Золушка XXI века: психология счастья и успеха для каждой девушки - Елена Каффановская

Леся, передвигаясь в темноте, пару раз стукнулась о какие-то предметы и налетела на велосипед.

– Где у вас тут свет включается? – поинтересовалась она у хозяйки квартиры.

– Не жжем в коридоре! – громко зашептала старушка. – Тут в основном все приезжие, из местных только я да Митрич. Комнату снимают, съезжают потом, а за свет нам с ним платить. Не спеши – на стене таз висит.

Леся тут же приложилась лбом о неожиданное препятствие. Препятствие ответило громким «бам».

– Кого там носит? – спросил кто-то из комнаты по правую сторону. Леся скосила глаза – в проеме двери обозначился мужской силуэт: плотное телосложение, рост скорее низкий, прическа как у внезапно разбуженного ежа, чудовищные семейные трусы до колена. По коридору поплыл запах перегара.

– Свои! – бодро ответила старушка.

– Свои корыто башкой не таранят, опять какую-то шалаву с рынка притащила. Надо на тебя написать, что наживаешься незаконно, – заругался неизвестный.

Бабушка энергично взяла за руку постоялицу, и Леся ощутила легкое ободряющее пожатие.

– Родственница это моя, с Украины, приютила по доброте, денег не беру. Я вот участковому скажу, что ты уж давненько с зоны откинулся, а на работу устраиваться, гляжу, не спешишь… – не остался в долгу «божий одуванчик».

Несмотря на то что старушка вела ее по коридору, Леся все равно зацепилась ногой за какой-то выступ, невольно подалась вправо и влетела лицом во что-то мягкое. Резко дернувшись, она задела затылком еще что-то, и ей на голову тут же посыпалась загадочная белая субстанция.

– Блииин! – завопил мужик. – Ну, сразу видать, что родня – такая ж дура косорылая, как и ты! Ща копытами мне все мышеловки раскидает!

Наверное, он сразу пожалел об этом. Леся, как многие девушки, панически боялась грызунов. Она отчаянно завизжала и свалилась на пол вместе с чемоданом. Раздался грохот, отраженный многоголосым эхом высокого потолка. Сосед длинно выматерился и захлопнул дверь.

Бабушка спокойно прошла в конец коридора и открыла ключом крайнюю справа дверь. Стало светлее. Как сомнамбула, квартирантка поднялась с пола и поспешила в комнату. Старушка, небрежно кинув на прощание: «Освоишься, приходи чай пить, да вымойся – ты на себя побелку просыпала, ну, в коридоре», – бросила ключи на прикроватную тумбочку и удалилась.

Придя в себя, Леся обнаружила, что сидит на кровати с панцирной сеткой в комнате, обставленной аккуратно и чрезвычайно бедно. Кроме кровати, в крохотной комнатушке были допотопное трюмо, сильно потертый, но чистый прикроватный коврик и тумбочка. Не было ни стула, ни стола. Чемодан валялся рядом прямо на покрывале. На тумбочке лежал журнал годичной давности. Леся взяла его – на обложке красовалась блондинка с выпуклыми глазами. «Все представители сильного пола являются дичью с безлимитным сезоном охоты. Для того чтобы милые дамы могли заполучить сильную половину, работают целые отрасли…»

Леся озорно улыбнулась, облизала полные губы, провела пальцами по волосам. Вокруг головы образовалось белое облако. «Ничего, это полезно, лучше расти будут. «Дичь с безлимитным сезоном охоты»… Звучит агрессивно, но в этом что-то есть. Ах, как хорошо все устроилось! Я молода, здорова, красива, и впереди вся жизнь!»

Тени прошлого

Дураки и дороги в России ужасны, А проспекты и дурочки очень приятны.

Угольная пыль мрачно висит над маленькими частными домиками поселка городского типа, где трудоспособное население «круто вкалывает», а трудящиеся не в шахтах домохозяйки никогда не вывешивают на улицу выстиранное белье – белые простыни моментально становятся серыми. Из щелей шахт, пыхтящих насосами и окутанных черным дымом, вылезают полчища шахтеров, бледных и грязных, как будто прямиком из ада, и расползаются по пивным.

Весна выдалась яркая, будоражащая. Терриконы быстро покрылись зеленью, конечно, пыльной, но живой, а теплый ветер вольно разгуливал над промышленными постройками.

С большим трудом выпроводив на работу полупьяных «после вчерашнего» мужей, идут тетки на рынок за провизией. Здание рынка в поселке отстроено с размахом – огромный замызганный павильон, пыльный прозрачный потолок, грязные стены из пластика. Строение выглядит внушительно, но не держит тепло, зимой товар продают мерзлым. Прилавки завалены вкусностями, но и цены кусаются.

Леся, одетая в старый темный плащ поверх летнего ситцевого платьица и в резиновые галоши на босу ногу «по местной моде», шла по рынку. Слезы текли по щекам: мучительно умирала ее первая большая любовь. Напрасно мама говорила Лесе: «Что Бог дает, все к лучшему, детка. Посмотри на меня. Чехов вечен – интеллигентным женщинам в провинции совершенно некуда деваться. Все приличные мужчины уезжают в большие города. За кого прикажешь выходить замуж? Я выбрала тебе хорошего отца – из того, что было доступно. Он один на нашей улице напивается не каждый день. Но все равно, подумай: если ты уедешь в большой город, поступишь в институт, выйдешь замуж, твои дети будут учиться в хорошей школе, ездить за рубеж. А здесь?»

Мама, учительница русского языка и литературы в местной школе, по местным меркам считалась почти аристократкой: по осени носила шляпы.

Сейчас она ждала Лесю и топила печь, чтобы готовить. Дым шел в хату – уже давно лопнула печная труба. Муж обещал заделать, но ему все некогда. К печнику обращаться не велел, мол, нечего меня позорить, будто у меня рук нет. В ожидании она подошла к окну, чтобы меньше дышать дымом, и прислонилась к стеклу лбом. Между рядами домов, между жалкими огородами и покосившимися заборчиками она видела узкую улочку, где играли дети, судачили женщины, по вечерам курили мужчины.

По улице шли тетки, одни или с детьми. Изредка, нагрузившись под завязку, нетвердыми шагами проходил мужчина. Сплетничали по углам домоседки, сложив руки под фартуками.

Уже давно, сразу после свадьбы, жизнь стала казаться учительнице безотрадной – ничего хорошего уже не ждало ее в этом мире, по крайней мере, пока не выросла Олесечка. Многие годы продолжалось безотрадное долготерпение.

Муж, к несчастью, был слишком не похож на нее. Она долго добивалась, чтобы он взял на себя обязанности главы семьи, ответственность за них. Но он был натурой сугубо чувственной, совсем не понимал, что такое нравственность и добродетель. Она пыталась заставить его смело смотреть жизни в лицо. А его это приводило в ярость, ему это было невтерпеж. Он быстро стал совсем не надежен.

В среду и четверг иногда мог провести вечер дома и трезвый. Вечер пятницы, субботу и воскресенье он проводил с друзьями за бутылкой и игрой в карты, если был не в рейсе. Утром после попойки мог не выйти работать. Потом деньги заканчивались, и напиться было не на что. Тогда он, трезвый и злой, снова шел на работу.

Рождение дочери далось молодой женщине с трудом – она тяжело заболела. Мужа это ничуть не тронуло. Пока жена рожала, он привел в дом любовницу, разбитную буфетчицу. Та сбегала к знакомой в больницу и купила на эти дни два больничных.

Девочку же отец поначалу попросту не замечал.

Женщина тяжело вздохнула, поставила в печь вчерашнюю картошку. «Открою капустку, яблочек моченых, масло добавлю, и поужинаем. Хорошо, что Олесечка решилась уехать. Может, ей повезет – в большом городе возможностей много, не то что здесь». Печь невыносимо дымила: «Когда ж он починит ее? На пьянку и карты времени хватает». Она вытерла руки и вышла на крыльцо, глотнуть свежего воздуха.

«Дома сегодня прощальный ужин, а завтра в поезд. Конечно, я уеду, и больше никогда не полюблю!» – твердо решила девушка.

…Ей казалось, что ее Семен не такой, как все. Что у них обязательно все получится. Как же может быть иначе?

Леся не была глупа и в последнем тезисе, говоря правду, сильно сомневалась. Объект ее любви был вполне типичным сыном шахтера-алкоголика. Он любил, как и отец, крепко выпить и славно погулять, проводил свое время в компаниях приятелей, таких же бесшабашных, как и сам. Мать его работала бухгалтером на шахте, имела приличную зарплату. Она давно содержала всю семью, в том числе двух сыновей, хорошо их одевала, и парни щеголяли модными джинсами и майками.

Глава семейства, отец ее возлюбленного, однажды пьяный вышел на работу. Вообще-то это было запрещено, но практиковалось часто, так как трезвых шахтеров можно было по пальцам пересчитать, а работать кому-то надо. Он попал под вагонетку и остался без ноги. Теперь он, инвалид, круглосуточно накачивался самогоном, а для развлечения пытался избить свою жену всем, до чего мог дотянуться: башмаком, бухгалтерским отчетом, костылем или армейским ремнем с металлической пряжкой. С этими же намерениями он гонялся на костылях и за парнями, но никого уже не мог догнать. Порой он падал и не мог подняться – тогда все, дружно смеясь, ставили его на костыли, и погоня с гиканьем и мальчишеским смехом начиналась снова. Мальчишки, оба взрослые, надежно «отмазанные» от армии предприимчивой мамой, не спешили ни работать, ни учиться. Окончив восемь классов, они прочно сидели на шее у матери. Обычно, встав часа в три-четыре вечера, они слонялись бесцельно по участку, попивая самогонку вместе с отцом и дожидаясь мамки с работы. Она придет, приготовит пожрать и даст денег, чтобы можно было вечером пойти с девчонками на дискотеку или к игровым автоматам. Оттуда братья возвращались домой часа в два-три ночи, а иногда и под утро, оба пьяные в дым, и укладывались спать.