Она уже мертва - Виктория Платова

Но для этого нужно хотя бы представлять, что есть Белкина душа. И следить за ней – хотя бы изредка, краем глаза.

Лишь один человек способен на такое – Сережа.

Но представить его убийцей невозможно. Все Белкино естество восстает против этой абсурдной, кощунственной мысли. Если бы он был сейчас здесь – он все бы ей объяснил, развеял ее страхи, и они вместе посмеялись бы…

Посмеяться не получится. Хотя бы потому, что Аля мертва. Задушена. И неизвестно, что случится с самой Белкой через пять минут. Через мгновение. Заставлять сундуками дверь – бесполезно, она открывается наружу, а не вовнутрь. Но даже если бы это было не так – пользы от Белкиного добровольного заточения немного. Сколько она продержится здесь, в сырой комнате без окон? Чем будет занимать себя долгие часы, а то и дни изоляции? Царапать ногтями стены? Изучать дневник не вполне здоровой девочки Инги? Есть еще шкаф, набитый книгами. И… Аля. Мертвое тело, которое когда-то было Алей. Его можно скрыть от глаза ковром, но оно не исчезнет. Как не исчез в ее сознании Лазарь – мальчик-паучок с хохолком на затылке. Как не исчезла память о родителях, какими она увидела их в морге стамбульского госпиталя. Они были мало похожи на себя живых, хотя при аварии их лица почти не пострадали. Мелкие царапины от разлетевшегося вдребезги лобового стекла не в счет. Но Белка не узнала их, отказывалась узнавать, стараясь оттянуть неизбежное. Смерть Лазаря стала для нее потрясением, смерть родителей – потрясением и горем. Но сейчас… она почти ничего не чувствует. Даже находясь в пяти шагах от трупа.

Девушка из сундука не имеет никакого отношения к Белке. Она всего лишь случайная знакомая и не может быть той смешной крепконогой малышкой, которая провела когда-то рядом с Белкой целый долгий август. Такие малышки обычно украшали поздравительные открытки, которые в изобилии слала выборгская бабушка: Поздравляю с Первомаем! (с обязательным флажком в руках), Поздравляю с Восьмым марта! (с обязательным букетиком подснежников), Счастливого Нового года! (в компании зайцев под елочкой). Нынешняя Аля – не та малышка. При ней нет ни флажка, ни подснежников, ни зайцев. Конечно, это не оправдывает Белкину душевную глухоту, а просто… выдает в ней человека, с которым что-то не так. Вещи и предметы, будь то разбросанные на полу шахматы или татуировка на бамбуке, волнуют ее гораздо больше. И тот, кто заманил ее сюда, был прекрасно об этом осведомлен, потому что… провел тот август с ней. Лазарь играет в шахматы – вот тебе шахматы! У Сережи на руке была татуировка – вот тебе татуировка! И о шахматах, и о татуировке знали все дети…

Стоп-стоп.

Ключевое слово здесь – дети.

Все они были детьми. Слишком маленькими и слишком слабыми, чтобы тем летом покуситься на чью-то жизнь. Или – слишком покладистыми и глупыми, как Лёка и Миш. Остаются Сережа и Маш.

Вернее… остается Сережа.

Маш хватило бы решительности расправиться с Астой. И маленькие красные сандалии – в день не самого приятного объяснения с Парвати она видела их за ширмой и тем самым вычислила Белку. Но этот роскошный дом… он не может принадлежать жалкой алкоголичке-неудачнице. И она ничего не знала об открытке. И о том, что Белка попала в грот, где нашла Лазаря, следуя за маленькими шахматными фигурками, оставленными на берегу.

Об этом не догадывался никто. Даже Сережа. Никогда, никогда она не говорила Сереже, что пошла за шахматами. Никогда не рассказывала об открытке.

Об этом знает только она сама.

И те, кого больше не существует. Аста и Лазарь.

Это не могут быть они! Лазарь мертв, и Аста… Шило утверждает, что ее тоже нет в живых, и не верить оперу нет никаких оснований.

Белка – человек, с которым что-то не так. Здесь и сейчас она готова поверить в то, что кто-то из двоих жив. И что время повернуло вспять.

Время повернуло вспять!

Огромный циферблат парит над Белкой. В зимнем саду ее впервые настиг бой часов. Ударов было шесть, а потом к ним добавился еще один. Тот, что звучит каждые пятнадцать минут. А совсем недавно часы отсчитали еще четверть. Следовательно, сейчас должно быть чуть больше половины седьмого.

Но на часах – тридцать три минуты шестого!

В это время Белка только подходила к особняку. Или продиралась сквозь кусты к пролому. Вот если бы снова оказаться там! В реальных, а не придуманных кем-то тридцати трех минутах шестого! Как зачарованная, она смотрит на циферблат: черные цифры, нанесенные на него, бестрепетны. Стрелки так же недвижимы, и кажется, никакая сила не может сдвинуть их с места.

Щелчок.

Белка явственно слышит щелчок, хотя минутная стрелка (на нее была вся надежда) даже не дернулась. Звук пришел откуда-то извне. Конечно же, это дверь! Тому, кто заманил Белку сюда, надоело ждать, и он решил форсировать события. Увидеться – впервые после стольких лет разлуки. В два прыжка Белка оказывается возле двери и хватается за ручку в тот самый момент, когда в дверном проеме появляется узкая щель. Белкой движет страх, помноженный на инстинкт самосохранения. Если рывком толкнуть дверь и попытаться дверью же оттолкнуть противника, он может не удержаться на ногах. Шансов немного, но попробовать стоит.

Как ни странно, этот маневр удался, и через секунду Белка оказалась на свободе. Краем глаза она заметила мужскую фигуру, согнувшуюся едва ли не пополам. Человек у двери пробормотал про себя что-то нечленораздельное, но очень быстро пришел в себя. Ничем другим не объяснишь торопливые шаги по гальке в том направлении, куда метнулась Белка. Листья бамбука, свешивающиеся на дорожку, хлестали по Белкиному лицу, а сам бамбук все не кончался, и в какой-то момент она поняла, что пропустила нужный поворот. Спасительный путь к выходу из зимнего сада остался правее, и сейчас она неслась в сторону, прямо противоположную комнате с часами и трупом несчастной актрисы. Дорожка все не кончалась, бамбук сменили молодые араукарии с нежными, едва оперившимися веточками. Кто-то потратил уйму времени и сил, чтобы обустроить это место, вдруг отстраненно подумала Белка. Кто-то любит растения больше, чем людей…

– Эй! – услышала она окрик за своей спиной. – Ты чего?

Шило! О господи, это он! Это его голос. Не сбавляя темпа, Белка обернулась. За ней вправду бежал Шило, на ходу потирающий скулу. Вид у него был простодушный, а лучше сказать – идиотский, но в эту секунду не было для Белки человека роднее и желаннее.

– Куда это ты ломишься, сумасшедшая? Тормози.

Белка остановилась.

– Ты что здесь делаешь?

– А ты?

– Я первая спросила.

– Мне не нравится, когда люди выскальзывают из дома, никого не предупредив. Некоторые пробовали, и мы знаем, чем это закончилось.

– Выходит, ты следил за мной?

– Не то чтобы…

На скуле у Шила расплывался фиолетовый синяк – вот он, результат отчаянной Белкиной попытки вырваться из западни. Восстановить предшествующие прорыву события не составит большого труда: Шило, от которого никто и ничто не ускользает (это профессиональное, детка!), отправился следом за Белкой и вошел в дом несколькими минутами позже. Их хватило на то, чтобы ведомая шахматами Белка успела скрыться из виду в дебрях зимнего сада. Но где он провел еще полчаса? Почему появился здесь только сейчас?

– Больно?

– А как ты думаешь?

Шило – союзник, а никакой не враг. Он был слишком мал, чтобы иметь какое-то отношение к исчезновению Асты. Он приехал сюда за день до Белки, и за это время невозможно вырастить араукарию и бамбук. И он – бедный провинциальный опер, такие роскошные особняки ему не по зубам.

– Что ты делал здесь?

– Искал тебя.

– Все это время?

– Ну, – Шило замялся. – Осмотрел дом. А потом спустился сюда. И получил дверью по морде.

– И как дом? – Белка все еще не могла решить, двинуться ли ей навстречу Шилу или лучше держаться от него подальше. На всякий случай.

– Впечатляет.

– Ничего подозрительного не заметил?

– А должен был?

– Хозяевам вряд ли понравится, что здесь шляются посторонние.

– Этого мы не узнаем.

– Почему?

– А нет хозяев. Я, во всяком случае, никого не увидел. На всех трех этажах. Потому и спрашиваю: что ты здесь делаешь и как ты сюда попала?

– Меня… пригласили.

– Интересно, – скучным голосом произнес Шило. – И кто же?

– Понятия не имею.

– Вот как?

Только теперь Белка неожиданно осознала всю шаткость своего положения. Минуту назад она фурией вылетела из комнаты, где остался труп ее кузины. Это первое, о чем она должна была сообщить Шилу, а вовсе не заваливать его дурацкими вопросами о хозяевах. И она убегала – а убегающий частенько бывает неправ. Не настолько, чтобы навесить на него ярлык убийцы, но… Белке придется очень постараться, чтобы Шило поверил ей.

– Случилось ужасное, – медленно начала Белка. – Я нашла Алю.

– Что же в этом ужасного? По-моему, это очень хорошая новость.