Я умею прыгать через лужи. Рассказы. Легенды - Алан Маршалл

— Недолго и ноги протянуть, если продолжать в том же духе, — пояснил он.

Был там еще дядюшка Гарри, который проехал через Уаггу верхом на ломе и даже не натер ему спину. Этот тихоня завез пять тонн оловянных свистулек в такие места, где еще и населения-то не было. Однажды, когда Большой Билл расхвастался перед всеми своей силой, кто-то возьми и спроси дядюшку Гарри, приходилось ли ему поднимать большие тяжести.

— Нет, — скромно ответил он. — Какой из меня силач! Поднимать тяжести — это не по моей части. Но все же как-то раз мне пришлось снести одну очень неудобную ношу с баржи, которую вел на буксире «Толарно». Случилось это у Тинтинналоджи, и, заметьте себе, груз был вовсе не тяжелый, а просто неудобный. Я нес — да к тому же в гору — двухлемешный плуг, несколько борон и восемь дынь без всякой упаковки. Нести было не то что тяжело, а неудобно — иначе не о чем было бы и говорить.

Плосконосый Джо работал в Спиво погонщиком волов. Упряжка у него была такой длины, что ему пришлось провести телефонную линию между передними волами и задними. Прежде чем осадить, он созванивался с негритенком, которого держал за форейтора, и приказывал ему остановиться, а через полчаса сам останавливал задних. Однажды его неверно соединили, и он убил целый день на перебранку с телефонисткой на станции.

Упряжка у него была самая что ни на есть сильная. Как-то раз Плосконосый Джо перевозил сарай с подсобной фермы и его засосало в трясину на берегу реки Спиво. Здесь-то Плосконосый и задал настоящую работу своим волам. Они налегли на постромки с такой силой, что своротили берег, выгнули его излучиной в две мили и даже не запыхались.

Во многих рассказах о Спиво фигурирует Босс. Он имел зуб на какаду, которые клевали его посевы, и однажды вымазал клеем старый эвкалипт, чтобы сразу накрыть всю стаю. Увидев, что они расселись на дереве, Босс завопил: «Попались, голубчики!» И все какаду дружно взяли с места. Они вырвали дерево с корнем — Босс только и видел, как оно на высоте двух миль держало курс на юг.

Много людей работало в Спиво, так много, что горчицу на всех приходилось мешать лопатой с длинным черепком, а сластить чай повар с поваренком выезжали в лодке. Когда шла стрижка овец, Босс разъезжал по сараю на мотоцикле.

Участок земли под Спиво был размеров необыкновенных. Когда дядюшку Гарри посылали закрывать ворота фермы, он брал с собой харчей на неделю, а один новичок, уйдя загонять коров с конского выпаса, пропадал целых полгода. Чего только не было в Спиво: и горы, и солончаки, и густые леса с огромными деревьями. Скрюченный Мик, возвращаясь как-то домой с гуртом трехмесячных овец, вдруг оказался в кромешной тьме. Три дня и три ночи бедняга кулаками гнал овец все вперед и вперед, ничего перед собой не различая. И вдруг на него снова хлынул дневной свет. Скрюченный Мик оглянулся и увидел, что прошел сквозь поваленный ствол дерева, с прогнившей сердцевиной.

В Спиво попадались холмы такой крутизны, что, когда всадник спускался по их склонам, лошадиный хвост свисал ему через плечо на грудь, словно гладкая черная борода.

Каких только бед и напастей не знало Спиво! Кроликов там были миллионы. Они водились в таком количестве, что их приходилось вытаскивать из норы, прежде чем подсадить туда ловчего хорька, а любители капканной охоты просто-напросто разметали их в разные стороны, перед тем как поставить капкан. Даже из загонов эту тварь приходилось гнать скопом, чтобы освободить место для овец.

Другим бичом Спиво были какаду. Великая засуха кончилась, пошли проливные дожди, а земля в Спиво по-прежнему оставалась твердой, как сухарь, потому что первый же удар грома переполошил какаду, они взлетели в воздух плотной стаей, сбились над Спиво и до земли не дошло ни капли влаги. А потом часть стаи шарахнулась от ястреба к хижине Скрюченного Мика и подняла крыльями такой ветер, что хижину оторвало от земли и отнесло на тридцать миль в сторону. Свой завтрак Мик кончил в облаках, на высоте двадцать тысяч футов, слыша, как птицы все еще молотят крыльями внизу под ним.

Кенгуру в Спиво были ростом со слона — и даже больше.

Рассказывают, будто Скрюченный Мик и Большой Билл, карабкаясь однажды по склону какого-то холма, поскользнулись на шелковистой траве и очутились в сумке кенгуру. «Холм» вскочил и был таков вместе со Скрюченным Миком и Большим Биллом, которые на лету принялись гадать о том, как они будут выбираться наружу.

Шесть месяцев дружки сидели на одной кенгурятине и воде, которую доставали из скважины, пробуренной в песчаных отложениях на дне сумки.

Наконец какой-то недотепа, вышедший поохотиться, подстрелил кенгуру на прыжке. Скрюченный Мик и Большой Билл, как раз в ту минуту шедшие за плугом, вылетели из сумки со скоростью метеоров. Их отбросило на пятьдесят миль, а после падения с такой силой протащило по земле, что они пропахали русло реки Дарлинг.

В сказаниях о Спиво совсем нет женщин. Я слышал всего лишь один рассказ о женщине, которая будто бы работала в Спиво, и мне думается, что это враки. Якобы она была поварихой и звали ее Нежная Энни.

Рассказывал мне о ней старик с выцветшими, водянистыми глазами, живший в лачуге на берегу Муррея; рассказывая, он то и дело опасливо оглядывался через плечо на свою лачугу, откуда доносилось громыханье горшков в кухне и сиплый голос женщины, что-то напевавшей.

Если верить этому старику, так выходило, что Спиво больше не существует, оно сгинуло, стерто с лица земли — и все из-за одной-единственной женщины, которая будто бы работала там.

У Нежной Энни, по его словам, руки и ноги были как наши австралийские эвкалипты, а туловище — как кухонная плита. Она любила петь, и, когда она пела, погода всегда менялась к худшему. Она готовила пирожки с джемом длиной в сотню ярдов, а ее пудинги на нутряном сале загубили добрых два десятка стригальщиков.

Однажды на танцульке в сарае для стрижки овец Нежная Энни схватила за бороду Скрюченного Мика, с которым кружилась в котильоне, и влепила своему оторопевшему партнеру поцелуй прямо туда, где под густыми усами прятался его рот.

Какой же это был поцелуй! Таких поцелуев свет не видывал ни до, ни после этого. Сарай заходил ходуном, а оттуда, где встретились их губы, вымахнул столб синего пламени и снес с крыши три листа кровельного железа. Оглушительный грохот прокатился над равнинами, и в воздухе запахло серой, динамитом, порохом и духами «Жокей-клуб».

Спиво вспыхнуло сразу в десятке мест, и рев огня был похож на рев тысячи поездов, идущих по тысяче тоннелей.

Три месяца люди боролись с огнем, не смыкая глаз. Наконец им до смерти захотелось выпить чаю. Но не успели они развести костер, чтобы вскипятить воды, как пламя пожара тотчас же слилось с ним.

Тогда Скрюченный Мик решился на отчаянный поступок. Он пустился бежать со скоростью шестьдесят миль в час впереди пожара, держа за спиной котелок, и бежал до тех пор, пока вода в нем не закипела. Чай, который он приготовил, спас людей, но не спас ферму.

И тут на выручку подоспел Большой Билл, верхом на таком диком коне, каких свет не видывал.

Он набрал полную грудь воздуха, изо всей силы плюнул, и огонь с шипеньем погас.

— А что стало с Нежной Энни? — спросил я старика.

— Я женился на ней, — ответил он, снова бросив опасливый взгляд в сторону лачуги.

И тут мне стало ясно, что он все лгал. Среди тех, кто работал в Спиво, женатых не было: это считалось недостойным мужчины.

Вот как жили люди в Спиво, где высокие часы в доме Босса так долго стояли на одном месте, что тень от маятника в конце концов протерла дырку в задней крышке футляра.

Рассказы о Спиво — наш фольклор. Пока не поздно, давайте собирать и беречь эти легенды, как сокровище. Это нечто большее, чем небылицы из народной жизни. Это изустная литература людей, которые никогда не имели возможности читать книги и вместо того сами стали рассказчиками. Это рассказы австралийского народа.

Синее рагу

Я сидел в кафе Рикко на Спринг-стрит, раздумывая, не спросить ли для начала устриц, как вдруг у меня за спиной знакомый голос потребовал порцию знаменитого итальянского минестрона. Я обернулся — и в самом деле это был Джек Малгрю Вырви Глотку — артельный повар, которого я в последний раз видел в лагере стригалей на Паруу.

Он как будто смутился, а потом, после небрежного «как живешь-можешь», сообщил, что есть у него такая привычка — иногда побаловать себя вкусной едой.

— Моя-то стряпня у меня вот где сидит, — добавил он, когда я придвинул свой стул к его столику.

Это признание меня нисколько не удивило. Джек Малгрю получил свое прозвище за стойкую приверженность к мешанине из всякой всячины, известной среди стригалой под названием «вырви глотку». Артельные повара обычно предпочитают хранить состав «вырви глотку» в тайне. И в ответ на вопрос «а что туда положено?» лишь свирепо хмурятся, словно ты бросил тень на их коронное блюдо — что, впрочем, так и есть.