Синтез. Создание Бога в эпоху Интернета - Александр Бард

поэтому должен рассматриваться прежде всего как технологический и идеологический побочный продукт этой парадигмы, а не как ее нейтральный и отстраненный интерпретатор, каким-то чрезвычайно рассеянным и таинственным образом. Нейтральных и отстраненных интерпретаторов действительно не существует ни в физике, ни в социологии; такая позиция попросту невозможна как физически, так и социально.

Мемы выживают и размножаются, создавая копии самих себя, а также благодаря своей способности вписаться в определенную ситуацию в определенный момент времени и показаться полезными или интересными для определенного субъекта. Еще раз: это не имеет никакого отношения к тому, что является истинным или ложным. Это отличает мем от знака как понятия. Меметика просто представляет собой реляционистскую радикализацию семиотики, подобно тому, как философия процесса Уайтхеда является реляционистской радикализацией релятивистского прагматизма Пирса и Уильяма Джеймса. С помощью меметики - в частности, через введение эмерджентных мемплексов - мы переходим к сетединамическому пониманию отношений культуры и природы. Индивид больше не нужен и не имеет никакой функции в этом анализе. На смену приходит индивидуум сетевой динамики (см. "Нетократы"), и в результате этой смены парадигмы человек оказывается в центре науки и занимает периферийное место на трибуне, где ему приходится довольствоваться ролью пассивного зрителя и в то же время быть захваченным в качестве сосуда для хранения и транспортировки, подчиненного чрезвычайно динамичной эволюции мемов. Всю работу делают мемы. Таким образом, антропоцентрический импульс и гордость человека получают еще один щелчок по носу, что, в свою очередь, открывает путь к универсальноцентрической взаимозависимости, которая сопутствует сетевой динамике.

Это вовсе не означает, что роль семиотики как научной дисциплины устарела - совсем наоборот. Современная семиотика сосредоточена уже не на создании теории знаков, мемов и их связи друг с другом - именно меметика, а не семиотика, воплощает в жизнь первоначальное видение Локка о науке о знаках - а на теории того, как знаки интерпретируются и как ментально и физиологически де-факто влияют на своих носителей: прагматическое явление, которое называется семиозисом. То, что действительно интересно, возникает и проявляется, когда мы переходим от ментального к физиологическому, поскольку тогда мы можем так же легко изучать распространение знаков между животными и растениями, как и между людьми, не говоря уже о коммуникации через границы между различными категориями биологии. Соответственно, семиотика сводится к изучению биологических сигнальных систем, а меметика - к построению объяснительных моделей генезиса и распада культурных парадигм.

Это объясняет, почему биосемиотика (изучение отношений между знаками и биологией отправителей, получателей и пользователей знаков) является быстро развивающейся областью, в то время как в меметике аналогичной области не существует. Поэтому именно биосемиотик Томас Себок в своей книге A Semiotic Perspective on The Sciences 1984 года независимо от Докинза и Деннета утверждает, что мы не только можем обмениваться метафорами, чтобы получить преимущество между природой и культурой, но и что само разделение между естественными и социальными науками, с точки зрения биосемиотики, должно рассматриваться как в корне произвольное и крайне неудачное. Но если идеи Себека получили весьма ограниченное распространение среди семиотиков, то идеи Докинза и Деннетта успешно распространились по значительно более широкому философскому и научному полю. Парадоксально, но с точки зрения меметики меметика оказывается более успешной, чем ее предшественница семиотика.

Если мы представляем себе реляционистскую версию семиотики и меметики так же, как реляционистскую версию естественных наук, то она должна основываться на глубоком понимании самой крупной единицы и затем строиться вниз к самой мелкой, вместо классической редукционистской одержимости семиотики и меметики маленьким знаком или маленьким мемом, которые, как предполагается, объясняют все, что происходит выше в иерархии. Согласно написанию истории с точки зрения информационных технологий, необходимой отправной точкой является то, что человек - это константа, а технология - переменная. Для человека это означает, что технология управляет парадигмой (см. трилогию "Футурика"), плоскостью, структура которой рано или поздно изучается и объясняется метафизикой, уже изначально логически встроенной, но негласной, и лишь по факту формулируемой и проектируемой. Метафизика затем формирует условия для идеологии, привязанной к парадигме, - знаково-интерпретирующего нарратива, который готовит вас к выбору, нарратива о том, почему вещи обязательно должны быть такими, какие они есть. Идеология, в свою очередь, состоит из больших, неповоротливых блоков, называемых фикциями - сознательно созданных нарративов о текущих людях и их отношениях с окружающим миром, в отличие от обязательно подсознательной идеологии - где проворные и мельчайшие компоненты фикций называются фикциями (см. "Глобальная империя"), своего рода сетевая динамика, двоюродная сестра знаков семиотики и мемов меметики, и, соответственно, также фундаментальный компонент в иерархии парадигм.

Обратите внимание, что отношения между каждым шагом, как и во всех формах реляционистских иерархий, должны пониматься, конечно, как эмерджентные, а не редукционистские. Вымысел не встроен в фикшн заранее; он, кажется, всегда предоставляет нечто дополнительное, помимо самого фикшна. Точно так же идеология не встроена в фикцию заранее; она всегда появляется как нечто большее и чрезвычайно привлекательное помимо фикций. И именно эти эмерджентные качества удерживают нас непреклонно встроенными в данный идеологический мемплекс - каждый новый уровень добавляет еще один слой своего рода компактной мистики к растущему метанарративу, не в последнюю очередь на большом шаге от, казалось бы, открытых и потому творческих фикций к явно скрытой идеологии, которая ставит нас в тупик - что объясняет, почему наше отношение к самой внешней рамке мемплексов, метафизической, никогда не может быть ничем иным, как смиренно подчиненным. Даже наше отношение к созданному синтетическому богу - намеренно названной проекционной поверхности по отношению к бесспорно реальному явлению окружающего мира, с которым мы должны соотноситься, то есть вымыслу par excellence - должно быть подчинено этой предпосылке. Именно потому, что мемов не существует вне меметики, как и знаков вне семиотики. Не существует также фикций - и в свою очередь фикций, построенных на них, и в свою очередь идеологий, построенных на них, - и в свою очередь не существует достоверных метафизических систем, выводимых из этих идеологий, которые стояли бы вне нынешней парадигмы информационных технологий.

Это означает, что не только средство передачи информации является сообщением, как прозорливо утверждал еще в 1960-х годах канадский литературовед Маршалл Маклюэн, но и то, что средство создает самого актера, а не наоборот. Мы буквально являемся средствами массовой информации, с помощью которых общаемся. Поэтому нетократ информационного века трезво оценивает себя как положительный побочный продукт интерактивных технологий, которые он использует для взаимодействия со своим окружением, а не наоборот. И именно из-за превосходства интерактивности над предшествующими однонаправленными коммуникативными технологиями - при выборе между интерактивностью с ее равенством на всех уровнях и однонаправленной коммуникацией