Саладин. Султан Юсуф и его крестоносцы - Сергей Анатольевич Смирнов

утонуть... с тех пор, как едва не утонул мальчишкой в болоте, - признался тот. - У меня была только одна искренняя и самая жаркая молитва: Господь, не дай мне захлебнуться... Я вымолил все, чего действительно хотел. Грех просить большего.

- Соберись с силами и дотерпи до утра, - велел ему рыцарь Джон. - Мы первым делом найдем тебе священника.

- Не трудитесь... Только беду накличете, - предупредил Жан де Брас и стал говорить, как в полусне: - Когда-то я обидел одну девчонку. Дочку шорника. Она прокляла меня и сказала, что я умру без исповеди. Я только посмеялся. Чего стоит проклятие простолюдинки... Теперь Господь Иисус Христос показал мне цену такого проклятия. Вот что я скажу... Когда из тебя по капле выходит кровь, в жилы по капле входит правда... и начинает течь... по твоим жилам... вместо крови. Она жжет сильнее адского пламени. Только изнутри. Это еще хуже... И наша дорога - не что иное как дорога на тот свет. Нас освободили из застенка, потому что мы уже умерли... Не бойтесь, не бойтесь, друзья. Господь милостив. В этой дороге каждому из нас воздастся по грехам. Лучше раньше... лучше раньше...

- Эсташ-Вепрь однажды поджег дом, и в нем сгорела целая семья, - пробормотал другой Эсташ, еще остававшийся в живых. - Он никого не выпускал наружу.

- Это случилось в Палестине? - спросил я.

- Да, - кивнул франк. - Незадолго до того, как он попал в плен. Может, кто знает, за что так прищемило нашего Ренье-Красавчика?

Посвященных в грехи Ренье де Фрувиля не нашлось, только сам Жан де Брас то ли предположил, то ли увидел что-то своим предсмертным взором:

- А его прищемило так же, как и меня...

- Похоже, до короля Ричарда доберется только наш добрый Анги... Он почти святой, - мрачно усмехнулся рыцарь Вильям.

Но Ангеран де Буи только повесил голову, и в гроте, теперь уже напоминавшем не спасительную теплую норку, а преисподнюю, воцарилось тяжелое молчание.

- На самом деле мы все уже давно мертвы. Сарацины отрубили нам головы в Иерусалиме и отпустили души на покаяние, - ошеломил товарищей Эсташ Лысый. - Теперь наш путь лежит через Чистилище, и, если король Ричард еще жив и здоров, до нам не видать его, как собственных ушей.

- Тогда Вепрь уже искупил грехи и блаженствует себе в раю, - сделал мудрый вывод рыцарь Вильям. - Если хорошо подумать, нам нужен не король, а священник.

Жан де Брас вдруг широко открыл глаза и, ясно посмотрев на меня, сказал неожиданно бодрым голосом:

- Ты... ты помолись обо мне.

Меня охватила растерянность:

- Почему я? Попроси единоверца. Их вон сколько!

- Да, некоторым еще придется помаяться, - злорадным эхом откликнулся рыцарь Вильям.

Но Жан де Брас закрыл глаза, отвернулся и проговорил, как о уже давно свершившемся деле:

- Ты помолишься обо мне... потом... на Гробе Господнем... И будет довольно...

Я почувствовал, что все взоры нацелились на меня, точно острые пики, и невольно огляделся, как затравленный зверь.

И вновь заговорил умирающий франк. На краткий срок он, прозревший свои грехи, стал истинным предводителем "рыцарей султана".

- Я еще не умер, а уже тихо, как в гробу, - прошептал он, едва шевеля темно-алыми губами. - Тошно... Лучше будет, если ты, Дауд, продолжишь свою историю. Ты - ведь славный рассказчик. Тебя слушаешь и все видишь своими глазами. Продолжай. Я хочу узнать, как спасся великий султан от этих страшных ассасинов. И откуда только взялись на свете эти ассасины? Очень давно... очень давно я не слышал хорошей сказки перед сном. Продолжай, Дауд.

Место и время очень подходили для продолжения рассказа. Я устроился так, чтобы Жану де Брасу было слышно лучше, чем остальным и, собираясь с мыслями, стал всматриваться в пляшущие огоньки костра. Взгляды моих слушателей тоже потеплели.

- Вы хотите знать, откуда взялись ассасины? - невольно переспросил я, потому что великий султан никогда их не любил, а теперь приходилось пачкать историю его жизни историей об одном злом демоне. - Как джинны из лампы, они выпрыгнули из головы перса, которого звали Хасан ибн-ас-Сабах*.

* * *

Все началось в тот вечер, когда два молодых человека, устав от занятий в одном из медресе* персидского города Нишапура, устроили веселую пирушку. Одного из молодых людей звали Хасаном, и он еще ничем не успел прославиться. Зато бейты и газели* его закадычного друга, звавшегося Омаром Хайямом*, уже вились, словно ароматные дымки благовоний, во многих духанах, домах и дворцах Персии - там, где на ковры проливалось вино и глаза мужчин прилипали к телам танцующих гурий, как осы к сладким лепешкам.

У друзей было много общего. Оба считались в медресе способными учениками, а за его стенами - очень способными пьяницами. Оба были начитанны и остроумны, и оба были, по всему видно, безбожниками. Различало их, однако, то, что они поклонялись разным идолам: Омар поклонялся вину и женщинам, а Хасан - силе и власти.

И вот, когда по полу покатился еще один пустой кувшин, пятый или шестой по счету, Омар Хайям с грустью заметил:

- Жаль, что Всевышний послушался Пророка и запретил вино в Раю. В аду его, понятное дело, нет. Иначе откуда взяться адским мукам...

- Значит, надо создать рай на земле... и наполнить его вином и женщинами, - решил его друг, с трудом ворочая глазами.

- Рай на земле? Для этого надо стать богом, - усмехнулся Омар Хайям.

- А я могу стать богом, - без тени смущения, ответил Хасан ибн-ас-Сабах, невольно выдав свои затаенные мысли. - Главное ведь что? Главное, чтобы людишки не сомневались, что заживо попали в рай, что они безгрешны. Тогда они будут славить своего бога.