не было никакой, – но даже это не удивило ее. Было уже раннее утро, за окном посветлело, снег поблескивал счастливо, радуясь зиме; Морене было тепло и спокойно. Люди разошлись, все затихло и улеглось, трактир выдохнул с облегчением, а они так и сидели – княжна, прильнувший к ней колдун и возница с дымящимся кубком.
– Ладно, красавица, – сказал, наконец, Хильдим, – пора дальше двигаться. Старик-леший, чувствую, уже в нетерпении.
– Леший? – переспросила Морена, хотя, казалось бы, после всего случившегося удивляться было уже нечему.
– Возница наш, – усмехнулся Хильдим. – Пойдем.
Они встали из-за стола и направились к выходу; колдун на ходу поблагодарил хозяйку и бросил ей еще несколько золотых монет, она посмотрела на него змеиными глазами, в которых читалось раболепие. Колдун с княжной вышли на улицу, за ними бесшумно следовал возница-леший. Снег казался россыпью драгоценных каменьев под ногами, утро вступало в свои права – вчерашний горький день был давно позади.
III
Марил в нетерпении расхаживал по комнате – выдвигаться они должны были на рассвете, а до тех пор он решил подробнее изучить все возможные дороги, ведущие к Мертвой долине. На огромном столе лежали разные путевые карты – были и совсем крошечные, и те, что нетерпеливо свешивались со стола в ожидании, пока хозяин обратит на них свое внимание. Совсем старые, бережно вычерченные, карты имели запах пыли, книжной рухляди – чернила, казалось, въелись в них намертво и не желали отпускать. Не все карты с точностью указывали местоположение долины, но Марил хорошо помнил рассказы няньки, до того впечатлили они его в детстве. Верил ли он в них до конца, он и сам не знал, но попытать счастья стоило – в конце концов, это было на сегодняшний день единственное средство одолеть проклятого колдуна.
Марил подошел к широкому окну – на улице еще было темно; оставалась всего пара часов до рассвета, и ночь, не желая пока отдавать бразды правления, царила единогласно и непреложно, ничто не могло ей помешать. Снег едва мерцал при слабом свете луны, двор был озарен светом факелов; Марил заметил стражников, несших ночную службу, – они неспешно проходили вдоль ворот, иногда перебрасываясь словами. В доме было тихо; даже самые работящие слуги, верно, уже отправились на покой, но Марил, несмотря на предстоящую ему трудную дорогу, не собирался в постель. Чернильные обозначения карт стояли у него перед глазами единой глыбой; казалось, все, что он знал и видел, смешалось сейчас в его сознании, но это было не так. Ему оставалась какая-то мелочь, крошечная подробность, которую необходимо было найти в этой груде бумаг и наметок, – он уже было зацепился за эту, нужную ему ниточку, но тут же выпустил ее. Ночь за окном не внушала ему умиротворения, на душе у него было мятежно – прекрасная княжна наконец должна была оказаться у него в руках, но судьба распорядилась иначе. Если бы только Марилу удалось обвенчаться с Мореной, никто не посмел бы забрать ее, похитить, увезти за тридевять морей, но он не имел на нее права. Она могла бы помочь ему вернуть то, что он потерял годы назад в неравной битве; увы, до судного дня теперь было далеко. Теперь из-за окаянного колдуна ему придется претерпевать страшные беды и невзгоды, чтобы, быть может, однажды заполучить княжну; поруки тому не было никакой, как и иного выхода. Что же, он был готов.
Марил вернулся к картам; нечего больше было выглядывать в глухой ночи. Первый путь, который указывала огромная карта – та, что лениво растеклась до самого пола, – лежал через Гиблые болота. Отдать жизнь зазря было бы страшной глупостью; пересечь северное море лишь для того, чтобы сразу же погибнуть! Крошечная карта, украшенная изображениями местности и множеством завитушек, самая хорошенькая из тех, что были здесь, предлагала самый безопасный путь, но лежал он через земли, завоеванные ханом. Допустим, Марилу удастся сладкими речами усыпить бдительность ханского наместника, подкупить его бесценными подарками, запутать его разум… Пожалуй, то была самая удачная дорога, которую ему предлагали карты, – он вынужден был согласиться, что лучше уж задабривать ханского посланца, нежели заполучить пренеприятнейшую встречу с болотной нечистью; рисковать в подобном случае было ему невыгодно.
Легкий стук в дверь положил конец метаниям господаря и окончательно утвердил его в решении следовать в долину через ханские земли. В комнату вошел Милу – один из преданнейших ему людей, ближайший его соратник и лучший воин; лицо у Милу было совсем не как у человека военного дела: открытое, доброе, широкое, в рыжей бороде часто он прятал лукавую улыбку.
– Прости, господарь, что беспокою тебя в этот трудный час. Все приказания отданы, князь проститься с тобой не выйдет.
Марил нахмурился.
– Хорошенькие вести ты мне принес! Ничего, вырву я его дочь из рук безбородого чернокнижника, иначе со мной князь заговорит. Правда на моей стороне будет.
Милу поклонился.
– Правда и сейчас на твоей стороне, милостивый господарь.
– Сколько я помню, Милу, ты всегда был мне добрым другом; вот поможешь мне в нашем последнем с тобой, я надеюсь, деле, получишь все: и золото, и земли, и жену пригожую; все что захочешь дам я тебе, только не подведи в этот раз.
– Обижаешь, господарь, – возразил ему Милу, – как ты сам говоришь, я всегда служил тебе верой и правдой; знаешь ты, что не надобно мне ничего, кроме милости твоей и служения тебе.
Марил слегка улыбнулся.
– Посмотрим, как ты заговоришь через несколько дней, опасное это дело… А впрочем, верю я тебе. Теперь ступай.
Милу поклонился еще раз – и вышел. И вправду же, сколько битв они вместе выиграли, сколько войн отвоевали бок о бок! Где еще найти было Марилу такого верного приспешника, что подчинялся бы ему беспрекословно? Они были еще совсем юнцами, когда жизнь их свела впервые – отец Милу служил тогда при дворе отца самого Марила; их даже биться учили вместе, и первую победу свою одержал Марил как раз в поединке с верным другом. Он вспомнил вдруг о своем детстве: о матери, слабой, хрупкой, тоненькой женщине, не смевшей никогда сказать и слова против; вспомнил об отце, которому был обязан северной, характерной для их рода белизной волос, суровым нравом, алчным и бешеным нутром…
