Золушка XXI века: психология счастья и успеха для каждой девушки - Елена Каффановская

Леся не была наивной и прекрасно понимала: даже если ей удастся женить на себе юного раздолбая (а тому семья нужна как рыбе зонтик), ее ждет участь свекрови. Ее отец порой поднимал на мать руку, но, протрезвев, мог сделать что-нибудь по хозяйству, купить на оставшиеся после загула деньги продуктов или даже подарок дочке.

«Уезжай, доча, прошу тебя, – причитала мама при каждом удобном случае. – Я еще молодая, работаю, помогу с деньгами. Вон девчонки, твои одноклассницы, у кого матери работать не могут – на трассу идут, чтоб с дальнобойщиком хоть в райцентр укатить. Там какие-никакие перспективы есть: официанткой или продавщицей на рынок. Семен не плохой парень, не хуже других, но ничего хорошего тебя здесь не ждет – ни с ним, ни без него. Ухайдокают они свою мамашку, все втроем на тебе повиснут. Да если еще и ребенок родится – мы ж с тобой их всех не потянем. Отец-то твой мне сразу сказал: «Я в ваши бабские дела не мешаюсь, но пожить по-людски хочу на старости лет! Нехай валит куда хочет, вырастили вжэ. Ща кобели начнут хороводиться, никакой жизни не будет».

Отец Леси, дальнобойщик, отлично разбирался в автомобилях и в молодости был хорош собой. Но он хотел особенную жену и взял учительницу – образованную. Все на него просто вешались, а эта вешалась со стихами.

Жизнь манила его счастливым будущим, когда началась перестройка. Казалось – сейчас выпрыгнем из «совка» и заживем, но ничего к лучшему не изменилось. Найти приличный заработок не удалось, жене стали платить копейки, и вся его юношеская веселость вылилась в попойки с корешами.

Леся сначала страдала молча, потом решила действовать: как бы случайно встречалась со своим избранником в клубе, в парке у игровых автоматов, заговаривала, заигрывала. Но все было напрасно. Парень либо вовсе ее не замечал, либо пытался тащить в кусты. А мама зудела и зудела: «Дочка, ты хорошо учишься, уезжай. Конечно, в институт с первого раза вряд ли поступишь – там москвичи, у них образование лучше и связи есть, но можно для начала и работу найти. А там посмотришь… Бабушку покойную хоть вспомни, доча, ты же ей обещала!»

Бабушка Олеси, мать ее матери, очень любила и баловала внучку. С тех пор как вышла на пенсию, все с ней сидела – родители-то в основном на работе. Леся и бабушка были сильно привязаны друг к другу. Старушка, предчувствуя свою скорую смерть, взяла у внучки обещание: «Мы здесь пришлые – я в Нижнем родилась, дед мой купцом был. И прислуга у нас была, и серебро столовое. Не крестьянской породы мы. Знаешь, как трудно мне приходилось? Бывало, пойду в лес – ягоды собирать на продажу, и засмотрюсь – красота-то какая! И вспоминается мне родительская дача, куда мы ездили отдыхать. А девки-то знай себе ягоды рвут. Все соберут, пока я стою, рот разинув. Так я с полупустым лукошком и возвращаюсь. А времена-то тогда голодные были! Пруд – вода чистейшая, каждый камушек на дне видно, а приходилось-то мне в ней белье полоскать, мылом хозяйственным выстиранное. Нет, не место тебе здесь. Обещай, что найдешь способ и станешь жить в большом городе, как твои предки». Леся боялась таких разговоров, ей не хотелось думать, что бабушки, ее любимой бабулечки, может не стать. Она быстро обещала все, что та хотела слышать, только бы скорее закончить такие разговоры. «Хорошо», – говорила удовлетворенно старуха и облегченно откидывалась на подушки.

В свое время бабушкины родители отсидели в сталинских лагерях, поработали на сибирских стройках, потом приехали в маленький шахтерский поселок, на чернозем и в теплый климат. Жили тихо: боялись. Оба несли в жилах, как чуму, один – половину немецкой крови, а другая – происхождение из богатейшей купеческой семьи (да еще и родство с эмигрировавшим в восемнадцатом году братом). Им повезло – оба не погибли в лагерях, смогли вернуть дочку, с трудом отыскав ее в детдоме. Он был инженером, пристроился чертежником в контору при шахте. Шахта выделила участок – домик подняли, огород посадили. Только быстро умерли – подвело подорванное здоровье. Лесина бабушка с детства помнила их столичную квартиру: хрустальные люстры и столовое серебро, горничную в белом фартуке.

Бабушка рано осталась одна. Жила тихо, страх долго не отпускал ее. После смерти отца дом стал приходить в негодность, и пришлось половину сдавать за гроши. Она выучилась в техникуме на бухгалтера, работала на шахте, как папа, никуда не ходила, ни с кем толком не общалась. Уже в зрелом возрасте случилась с ней большая любовь, и она родила от женатого главного инженера шахты девочку. Любовник ей покровительствовал: устроил на работу буфетчицей – по тем голодным временам место хоть и не престижное, но сытое, денежное. Дочке своей, незаконной, помог выучиться.

Когда бабушка еще работала, Олеся была совсем маленькая, но запомнила ее крупную фигуру за прилавком. В чистейшем белом халате и колпаке она отпускала бутерброды посетителям. В буфете под ее началом все сверкало чистотой: бабушка везде наводила прямо-таки армейский порядок и правила своим королевством железной рукой. Царственная старуха была бабушка Леси, долгую жизнь прожила и умерла в преклонных годах легко, во сне.

Все эти воспоминания всплывали в голове юной девушки, пока слезы, помимо воли, текли и текли из глаз. «Но ведь бабушка не сдалась, а какая жизнь тяжелая ей досталась», – подумала Леся. «Я не слабачка, я тоже буду биться за хорошую жизнь». Она вытерла слезы, шмыгнула носом и решительно направилась домой.

Рынок

Рынок был огромный. Тут были и кавказцы с соленьями, и узбеки с пряностями, и азербайджанцы с сухофруктами, а ряды с овощами занимали украинские девушки, старательно скрывающие акцент при разговоре с покупателем.

Леся, как и другие женщины, теперь стояла в мясном ряду в белом халате. Между ней и покупателями в застекленных холодильниках на эмалированных лотках лежали образцы мясной продукции. Куриные тушки, целые и расчлененные, индюшки, посеченные на мелкие ломтики, корытце с фаршем, напоминавшим клубок красно-белых змеек, обрезь по цене грудинки и гордость ее отдела – голубцы, долма и люля-кебаб.

Леся Синеус очень гордилась своей фамилией. Она читала краткую историю Киевской Руси и помнила, что из Швеции в Киев приехали помощники Рюрика – Синеус и Трувор. И хотя она прекрасно знала, что ее предку-казаку дали прозвище за сизые усы, представляясь незнакомым людям, она гордо переставляла ударение на третий слог: Синеу́с.

Соседка-продавщица, веселая толстуха с ярким макияжем, сдерживая свое громкоголосие, щебетала покупательнице:

– На суп ищете? У меня берите – лучше не найдете.

«Ну вот, – подумала Леся, – уже клиентов переманивают с умильной рожей», – и тоже призывно заулыбалась: за ней, новенькой, периодически пристально наблюдала сама владелица мясных рядов.

Хозяйка мяса и рыбы жила с юношей девятнадцати лет, сильно комплексовала и поэтому сильно молодилась. Коллектив свою хозяйку недолюбливал и дружно смеялся над ее стремлением косить под тинейджера: молодой муж годился ей как бы не во внуки. Она делала все, чтобы ему нравиться: вколола в губы силикон, чтобы они стали полными, типа «рыбий поцелуй». Грудь ее, как и губы, тоже была накачана и напоминала ледокол. Вытатуированные черные брови своей длиной уподоблялись крыльям буревестника. Все это великолепие венчал поток пергидролевых кудрей, напоминавших буруны Большого Барьерного рифа. Ходила она в джинсах, розовых футболках, сапогах-ботфортах или туфлях со шпильками устрашающих размеров.

Когда хозяйка впервые увидела Лесю и открыла рот, чтобы что-то сказать, то в результате этого простого действия была вынуждена прикрыть глаза. Леся испугалась. Потом девушке объяснили, что такое бывает, когда пластический хирург слишком натягивает кожу. Нимфа мясного и рыбного ряда проговорила:

– Беру тебя на испытательный срок. Справишься, будешь работать дальше.

Вообще-то управляли рынком азербайджанцы. Но «буревестница» сумела отвоевать в свое владение часть мясного ряда и пару рыбных палаток на улице.

Был на рынке и хозяин мясных рядов. Говорил он без акцента, носил роскошную шевелюру до плеч, как у Тарзана, и заигрывал последовательно со всеми продавщицами младше шестидесяти лет. Было у него маленькое хобби: подчеркивать возраст жены. Как-то раз она не смогла прочитать на этикетке холодца срок годности. Возлюбленный забрал упаковку и во всеуслышание сообщил:

– Тут мелкий шрифт, тебе с твоей возрастной дальнозоркостью не разобраться. Это для молодых – и протянул упаковку Лесе.

Быть бы Лесе уволенной, если бы соседка не посоветовала ей обратиться за защитой к секретарше Кате, длинноволосой и длинноногой. Слава богу, обошлось, и жизнь пошла по стандартной схеме: дом – работа – работа – дом.

Леся выкладывала бараньи ребрышки на прилавок, когда огромный мужик зверского вида бухнул пластиковый ящик, набитый костями с остатками мяса на них.