Поверь. Я люблю тебя - Изабель Филльоза

некоторые факты подверглись искажению. Например, она сказала мне, что „хотела, чтобы я сходила к гинекологу“, тогда как в реальности все было совсем не так: я сама записалась на прием к врачу и, за неимением личного будильника, просто попросила ее накануне разбудить меня пораньше, чтобы я успела к нему до занятий в лицее. Она устроила мне такую сцену, со слезами, говорила, что она все испортила, что ее жизнь не удалась и она якобы хотела об этом со мной поговорить, и что она пойдет со мной, и в конце концов пошла со мной, мне было шестнадцать лет. Даже не знаю, что и думать о таком переиначивании прошлого».

Некоторые родители с виду выражают добрую волю, но внутренне еще остаются пленниками своего эгоцентризма. Прочтем отрывок из письма Стефании своей матери, а потом и ответ матери:

«Я чудовищно страдала от агрессивности других и подавляла весь гнев в себе, с риском, что насилие вырвется и обратится на моих дочек. Когда „скороварка переполнялась“, я била их по задницам и в это время чувствовала себя обезумевшей, мной словно бы управляла внешняя сила, наводящая ужас. Проанализировав все то, что происходило во мне, и благодаря моей старшей дочери, которой до смешного легко удавалось вызвать мою ярость, я смогла определить, что же вводило меня в такую гневливость. Это происходило, когда она отрицала мои потребности, ставила свои выше, и у меня возникало чувство, что она относится ко мне, как к рабыне, и я ощущала, как ярость захлестывает меня и гнев выходит из берегов. Я сказала себе, что не хочу продолжать так и дальше, и мне нужно научиться управлять собою; и вот я записалась на два цикла занятий по эмоциональной грамотности, которые вела Изабель Филльоза. Я полагала, что у меня потребность изливать гнев, настоящий гнев, который не позволяет другим растоптать вас. Но первое, на что я натолкнулась, было чувство страха. Страха перед тобой, мама. Я почувствовала глубокий ужас, такой же, как и когда я была малышкой, одна в кроватке, и все думали, что я сплю, а я слушала твой ОР! Ты ОРАЛА так долго, что мне казалось – это никогда не кончится, и я боялась, что ты спятила. И эти вопли так ужасали меня. Больше того, я чувствовала себя в ответе за Виржини, мою младшую сестренку, я должна была защитить ее, особенно когда твой ор был реакцией на ее провинности: помню одну особенно жуткую ночь после того, как она получила кол за диктант!»

Вот ответ матери:

«Дорогая моя Стефани,

нелегко мне ответить на твое длинное письмо, но я это сделаю, чтобы дать тебе продвинуться и дальше в твоем лечении. Нельзя быть прирожденной матерью, ибо все мы женщины, а роли матери нужно учиться изо дня в день. [Она оправдывается.] Я попытаюсь прочесть внимательно твое письмо и пункт за пунктом ответить на него».

Следует страница, на которой она говорит только о себе. О Стефани – ни слова. Она остается сосредоточенной на себе, оправдываясь:

«Я пыталась позволять вам свободно расти исходя из того, что вы представляли собой как личности.

(…)

Теперь о нем, о твоем страхе, страхе передо мной, что ты коришь меня за мой ор! Действительно, это было средством выразить мое замешательство, особенно по поводу Виржини, которая принесла кол за диктант. Знаешь, еще у меня было чувство вины перед Виржини за то, что ваша сестренка Жюльетта родилась в тот год, когда она уже пошла в школу, и я, может быть, не уделяла ей должного внимания».

Вместо выражения эмпатии к Стефани мама говорит о себе и даже о своем отношении к другим детям.

«Твой период недостатка внимания – он для тебя восходит к тому, что я кормила тебя грудью всего лишь полтора месяца. Стефани, мне было всего двадцать два года, а ты не спала по ночам. Твой отец и я – мы оба были такие усталые, и к тому ж я не испытывала от такого кормления тебя никакого настоящего удовольствия, это для меня было что-то такое тяжелое и неприятное, и я пыталась с помощью советов – может, дурных советов – людей, окружавших меня в ту пору, эту проблему решить. Если я не кормила грудью твоих сестер, то потому, что у меня не осталось хороших воспоминаний об этом (снова оправдания). Но для них обеих все прошло прекрасно, и я была довольна».

Решительно, ее мать не выражает никакого умения выслушать то, что переживала Стефани. Она оправдывается так, будто ее обвиняют, а ведь письмо Стефани совершенно ясное и сосредоточено как раз на ней.

«Надеюсь, что смогла ответить на некоторые твои вопросы, а если какие из них спустила, то отвечу в следующий раз.

Целую, твоя мама».

По этому письму видно, насколько мать сосредоточена исключительно на самой себе. Она полна благих намерений, но не выражает ни умения выслушать, ни чувства эмпатии. Доходит до того, что она может без содрогания рассказывать о неприятных воспоминаниях о кормлении. Что должна была ощущать крошка в такой момент? Она рассказывает об этих воспоминаниях, даже не подумав, что еще больше укрепляет дочь в мысли о нехватке внимания и заботы. Даже именно о ней и говорит, вот она, нехватка-то, в ней-то все и дело, даже не столько в отнятии от груди.

Часто бывают «говорящими» и ошибки орфографического типа. Не впадая во искушение «интерпретировать все на свете», взглянем лишь на ошибки этой мамы.

«Коришь меня за мой ор» – как это подчеркивает, насколько ей трудно признать, что она вообще способна орать…

Спускать – словечко тоже говорящее: она воистину «спустила» на тормозах эти вопросы.

Нежелание понять слишком очевидно, и она перестраивает реальность, чтобы ее не видеть: «Моя мать – нет, это было не сумасшествие, а просто смятение из-за психологических перегрузок. Когда у матери случались психические проблемы, их легко было быстро решить с помощью приема нейролептиков».

Как она может не понимать, что прием нейролептических лекарств обычно сопутствует диагнозу, связанному с психическим заболеванием? Эта женщина стойко отказывается понять. Время для примирения еще не пришло…

Зато вот вам отрывок из послания другой мамы, полного глубокой красоты:

«Благодарю тебя за то, что написала нам и дала возможность разделить твою боль. Я о ней даже и не догадывалась. Да, правда, я редко обнимала тебя. И еще реже прикасалась к тебе. Я не умела ласкать ребенка. Мне