Она уже мертва - Виктория Платова

Виктория Евгеньевна Платова

Она уже мертва

Роман

Часть первая

Дети

…Ждали Сережу.

Он должен был прилететь еще вчера, но вместо Симферополя оказался в Люцерне. О чем и сообщил Лёке – единственному счастливому обладателю номера его мобильного. Прежде чем ответить на звонок, Лёка долго шевелил губами, считывая имя с дисплея, затем покраснел, вспыхнул и приложил палец к губам.

– Это Сережа! – торжественно произнес он.

Если бы он сказал: «Минуточку, нам звонит Бог», никто бы не удивился. Сережа и есть бог их многочисленного, бестолкового, разросшегося вкривь и вкось семейства. А с самым настоящим Богом его роднит частота упоминаний в прессе. И еще то, что его никто и никогда не видел живьем последние двадцать лет. Двадцать два, если быть совсем точным. Ровно столько времени прошло с тех пор, как они собрались здесь в последний раз – в то страшное лето, ознаменовавшееся одним исчезновением и одной таинственной смертью.

Никто не любит вспоминать о том лете.

Нет, не так. Все просто вычеркнули его из памяти, вовремя остановились у черты, за которой снова появляется этот запах – затхлого песка, мертвых дафний и полуразложившихся водорослей. В них когда-то нашли…

Не произносить имени.

«Да» и «нет» не говорить, черное и белое не носить – как в главной игре того лета. В нее играли младшие дети, но изредка присоединялись и старшие, и тогда все становилось намного интереснее. Для Белки, во всяком случае. Белка не была самой младшей, но и старшие, с их первыми тайнами и влюбленностями, обходили ее стороной. В то лето ей исполнилось одиннадцать, самый никудышный возраст. Самый уязвимый: вечно надутые губы, одиночество среди стрекоз, взрослая книжка, небрежно брошенная на веранде, кто тут у нас читает «Идиота»?

Этот вопрос задал Сережа.

В три часа тридцать минут пополудни, о чем засвидетельствовал бой часов в гостиной. Вопрос как раз и совпал с боем часов, оттого и получилось грозное: «Кто тут у нас читает „Идиота“, бо-ом бо-ом?» И Белка сразу поняла, что перед ней – бог. На десять лет раньше всех остальных.

Бог держал в руках кроссовки, за плечами у него болтался рюкзак, а в волосах застрял кузнечик. Белка сосредоточилась на кузнечике и хмуро произнесла:

– Я.

– Ясно. Давай знакомиться. Я – Сережа.

– А я… – тут Белка назвала свое настоящее имя.

– Да? – бог почесал переносицу. – Вообще не очень-то похоже.

– Это еще почему?

– Потому.

В три тридцать пополудни Белка еще не знала, что безапелляционное «потому» – любимое Сережино слово. Исключающее долгие и нудные пояснения.

– Буду звать тебя Белкой, – кузнечик оттолкнулся от жестких, как проволока, волос Сережи и шлепнулся на лямку рюкзака. – Возражения не принимаются.

Белка и не думала возражать. Ей понравилось новое имя, а еще больше понравился Сережа и то, что он сделал потом. Осторожно снял кузнечика с лямки и положил на раскрытую ладонь. Тот, подобно Белке, тоже не возражал, сидел на ладони смирнехонько, расставив длинные ноги. Сережа тихонько дунул на него, и кузнечик… исчез! Растворился в стеклянном жарком воздухе, как будто его и не было. Белка смотрела на пустую Сережину ладонь, словно зачарованная. А потом спросила:

– Это такой фокус, да?

– Ни разу не фокус, – засмеялся Сережа.

– Ты повелитель кузнечиков?

– Не только.

– Всего-всего?

– Можно сказать и так, – совершенно непонятно, шутит ли бог или говорит правду. Наверное, говорит правду, потому что боги не лгут. А если и лгут – то кому-то более значимому, чем маленькая девочка, застрявшая на тридцать пятой странице романа «Идиот». Например – бабушке.

Белка боится бабушку. Бабушка – строгая, молчаливая, скупая на ласку. Рук у нее явно больше, чем две, но сколько именно – разглядеть не удается. Всем этим рукам находится применение в хозяйстве, но Белка ни разу не видела, чтобы они гладили кого-то по голове. Стегали тонким жестким прутом – лозиной – это да. Не далее чем два дня назад Белке тоже досталось, воспоминания о лозине и сейчас вызывают в ней приступ бессильной ярости. Вот если бы бабушка исчезла от дуновения – как кузнечик! Нет, Белка вовсе не кровожадная и не хочет, чтобы бабушка испарилась навсегда. Но двух-трех дней было бы вполне достаточно. За это время тонкие фиолетовые полосы на икрах побледнеют и ярость пройдет. И – оп-ля! – бабушка снова может возвращаться к своей многорукой хозяйственной деятельности.

– Если я тебя попрошу… Раз уж ты повелитель всего-всего… Можешь сделать так, чтобы исчез один человек?

– Смотря что за человек, – теперь Сережа выглядит серьезным и даже озабоченным просьбой Белки.

– Э-э…

– Только не говори, что это – Парвати.

– Кто такая Парвати?

Следить за передвижениями бога – невозможно. Только что он был в трех метрах от Белки, а теперь оказался совсем рядом. Навис как скала. Это – не простая скала, а скала с маленьким водопадом; она увита уютным диким плющом, и если напрячь зрение, то можно разглядеть в зелени крошечных ящериц, крошечных птичек и таких же крошечных лемуров. В толстой книжке «Идиот» о лемурах не сказано ни слова, просто эти зверьки ужасно нравятся Белке.

Именно так – ужасно.

Применительно к Сереже это звучало бы – уу-жжжжа-аа-сссс-но!

Больше всего Белке хочется остаться в тени скалы – вот где ее ждет спасение от палящего южного солнца, такого же многорукого, как и бабушка.

– Ты не знаешь, кто такая Парвати? – шепчут ей на ухо прохладные струи водопада.

– Не-а.

– Наша бабушка.

Как есть – бог! Ну кто бы еще догадался о нехороших мыслях, что роятся в голове Белки? Застигнутая врасплох, она краснеет, из глаз вот-вот брызнут слезы, летний день померк в одночасье. И только в Сережиных силах вернуть свет. Но он не торопится, лишь внимательно обшаривает глазами Белкино лицо. В жизни своей она не видела таких удивительных глаз, их цвет меняется ежесекундно: сначала они показались Белке светло-карими, а теперь они – зеленые, как исчезнувший кузнечик. Уж не там ли он сейчас обитает, кузнечик?…

– Есть проблемы? – Сережа подмигивает Белке.

– Не-а.

– Врешь, – это сказано без всякого укора, напротив – с пониманием и даже одобрением.

– Я никогда не вру.

– Так не бывает, чтобы никогда.

– А вот и бывает.

– Ловлю тебя на слове.

– Зачем? – искренне удивляется и без того пойманная в силки Сережиного обаяния Белка.

– Затем, что рано или поздно наступит такой момент, когда нужно будет сказать правду. Какой бы горькой или страшной она ни была. Врунишки попытаются отвертеться, тогда и наступит твой звездный час. Звездный час правдивого человека.

Правдивому человеку по имени Белка трудно понять, что имеет в виду бог по имени Сережа. О какой горькой и тем более страшной правде идет речь?…

– Ладно, проехали.

– Проехали, – трясет головой Белка.

– Без остановок.

Отличная идея – ехать куда-то без остановок, тем более – с Сережей! Несколько секунд Белка выбирает между воображаемым поездом и воображаемым трамваем, склоняясь в пользу последнего. Она не любит поезда: поезда – неуклюжие и длинные, как змеи. Они дурно пахнут, кашляют и, утробно урча, переваривают людей в своих железных желудках. Не далее как две недели назад, Белка увидела это воочию. Перрон Витебского вокзала был полон стариков, детей и взрослых, и все они – за небольшим исключением – казались ей красивыми. Особенно – собаки (Белка любит собак!), в их с Машей-Мишей вагон загрузились сразу три: такса, щенок добермана и веселая трехцветная дворняга. Маша-Миша – Белкины кузены, так называет их мама. Белка же сократила кузенов до МашМиш, лучше было этого не делать! От МашМиш рукой подать до кишмиша, который она терпеть не может. И вечно выковыривает его из покупных ванильных булочек. МашМиш так просто не выковыряешь, у них – хватка. Что подразумевает под словом «хватка» мама – Белке неведомо. МашМиш никого особенно не хватают, держатся почтительно, как и положено провинциалам. Они живут в городе Саранске, в Ленинград приехали впервые – всего лишь на несколько дней; Ленинград – не конечная точка их путешествия, а начальная. Здесь они прихватят Белку и все втроем отправятся на юг, к бабушке. Так решили после бесконечных телефонных переговоров по межгороду отец Белки и мама МашМиша. За Белку в такой солидной компании можно не волноваться, МашМишу не так давно стукнуло шестнадцать, они – взрослые.

И они – двойняшки.

Почти близнецы.

Почти, потому что МашМиш не могут, как это принято у близнецов, смотреться друг в друга, как в зеркало. Во-превых, Маш – девушка, а Миш – парень. Во-вторых, у Маш – черные как смоль волосы, а Миш – блондин. Маш – резкая и порывистая, а Миш – самый настоящий увалень, к тому же он на голову выше сестры. Но это ровным счетом ничего не значит, Маш вертит братом, как хочет. Белка подозревает, что не только братом.