Она уже мертва - Виктория Платова

– Так почему бы в них не разобраться?

– Зачем?

– Просто… Чтобы понять – кто мы.

– Не поздновато спохватилась, сестренка? – Шило ухватил Белку за локоть и с силой сжал его. – Что бы ни было… там, в прошлом… ничего уже не изменить.

– Но ты ведь сам хотел понять, что произошло тем летом.

– Это чисто профессиональный интерес. Не более.

Кажется, в Лёкиной мастерской он говорил совсем другое. Но Белка не помнит – что именно. Комната-склеп действует на нее удручающе, ей бы хотелось поскорее выбраться отсюда. Забыть обо всем, что она видела, оставшись здесь одна взаперти. И история с телом… Должно быть, Шило прав: это всего лишь дурацкий розыгрыш. Ничем другим объяснить исчезновение тела из сундука невозможно, ведь Белка явственно видела его! Лучше принять такой – довольно зыбкий – вариант, чем объявить себя сумасшедшей.

Она не сумасшедшая, нет!

Белка судорожно роется в памяти, стараясь извлечь из нее хоть какой-то намек на собственное душевное нездоровье. Но ничего не находит. Она часто думала о смерти Лазаря, и об исчезновении Асты, и о необъяснимом роке, нависшем над их Большой Семьей, но это вело всего лишь к депрессии, не больше. Еще чаще Белка думала о Сереже, и депрессию вызывало его упорное нежелание общаться с ней. Никаких сильнодействующих психотропных препаратов она не принимала, исключение составляет лишь нитразепам – снотворное. Нитразепам появляется на горизонте сразу после периодически повторяющегося сна о коврах и шахматных фигурах. В течение нескольких дней Белка (а точнее – взрослая женщина Полина) не в состоянии заснуть из-за повышенной тревожности. Лекарство сглаживает острые углы, и все возвращается на круги своя, в привычный для внутреннего зрения пейзаж. Отличительная особенность этого пейзажа – в нем почти не бывает солнца, оно вечно скрыто: за облаками, за пеленой дождя, за предрассветной дымкой. Всю жизнь она прожила в ожидании рассвета: скорого, яростного, играющего самыми яркими и необычными красками. Такие краски она видела лишь однажды – в то трагическое лето, до краев наполненное Сережей.

Пора отказаться от мечты о несбыточном и начать жить, старушка!

– …Пойдем отсюда.

– Пойдем, – легко согласился Шило.

– Вернемся домой.

– Э-э… А поискать мелких киношных негодяев ты не хочешь?

– Где же их искать?

– Они наверняка где-то в доме.

– Это не наш дом.

– Час назад ты об этом не думала. Когда забралась сюда.

Белка внимательно посмотрела на Шило. Старый свитер с катышками на рукавах, приспущенная петля на плече. Дешевые джинсы, дешевые стоптанные ботинки. А где-то там, под свитером, под кожей, если хорошенько ее поскрести, обязательно сыщется матросский «рябчик» – неизменный прикид восьмилетнего мальчика Генки, который непременно должен сунуть свой нос в любую дыру. А здесь не дыра – самая настоящая пещера с сокровищами из сказки про Али-Бабу и сорок разбойников. Шило и сам похож сейчас на лихого разбойника: ноздри раздуты, глаза сверкают, губы раздвинуты в рассеянной улыбке. Смена настроений в нем воистину поражает!

– Ну что? – нетерпеливо спросил Шило.

– Не знаю… Не очень-то мне нравится это место.

– Да брось ты! Найдем злодеев и зададим им хорошую взбучку.

– Я бы хотела убраться отсюда. И вообще – убраться к чертовой матери.

– То-то они порадуются. Изгнали еще одного претендента на наследство. Не мытьем, так катаньем.

– Плевать.

– Как знаешь. Но ведь на ночь глядя ты не двинешься?

– Уеду утром.

Белка обижена. Раздосадована. Прежде всего на себя, что оказалась такой легковерной идиоткой. Взяла и поверила, что свидание ей назначил Сережа. Единственное, что хоть как-то сластит горькую пилюлю: автор жестокой шутки – не он. Кто – не суть важно. Главное – это не он.

– Решила окончательно? – зачем-то переспросил Шило.

– Да.

– Утром провожу тебя до трассы, если ты не против.

– Хорошо.

– Жаль, конечно, что ты уезжаешь. Я уже успел привыкнуть к тебе.

– Ты всегда можешь приехать в Питер. Если захочешь.

– Угу. Обязательно воспользуюсь твоим предложением.

– Приезжай с девушкой.

– Не понял?

Шило больше не выглядел разбойником, скорее – Али-Бабой, застигнутым врасплох подлинными хозяевами сим-сима.

– Со своей девушкой, – уточнила Белка. – Моей большой поклонницей, как ты выразился. Или ты соврал?

– Про девушку?

– Про то, что она – моя большая поклонница.

– Нет. Все так и есть.

– Тогда вдвоем и приезжайте. Как ее зовут, кстати?

Это был очень простой вопрос, заданный из вежливости. А еще из-за того, что Белка чувствовала необъяснимую симпатию к своему новоявленному братцу, прикатившему к морю прямиком из сумрачных северных лесов. А может, не такие уж они и сумрачные?

– Далась тебе моя девушка…

Шило не хочет разговаривать о своей возлюбленной, надо же! Да и Белка хороша, болтает с ним так, как будто он – один из сотни ее вечно рефлексирующих нытиков-приятелей, Или – хуже того – безмозглая адептка ее колонки в журнале, озабоченная лишь поисками состоятельного мужа. А Шило – строгий юноша, кого угодно он в свою жизнь не допустит. Это право еще надо заслужить.

– Ладно. Проехали.

– Проехали, угу, – тотчас же согласился Шило. – Ну что, выкатываемся отсюда?

– Да.

Прежде чем убраться из комнаты-западни, Белка бросила на нее прощальный взгляд. Ни единого окна, темные стены, старомодные сундуки и чемоданы, часы, отсчитывающие время неизвестно для кого, корабельный фонарь – через секунду его погасят и комната снова погрузится во тьму. Представить себя на месте Али, добровольно угнездившейся в сундуке, – избавь бог! Даже человеку, не страдающему клаустрофобией было бы непросто остаться здесь в ожидании… неизвестно чего! Что, если бы Белка не восприняла призыв о счастливом плавании в бесконечность всерьез? И отложила бы визит до утра, до лучших времен, а то и не пришла бы вовсе?

Нужно очень хорошо знать Белку, чтобы быть уверенным: она прибежит по первому зову. Но никто из кузенов и кузин понятия не имеет, что за strange фрукт Полина Кирсанова. И думать, что этот фрукт вот так, за здорово живешь, упадет к чьим-то ногам, по меньшей мере самонадеянно. Только Сережа мог рассчитывать на подобное. Только он. Ведь незримая связь с ним не прерывалась никогда. Она могла ослабеть, до невозможности истончиться, но не исчезнуть вовсе. Остальные – не в счет. Все они не виделись так долго, что эту встречу можно считать первой. Составить психологический портрет любого из них за день и даже за сутки не получится. Тата была очень странной девочкой, Гулька и Аля – ничем не примечательными бутузами с винтажных открыток. Основная черта Шила – любопытство, основное призвание Ростика – во всем соглашаться с Шилом. Маш – своенравна, упряма и находится в счастливом убеждении, что мир вертится вокруг нее. Кроме того, она обладает навыками стрельбы по движущимся целям: бэнг-бэнг-бэнг – и противник тотчас же оказывается заляпанным кетчупом/томатным соком/взбитыми сливками, это унизительно, но не смертельно. Миш – лишь бедная копия своей сестры, не способная даже на томатный бэнг-бэнг-бэнг.

Такими были дети.

А как обстоят дела со взрослыми?

Ничего, кроме озвученных ими профессий. Не все из них – говорящие, не все выявляют душевные качества; принадлежность Шила к касте правоохранителей не делает его автоматически ни жестоким, ни милосердным. Корабельный механик Ростик вполне может оказаться скрытым садистом, а может – сентиментальным любителем долгоиграющего сериала «Великолепный век», на работе подотчетных ему механизмов это никак не скажется. То же и со всеми остальными, включая Маш, которая смахивает на «черного» риелтора, но не исключено, что это не так. И молва о ее порядочности и надежности передается из уст в уста.

– …Все хотел спросить у тебя… – сказал Шило. – Ты случайно не видела моего телефона?

– Телефона?

– Ну да. Все время лежал у меня в кармане, а теперь не могу его найти.

– Что за телефон?

– «Нокия». Черного цвета, кнопочный. На большее я не заработал, – зачем-то добавил он.

– Не видела, нет. Но если тебе нужно позвонить – можешь воспользоваться моим.

– Не нужно. Просто сам факт. Лежал себе тихо в кармане, а потом взял и пропал.

– А остальные карманы ты проверил?

– В том-то и дело… Кому он мог понадобиться, учитывая, что сеть здесь не ловит…

– Найдется, – уверила Белка брата.

– Хорошо бы. Он хоть и старый, но я к нему привык.

…Они покинули комнату, плотно притворив за собой дверь, и теперь шли по дорожке, вдоль бамбуковой рощицы. Комната находилась в самом конце миниатюрной аллеи, в импровизированном тупичке, и Белка вдруг подумала о том, куда могла подеваться Аля. Они с Шилом (учитывая недолгий забег и последовавшую за ним короткую беседу) отсутствовали не более трех-четырех минут. Этого достаточно, чтобы выбраться из сундука и затаиться где-то в глубине тропических лиан или того же бамбука. Но недостаточно, чтобы метнуться к дорожке и поднять ремень, каждую секунду рискуя быть обнаруженной. Конечно же, у Али был сообщник. Или сообщники. Они вместе разработали сценарий этого глупого розыгрыша, цель которого так и осталась неясной.