Топографический кретин - Ян Ледер

Харуки Мураками

Сегодня ей позвонила Саша. Она как раз думала, чем заняться, а тут такая удача: Саша приехала. Мы с Сашей знакомы ещё по Владивостоку, но они подружки, а я раньше лишь видел её пару раз, а по-человечески познакомился недавно, благодаря старому другу, хотя и опосредованно.

Сейчас мой старый друг воспитывает сына и жену и служит при далеком (от меня) приморском губернаторе, поэтому ходит в галстуке, который лежит на нем горизонтально: у друга теперь живот. И еще — "Единая Россия" на лацкане, полированные туфли на ногах и изо всех сил взлелеянная эспаньолка на лице.

Отскок. Патина

Год назад, приехав во Владивосток, постарался, как обычно, собрать бывших сокурсников. Кто-то наскоро забежал в кафе, с кем-то, у кого побольше времени и поменьше семьи, посидели в кабачке. Он не смог: я прилетел без предупреждения, а он как раз в это время оказался за городом, на даче. Звал к себе, но у меня было всего несколько дней, из города не выбраться, поэтому ограничились разговором по телефону и надеждой на то, что уж в следующий-то мой приезд — наверняка.

И вот он, следующий.

Ему позвонил одним из первых; он оказался на месте, но слегка занят — как раз завершается кинофестиваль. Решили пересечься хотя бы на обед, а там видно будет, благо от краевой администрации, где он заведует пресс-группой, до кофейни, в которой я традиционно обустраиваю себе базу по приезде, всего дорогу перейти.

Минут через пятнадцать он перезванивает.

— Слушай, старик, а ты не хочешь взять у шефа интервью?

Шеф — это губернатор Картавый. Кресло под ним трещит уже не первый месяц. В какой-то момент, когда арестовали очередного его заместителя, а у него самого устроили обыск, шеф вылетел в Москву типа с подозрением на инфаркт. Лечение, говорят, состояло в раздаче слонов нужным людям и, видимо, прошло относительно успешно. Во всяком случае, без серьезных осложнений: по окончании терапевтического курса Картавый не сел. Вернее, сел, но — обратно в свое кресло. Тем не менее болезнь, видимо, перешла из острой стадии в хроническую, так что теперь шеф нуждается в капельнице — постоянной пиар-инфузии.

— Давай организуем с ним встречу, — сказал мне мой друг, — он ведь к тебе всегда хорошо относился, с удовольствием давал интервью.

Всегда — это, если мне не изменяет память, один раз, когда Картавый только-только сменил в губернаторском кабинете несменяемого монстра, а я тогда оказался во Владивостоке и первым из иностранных журналистов взял у него интервью обо всем. Он, кстати, картавил тогда сильнее, чем теперь: имиджмейкеры не зря икру едят.

Но тогда я был в командировке, а теперь — в отпуске. О чем и уведомил друга, добавив, что работать в свободное время мне совершенно влом, но теоретически готов встретиться с его шефом, если у него есть нечто такое, что в состоянии заинтересовать одну из крупнейших мировых медиаконтор.

— Поговорим об этом, когда встретимся на обед? — предложил я.

Он согласился — и не пришел.

Вечером практически со всеми оставшимися в городе сокурсниками мы собрались в пивном ресторане в полутора кварталах от торчащего ввысь места его работы, которое обычно мерцает серой мраморной облицовкой, а в этот мой приезд оказалось полностью затянутым в зеленое: ремонт фасада, из-за чего здание стало похоже на исполинский памятник, покрывшийся патиной.

Друга с нами не было: он не позвонил. Видимо, окисляется со временем не только бронза.

А раньше он был худ, нагл и лупоглаз, носил дырявую джинсу, публично делал вид, что пьет лосьон после бритья "Дзинтарс" и терзал басовые струны в составе "Стотонного тумана". Который, как и всякая уважающая себя рок-группа, время от времени давал концерты. На одном из них мой друг совершил поступок, называвшийся на модном тогда слэнге загадочным словом мунинг. В реалиях раннеперестроечного Советского Союза он вполне мог привести к позорному изгнанию из вуза, но друга пронесло. Посреди выступления он сложил с себя гитару с длинным грифом, неспешно, с достоинством, расстегнул ширинку на болтах, приспустил тертые штаны вместе с исподним в цветочек и гордо продемонстрировал залу свою тощую, бледную и безволосую задницу. На последующие вопросы восторженных почитателей и потрясенных сокурсников скромно отвечал:

— Популярность коллектива падает, надо же что-то делать!

"Стотонный туман", несмотря на жертвенные проделки моего друга и старания лидер-вокалиста Вити Мазуты, так и не смог угнаться за друзьями-соперниками Игорем Лагутиным и его "Троллием мумем".

Благодаря приятелю-басисту, я тоже в какой-то мере был причастен к местной полуандерграундной тусовке. И через много лет, когда Лагутин — уже в ранге всероссийского бритпоп-рокапопс-божества — переселился с семьей за Ла-Манш, наше с ним знакомство само собой возобновилось. На концерте "Троллия" в прославленном джаз-клубе в лондонском Сохо через столик от нас весело наливалась вином группа не по-английски красивых девушек.

— Смотри, это не Саша? — спросил я свою любимую.

— Какой Саша?

— Не какой, а какая. Саша, она в вашей богадельне во Владе моделью подрабатывала. Помнишь, ее лицо сияло по всему городу рекламой мобильных телефонов.

Оказалось, что сотрудничество с маленькой фирмочкой на краю света стало началом очень успешной Сашиной карьеры. За несколько лет она успела пошагать по подиумам Токио, Нью-Йорка и Парижа, а теперь вот мотается между Москвой и Лондоном, где живет ее бойфренд. Сначала Саша описывала его лишь в общих чертах и имя назвала только несколькими встречами позже, но я это имя уже знал: для чего-то же существуют поисковые движки. Счастливчиком оказался наследник самого громкого в Европе баронского рода: эту фамилию регулярно поминают с недоуменно-укоризненной интонацией мужья, жены которых заикаются о новом бриллиантовом колье или о смене обоев в прихожей.

Простая история дальневосточной золушки, казалось, никак не отразилась на наших с любимой отношениях. Но это только казалось. Теперь я думаю, что именно посещение дня рождения Сашиного барона навело ее на мысль о том, что жить в Лондоне можно только в Кенсингтоне. И — не только с ним, то есть со мной. Он, то есть я, помог ей выбраться из любящих объятий родины — и за это ему, то есть мне, большое спасибо, давай останемся друзьями, я тебя переросла.

Когда приходит пора обновлять гардероб, она складывает в пакетик свои вещи, и я отправляюсь с ним в свою любимую деревню Черная Пустошь. Там, меж ресторанов, парикмахерских и агентств по торговле недвижимостью, затесался маленький магазин, в котором я задаром отдам вещи пожилой китаянке, и она