Сень горькой звезды. Часть первая - Иван Разбойников

самых желанных гостей приняли, переодели в меха и повезли в самую глушь, где ни жилья, ни дорог, – в верховья Таза. По трезвой логике – там им и делать нечего. А потому искали мы беглецов вдоль трассы на Салехард. Искать-то искали, а про себя давно решили, что наши зеки давно околели в снегах. Вдруг радиограмма: в верховьях Таза вырезана семья охотника. Полковник меня вызвал: «Лети, ищи своего знакомого. Поймаешь – представлю на капитана». Назавтра самолет прилетел.

Из вас никто на «шаврушке» не летал? Счастливчики. «Ша-2» – фанерный самолетик. Маленький, как лодка, без отопления и с открытой кабиной. Только над тундрой на нем и летать. Но спорить не станешь: какой уж выделили, на том и спасибо. Погрузил я в него упряжку собачек и вылетел на место. Пока долетел – не только тело, а душа от холода съежилась. Над головой на крыле мотор громыхает, внизу – сплошная белая муть, снег да снег, глазу не за что зацепиться. До сих пор не могу понять это чудо полярной авиации: как не заблудился над тундрой, по каким приметам отыскал пилот нужный нам чум. Но все-таки долетели и приземлились удачно.

Щетков, участковый из Красноселькупа, вперед нас на место происшествия поспел на олешках. Встретил нас честь честью, помог выгрузиться и пригласил чайком погреться. Присел я в чуме на какие-то тюки, сижу в полутьме и чаем душу оттаиваю. Щетков между тем зазвал в чум двоих селькупов, что снаружи толклись. Вот они, говорит, трупы нашли. Посадили их к огню, налили чаю, стали выспрашивать. Понемногу разговорились охотнички, отмякли.

По их словам, следы в тундре сказали, что у Вэнго и его родичей с ворами в тундре раздор случился. Не захотел Вэнго с ними на юг из родных мест уходить, рассорился с бандитами, бросил их в тундре и упряжки угнал. На свою беду, наткнулся на них местный охотник-селькуп Петкеев. По закону тундры погибающего спаси, обогрей, накорми и ни о чем не спрашивай, пока гость сам не расскажет. Петкеев так и поступил: последним с неизвестными людьми поделился, лучшие места у огня уступил. Однако спасенные, едва очухались, первым делом своего спасителя вместе с женой и дочкой прирезали, забрали ружье, оленей и дальше в тундру ушли. Куда ушли – не знают охотники, но думают, что недалеко: на двух оленях вчетвером далеко не уехать. Охотники на трупы случайно наткнулись: заехали к Петкееву в гости, а тут такое... Они и сообщили в милицию и Щеткова привезли.

«А где теперь трупы?» – спрашиваю. «Да здесь же, в чуме, где им больше быть, – отвечает Щетков, – сидишь ты на них». Я аж подпрыгнул и чаем обжегся. Присмотрелся к сумеркам – верно, три трупа рядочком сложены и шкурой прикрыты. Приходилось мне не раз с мертвяками общаться, но чтобы верхом на них чаевничать... Бр-рр! Замутило меня. С досады закричал на участкового: «Почему ты сразу мне не сказал, пока самолет не отправили? Их же на вскрытие отправлять надо!» Щетков, дубина невозмутимая, ухмыляется: «Возиться с ними, вскрывать – так видать, что зарезаны. И раньше никого не вскрывали». Тут я и вовсе взорвался: он мне еще возражать будет! «Молчать, – говорю. – Слушай приказ старшего по званию: немедленно отправить трупы на экспертизу. И чтобы впредь без пререканий. Командир группы я – я и решать буду».

Насупился Щетков, обиделся, что я на него, фронтового разведчика, как на мальчишку наорал. Однако селькупам по-ихнему пробормотал что-то. Те поникли, нахохлились, но спорить с властью не решились, упаковали покойников в нарты и, не глядя на ночь, повезли в Селькупск. Нагнал я на них страху. Щетков тоже замолчал. На вопросы – «да», «нет», «да», «нет». Ну, думаю, ладно. Так даже и лучше: субординация и дисциплина везде должны ими оставаться, и в чуме, и в райотделе. Остались мы втроем: я, Щетков и каюр его. Прикинули: бандитов на одной нарте четверо – у нас две упряжки на троих, у них дробовик и финки – у нас две винтовки и три нагана. Перевес явно за нами, а потому время терять не стоит. Договорились разъехаться от чума веером. Если обнаружим следы – в одиночку не преследовать, а возвращаться для объединения сил. Щетков предложил мне своего каюра в напарники, из уважения или по другой причине, только я отказался. Без няньки обойдусь: сам с усами. Грыз меня червячок сомнения, что зря я накануне милиционера обидел, хотелось своим геройством обиду сгладить. Щетков, кажется, догадался, что к чему, и не стал настаивать. Перед тем как разъехаться в разные стороны, мы с ним условились: если через два дня у чума не встретимся – друг друга искать. Толковым милиционер оказался.

Лихо понесли мои нарты собачки по крепкому весеннему насту. Только полозья шуршат. Ехать хорошо, но другое плохо: на насте следов не видать. Однако не зря сказано: ищущий да обрящет. Когда я собрался уже назад повернуть, увидел впереди ворона. Подъехал, гляжу: голова и кишки оленьи. Отогнал собак, разинул олений рот – язык на месте. Значит, повезло на след банды выйти: тундровик, если забьет оленя, первым делом язык отхватит – нежнейшее, я вам скажу, мясо. Дело ясное: изрезал олешек ноги, захромал – и забили его бандиты. Теперь на одном олене далеко не уедут. Подкормились мои собачки и еще лучше побежали. А я по горизонту биноклем шарю и про себя мечтаю: не уйдешь, Стас! В свои места рвешься, на Вах и на Обь спешишь, о силинском золоте мечтаешь. Врешь, не успеешь, снова я на твоей кривой дорожке встал и уж живым не выпущу. Распалил я себя, разогрел честолюбие и решился банду в одиночку брать. Расчет был вот в чем. У бандитов ни чума, ни палатки нет – ночевать у костра будут или в «куропаткином чуме» в малицах. Значит, при везении и сноровке можно их всех по одному повязать.

– А при чем же малицы? – не понял Борис Петрович.

– Как при чем? Борис Петрович, не ожидал я от вас такого вопроса, думал, вы первый мой расчет поймете. Вот вы ученый, северные народы изучаете, а скажите, почему ненцев раньше еще самоедами называли? – Кандалинцев с видом превосходства откинулся на спинку стула.