Кочевые повести - Илья Одегов

– Ерунда, – отмахнулся Игорь. – Мне уже несколько дней нездоровится. Пройдет.

– Нет, погодите, я сейчас градусник достану.

Алуа подставила к витой бежевой этажерке табурет, встала на него и принялась шуршать пакетами.

– Вот, нашла.

Игорь сунул градусник под мышку.

– Мы сегодня вечером пойдем слушать Махмудика, – сказал он.

– Я знаю, – кивнула Алуа. – Я тоже приду.

– Вы вчера рассказывали о дедушке Махмудика… Как же там его?.. Утеген?

– Утемис. Утемис-ата.

– Да, точно. Так это, получается, отец Розы?

– Нет, – сказала Алуа. – Дулата. У Утемис-ата много детей было. Кто-то умер уже, кто-то в город перебрался. Здесь только Дулат остался.

– Так Дулат тоже?.. – и Игорь подвигал в воздухе невидимым смычком кобыза.

– Дулат никогда не играл, – засмеялась Алуа. – Но он немножко, э-э-э, көріпкел. Не знаю, как это на русском. К нему ходят о будущем советоваться. Только Дулат мало кому советы дает. А если и дает, то сам потом не рад будешь, что за советом пришел.

– Я не совсем понимаю, – сказал Игорь. – Он что-то типа ясновидящего, что ли?

– Да, точно, – кивнула Алуа. – К примеру, в этом году Зауре, соседка моя, забеременела. Первенца ждали. Вместе с Бахытжаном, мужем ее, в город поехали на УЗИ. Там посмотрели, сказали, что мальчик. Ну, у Бахи праздник, все-таки сын, наследник. Снимки привезли с УЗИ, гостям показывали. А потом стали думать, как назвать. Спорили, ругались, да так и не сошлись. Баха решил к Дулату пойти посоветоваться. Роза все видела, а потом мне рассказала, вот почему я знаю. В общем, Баха пришел. А Дулат, как обычно, на стуле своем развалился посреди двора. На солнышке греется. Баха ему: «Ағай, как мне ребенка назвать? Имя нужно хорошее, а то Зауре родит уже со дня на день». Дулат один глаз открыл. У него же голос еще такой хриплый, помните? Не поймешь, то ли говорит, то ли кашляет. Он раньше курил очень много, сейчас ему Роза запрещает. В общем, Дулат говорит: «Э, барып тұрған ақымақ![25] Ты че, сам имя придумать не можешь?» Баха раскраснелся, обиделся, но не уходит. «Я, – говорит, – к вам, ағай, со всей душой, за советом обратился, уважение проявил, а вы меня ни за что дураком обзываете». «Ладно, – хрипит Дулат, – пусть будет Гульмира». «Какая Гульмира, ағай, у меня мальчик!» – Алуа не сдержалась и захохотала. – Роза говорит, что Бахытжана в этот момент чуть удар не хватил. А Дулат в ответ как заорет: «Пошел вон! Сказал – Гульмира, значит, Гульмира!» Через месяц у Зауре дочка родилась. Уж не знаю, то ли врачи ошиблись, то ли еще что. Ну а Бахытжан с Дулатом до сих пор не разговаривает, дуется. Но назвали девочку все-таки Гульмирой.

– Ну и ну, – вздохнул Игорь. – И много у вас здесь таких историй?

– Ой, много, – махнула рукой Алуа. – Давайте уже на ваш градусник посмотрим. О, Алла, да у вас же тридцать восемь!

– Это ничего, – заметил Игорь. – Не сорок же. Жить будем.

– У меня парацетамол есть. Сейчас вам достану. Нужно стаканом воды запить и поспать часик-другой. Мне всегда помогает. Вы же не торопитесь? Я вам в комнате постелю.

Игорь хотел было запротестовать, но вдруг понял, что и действительно не прочь вздремнуть. Он проглотил таблетку, осушил залпом стакан и пошел вслед за Алуой. От выпитой воды его тело мгновенно покрылось потом. Пот выступил не каплями, а будто бы жиром, выступил и тут же размазался по коже, покрыл все тело влажной холодной пленкой. Алуа привела Игоря в комнату со стареньким диваном у окна. На нем валялись потрепанные разноцветные подушки. Алуа скинула все, кроме одной, а потом, со скрипом выдвинув сиденье, достала из дивана толстый шерстяной плед.

– Вот, ложитесь, укрывайтесь, а я вас через пару часов разбужу, и пойдем вместе к Розе.

– Нет, мне нужно к пяти вернуться. Я Еркебулану обещал, – отозвался Игорь, с удовольствием растягиваясь на диване.

– А я пошлю к нему кого-нибудь. Не потеряется. Ну все, отдыхайте.

Игорь вздохнул.

– У вас глаза такие необычные, – сказал он. – Я еще вчера заметил. То желтые, то зеленые, то голубые. Как вода.

– Ладно, не начинайте опять, – засмеялась Алуа. – Лучше поспите.

Игорь закрыл глаза. Лекарство уже действовало. Ему было тепло и как-то особенно спокойно. Хотелось замереть, не двигаться, не дышать, сохранить этот покой. Он и замер. Сначала исчезли ноги, потом спина, руки, пальцы. Перестала вздыматься грудь. Стерлись все черты лица. Остались только обрывки мыслей в голове и легкое, чуть слышное дыхание. А потом растворилась и голова.

Проснулся он снова в луже. Был мокрый весь, с ног до головы. Вскочил, сонный, стянул с себя рубашку, штаны, трусы – все. Судорожно разложил по спинке дивана сушиться. Перевернул одеяло и подушку и снова лег. Лег и моментально отрубился.

– Игорь, ну как вы? – Алуа склонилась над ним.

Игорь приоткрыл глаза.

– Пора? – спросил он, облизывая пересохшие губы.

Алуа кивнула.

Он стянул с себя одеяло по-детски, толкая его ногами, и тут же понял, что голый. Охнул, свернулся в клубок и прикрылся подушкой.

Алуа чуть заметно покраснела:

– Ладно, вы одевайтесь и приходите. Я на кухне, жду вас. Чай попьем и пойдем.

Как только закрылась дверь, Игорь торопливо оделся. Одежда уже подсохла, только трусы были еще слегка влажными. Он вышел в коридор, принялся оглядываться в поисках туалета.

– Справа! – крикнула из кухни Алуа.

Дверь была в закутке, за занавеской. Игорь долго мочился, казалось, что это никогда не закончится. Потом ополоснул лицо прохладной водой и вышел.

Он выпил одну за другой четыре пиалки чая с молоком и все равно не напился. После парацетамолового сна голова была пустой, звенящей.

– Пора, – сказала Алуа.

Дулат, как обычно, сидел развалившись на стуле посреди двора. Увидев Игоря, он махнул рукой и просипел:

– Сәлем, орыс! Иди в дом.

Игорь пропустил Алуу вперед. Ему почему-то было страшновато. На стенах комнаты, в которую они прошли, висели толстые ковры с замысловатыми узорами. На секунду Игорю показалось, что со всех сторон на него смотрят черти с изогнутыми рогами.

– Давайте присядем, – предложила Алуа.

Они сели на диван, соприкоснулись бедрами, локтями. От Алуы шло тепло – мягкое, ласковое тепло. Игорь чувствовал, как она дышит. Он мог бы закрыть глаза и все равно с точностью повторять, подхватывать вместе с ней каждый вдох и выдох. Сейчас в этой пугающей комнате Алуа была его защитницей, его островом среди бушующего океана, его свечой в непроглядной темноте.

Послышались шаги.

– Идут, – сказала Алуа и резко выпрямилась.

Игорь вдруг почувствовал, что не может пошевелиться. Его охватил дикий, первобытный ужас, хотелось убежать, спрятаться от этих приближающихся шагов или хотя бы закрыть глаза, но тело не слушалось. Резкая боль пронзила живот, и он непроизвольно часто-часто задышал.

В комнату зашла Роза, ведя за руку Махмудика. На Махмудике была странная шапка. В другой руке он нес кобыз.

Роза кивнула Игорю и села рядом. Зажатый между Розой и Алуой Игорь вдруг успокоился, только отчего-то болели кисти рук. Он взглянул на них и увидел, что кисти неестественно вывернуты, скрючены, будто сведены судорогой.

Махмудик взял за спинку стул, стоящий в углу, и подтащил к центру комнаты. Сел. Чуть тронул струны кобыза. У Игоря по позвоночнику побежали мурашки. Махмудик постучал пальцами по корпусу. Тыгыдык-тыгыдык-тыгыдык. Будто лошадь скачет. Тыгыдык-тыгыдык-тыгыдык.

Поднял смычок. Медленно провел им по струнам. Жуткий звук разрезал Игоря пополам. Махмудик повторил движение, и каждая половина Игоря разделилась еще надвое. Как пилой, двигал Махмудик смычком, разделяя Игоря на все более мелкие части. Игорь при этом почему-то не испытывал ни боли, ни каких-либо эмоций. Просто бежали мурашки по спине, и каждый раз он отмечал: вот, снова, вот. Единственный вопрос, который мелькал у него в голове: «А в какой части я?»

Махмудик остановился на мгновение и тут же заиграл снова, но уже совсем по-другому. Если до этого он, по сути, повторял одну и ту же ноту через равные промежутки времени, то теперь из-под его пальцев полилась мелодия. Смычок скользил,