Ледяные небеса - Мирко Бонне

При штормовой погоде с сильним ливнем мы проводим еще один день в гроте, я ставлю Бэйквеллу на руку новую шину и рассказываю ему и Винсенту что-то о возвращении капитана Скотта с Южного полюса — я читал об этом в каких-то книгах. Один из них все время спрашивает, почему Скотт, Бауэре и Уилсон неминуемо должны были умереть — совсем как я когда-то надоедал с тем же вопросом моему брату. Почему им не хватило сил дождаться в палатке окончания урагана? В чем заключалась ошибка? Винсента эти вопросы выводят из себя настолько, что он сердито заползает в спальный мешок. Я не знаю ответа, без книги я не могу ответить. А Крин, которого Скотт раньше отправил назад, и который только поэтому пережил трагедию на полюсе, сейчас прислушивается к моему шепоту, пока я колдую над рукой Бэйквелла. «Ирландский гигант», как называл его Скотт, при свете примуса чинит свои штаны и молчит.

Четыре часа мы плывем в глубь острова. Чем ближе мы подходим к оконечности залива, тем больше птиц видим в небе и на склонах прибрежных скал. Вскоре после полудня мы затаскиваем «Кэрд» на пологий берег, покрытый черным песком и галькой. Рядом устраивается на зимовку колония морских слонов. Они посылают на разведку поближе к нам двух молодых самцов. Слонов так много, что Уорсли, Бэйквелл и Винсент могут вообще не беспокоиться о пропитании и топливе. Если мы трое провалимся в расщелину где-нибудь на леднике, замерзнем или умрем с голоду, они смогут продержаться здесь до весны. Всего двести пятьдесят километров им нужно будет пройти на шлюпке, чтобы добраться до Стромнесса. Спросите себя, сколько народу останется в живых к весне на острове Элефант.

Мы переворачиваем «Джеймса Кэрда» на безопасном расстоянии от линии прилива. Новоявленная деревянная берлога получила плотный фундамент из камней, ковер из травы и стену, которая защищает от ветра. В честь кормилицы из диккенсовского «Дэвида Копперфилда» Уорсли присваивает лагерю название «Дом Пеготти».

Три дня подряд мы не можем отправиться в наш поход из-за тумана, дождя и вьюги. Мы используем это время, чтобы сделать «Дом Пеготти» как можно более комфортным, заложить запасы и еще и еще раз перепроверить снаряжение, которое берем с собой. Чтобы определить маршрут, Шеклтон совершает длительные походы по крутому, покрытому снегом склону на северо-восток, во время которых он все всесторонне обдумывает и, как он сам говорит, ведет беседы с Фрэнком Уайлдом. Он скучает по Уайлду так сильно, что часто, обращаясь к Крину, сам того не замечая, называет его Фрэнком. В нашу седьмую ночь на Южной Георгии, в ночь на семнадцатое мая, на которую Шеклтон назначил начало нашего перехода, он очень неспокоен: вместо того, чтобы спать, он час за часом выдергивал гвозди из ставших ненужными досок шлюпки. Едва мы все проснулись, он просит у меня и Крина наши сапоги и забивает гвозди в каблуки, ровно по восемь штук на каждый сапог.

Шеклтон приходит к соглашению с Крином, что мы выходим следующей ночью независимо от погоды и с исключительно легкой поклажей. Три спальных мешка остаются у Уорсли, Бэйквелла и Винсента. Участники перехода должны в течение трехдневного марша спать по очереди, кто-то один должен бодрствовать и наблюдать за остальными, засыпать ему категорически запрещается. Каждый несет свою часть рациона и сухарей сам. Распределяются примус и топливо на шесть приемов горячего питания, маленькая кастрюлька, коробок спичек, два компаса, бинокль, пятнадцатиметровый трос и ледоруб. Личные вещи брать с собой запрещено.

Шеклтон говорит, что не сделает никаких исключений, и показывает на мое сердце, на рыбку Эннид:

— Это касается также вашего талисмана, Мерс.

Затем он зачитывает, что записал в дневнике Уорсли: «Капитан, сейчас я предприниму попытку достигнуть восточного побережья Южной Георгии, чтобы вызвать и привести сюда помощь. Я перепоручаю вам ответственность за мистера Бэйквелла, мистера Винсента и за вас самого. У вас достаточно тюленьего мяса, которое вы можете дополнить мясом птицы и рыбой, если у вас будет на то желание. У вас остается также двухствольное ружье и пятьдесят патронов. На тот случай, если я не вернусь, я советую вам переждать зиму и плыть к восточному побережью. Маршрут, который я проложил в направлении Стромнесса, ведет на восток от стрелки компаса. Я надеюсь привести помощь в течение нескольких дней. С совершенным почтением, Эрнест Генри Шеклтон».

Еще раз мы с Бэйквеллом заползаем в наш спальный мешок. Около двух часов ночи нас будит Крин. Пока Уорсли разогревает для всех остатки супа из альбатроса, я меняюсь с Бэйки куртками. Он быстро надевает мою и нащупывает на груди рыбку, а потом обнимает меня, насколько это возможно с рукой, к которой привязана шина.

— Раз, два, три, — говорит он и при этом старается выглядеть весело. — Три дня, и все готово. А потом вы вернетесь сюда на катере и заберете нас. Привези мне пива. А теперь исчезни, чтобы я наконец мог прочитать эту писульку!

Винсент развлекается тем, что хлопает меня своей лапищей по спине.

Троица вслед за нами выбирается из шлюпки. Там они останавливаются — Бэйквелл справа, Винсент слева и Уорсли — посередине. Они стоят там, когда я оборачиваюсь и смотрю вниз с заснеженного склона сквозь предрассветные сумерки. Я вижу море, пляж и маленькую перевернутую шлюпку, «Дом Пеготти» в саду из камней.

На карте Шеклтона показана только береговая линия острова, но и здесь то и дело попадаются «белые пятна». Она все время прерывается синевой южного океана. В центре серповидный контур Южной Георгии был пустым и белым, как любая суша в моем старом сне, и хотя горная цепь хорошо видна с моря, на карте она отсутствует. Никто, кроме нас, не осмеливался преодолевать ее. Никто не знает, какой высоты эти горы, и они не имею названий.

С этой самой картой в нагрудном кармане Шеклтон тяжело шагает вперед по круто поднимающемуся заснеженному участку. Стоит туман, снег мягкий, и мы проваливаемся в него до колен. Чтобы подстраховаться на случай падения в скрытую под снегом трещину, мы все связаны канатом. Шеклтон идет в десяти метрах впереди меня, в десяти метрах позади — Том Крин. Когда мы останавливаемся, чтобы передохнуть, я вижу себя в отражении его снегозащитных очков, мою бороду, мою длинную гриву. Я худее, чем был тощий как жердь Холи, к тому же оборванный и закутанный.

Крин замечает, что я обалдел и сбит с толку.

— Что случилось, Мерс? Уже голодны?

— Не здесь! — кричит Шеклтон сверху. Он с трудом переводит дыхание, но на его лице расплылась широчайшая улыбка. Он в своей стихии, весь в эйфории. — Сначала забираемся наверх, джентльмены!

— Сэр, с вашего разрешения, у меня не было ни малейшего намерения… — кричу я.

А Крин кричит:

— Мы только намеревались полюбоваться открывающимися видами, — что при плотном тумане может быть шуткой. Тогда это будет первая шутка, которую высказал Том Крин с момента пребывания в Монтевидео. Но он уже говорит серьезно: — Сейчас мы закончим.

Веревка натягивается. Мы идем дальше. Снизу до меня доносится та же самая мелодия, которую я слышал на льдине, в шлюпках и в «Кэрде». Крин снова мычит себе под нос.

Еще раз первый, совсем мне ненужный отдых отложен. Потому что, поднявшись на заснеженный гребень горы, мы видим в долине немного левее нашего маршрута хорошо различимое сквозь медленно исчезающий туман большое белое, полностью замерзшее озеро. Шеклтон тут же заявляет, что нам повезло, потому что озеро позволяет укоротить маршрут и идти по нему вдоль восточного побережья.

Мы спускаемся целый час без труда по другой стороне гребня. Потом в затвердевшем снегу появляются первые трещины. Сперва они узкие и не особенно глубокие. Затем они становятся все шире, мы не видим их дно, это не что иное, как расщелины. Они позволяют сделать заключение о том, что мы спускаемся не по покрытому снегом и льдом горному склону, а по леднику. Шеклтон и Крин смотрят на это дело точно так же, как я, хотя я не никогда не видел ледники вблизи, зато читал о сотнях из них и знаю — этот ледник есть поток движущегося льда и он стремится к морю, во всяком случае, на острове он не может стремиться к озеру. То, что так соблазнительно белеет у наших ног, не может быть, с вашего позволения, озером.

Крин прекращает свое мычание и изрекает:

— Это — не озеро.

Сэр достает карту и разворачивает ее.

— Да, Том, ты прав, к сожалению. Береговая линия совпадает. Это — бухта Владения. Это — чертов океан.

На карте обозначены четыре большие бухты в северовосточном направлении: залив Владения, Антарктический залив, залив Фортуны и единственный обитаемый — залив Стромнесс. На берегу нет ничего, кроме покрытых ледниками скал и рифов. И когда мы пересекли остров в самом узком месте, пройдя двенадцать километров, то пользы из этого не извлекли. От раскинувшейся у наших ног соблазнительной заснеженной равнины нет пути к станции капитана Сёрлле.