Марш Акпарса - Аркадий Крупняков

—      И делу коней? — Иван расхохотался.

—      Да!

—      И еще спрошу... Донесли мне, что в послах твоих черемис­ских татарин есть.

—      Есть, государь. Мамлей из соседнего улуса.

—      С какой он стати?

—      Скажи, Мамлей, — Аказ кивнул другу.

—      Мы с людьми Аказа заодно живем, — ответил Мамлей, шаг­нув вперед.— Наравне с ними притеснения мурз терпим. Нам от­дельно от соседей идти нельзя. Куда они, туда и мы... У нас судь­ба общая...

—      Ну, поезжайте с богом.— Иван сел в кресло и махнул ру­кой, давая знать, что разговор окончен. Ратники, гремя доспехами, стали выходить из палаты.

—      Все сделаем, как ты велел,— сказал Аказ, и все трое, пок­лонившись, пошли за ратниками.

—      Аказ, вернись! — окликнул царь,—Мне донесли, будто на Москве ты не впервые?

—      Да, государь. Я малость отцу твоему служил.

—      Саньку, постельничего, ты знаешь?

—      Знаю. Мы вместе из Москвы бежали.

—      Я думал, ты скроешь это.

—      Я в жизни никому не лгал,— ответил Аказ, искоса погляды­вая на Горбатого-Шуйского.

—      А где сейчас тот беглец Санька живет, не знаешь?

—      Был у нас, теперь, однако, в другом месте.

—     И там не был, не знаю.

—     Ты можешь его при случае изловить и царю передать?

—     Желанным гостем он бывает у моих людей, а гость у нас— священный человек. Его не выдадут.

—     Чем он так желанен черемисам?

—     Он правду любит, он вере вашей, государству радеет, жиз­ни не щадя. В самую глубь лесов к луговым черемисам ходил, жил там долго.

—     Зачем?

—     Своим горячим словом склонял народ наш к Москве. Я сюда пришел — в этом его заслуга есть.

—     Князь Александр, прознай об этом. А вы ступайте с богом.

Когда Аказ и его товарищи вышли, воевода спросил:

—     Беглого изловить прикажешь?

—     Узнай, что делает он там, что говорит — и только. Быть мо­жет, и верно — большое дело человек делает. Аказу в мысли про­никнуть постарайся. Ты знаешь: словам я не верю. Он дал слово когда-то батюшке моему служить, а сам сбежал. Быть может, и ноне в душе у него совсем иное. Язычники—они коварны. К на­роду ихнему приглядывайся, тут тоже не верь словам. Что не так— секи головы нещадно.

—     Исполню, государь.

—     А что касаемо ратных дел, все остается как решили в прош­лый вечер. Ну, будь счастлив.

Когда князь Александр вышел, Иван перекрестился и сказал про себя:

—     Ну, слава богу, ворота в землю казанскую открыты!

Сперва Санька думал, что в Москву пришел зря. Но вышло, что тяжелый путь совершил он недаром. Приютил его Шигоня как старого друга в своем доме, тайно водил к митрополиту Макарию, потом к молодой царице. И все обещали помочь, выпросить у царя прощение. Такой случай представился, когда царь после свадьбы поехал к троице в Сергиев монастырь молиться. После обедни в приятной беседе Макарий как бы случайно промолвил:

—     Молясь ныне за благо людей, отчизне нашей полезных, вспомнил я про раба Александра. Гонимый всеми, нашел он приют у недругов наших и много лет жил там с думой и любовью к ро­дине. И недругов тех сделал нашими доброхотами...

—     Ты о ком это, святой отец? — Иван взглянул на владыку искоса.

—     Единожды я уже просил гебя простить его.

—     Саньку Кубаря?

—      Ты, государь, и правду пожаловал бы несчастного,— ска­зала царица.

--Да ты-то отколь его знаешь?

-- На смотрины едучи встретила. Недужен был, в бреду все

прощения у тебя просил. Много хорошего рассказали мне о нем.

—      Как же он на пути твоем попался?

—      Не хотели мы тебе, государь, говорить, да, видно, надо,— сказал митрополит.— Ведь это он черемисских послов в Москву привел.

—      Отчего же он сам прощения не попросил у меня, если был здесь?

—             Не корысти ради и не ради прощения своей вины     уж много

лет он подвигами живет, а во славу державы нашей      и  на пользу

вере православной. Таких людей, сын мой, в опале держать грех.

Иван долю молчал, о чем-то думая, потом произнес:

—      Истинно ты сказал — грех.

А на следующий день вослед вышедшей рати помчался конник. В его суме лежала грамота воеводе Александру Горбатому-Шуйскому. А в той грамоте было сказано:

«...Вдет с твоей ратью в послах черемисских монах Санька прозвищем Кубарь. Государь того монаха Саньку пожаловал и все вины ему отпустил. И повелел государь тебе, князь-воевода, взять того монаха в войско, и пусть он ныне не токмо словом, но и мечом державе и государю служит...»

[1] Все указанные воеводы позднее казнены Иваном IV. (Примечание автора.)

[2] Юмын комбо корно (мар.) —дорога божьих гусей. Так марийцы назы­вали Млечный Путь.

[3] Идите сюда! Здесь кто-то живет.

О ГРАДЕ СВИЯЖСКЕ

к

И

з Москвы выехали в пятницу сырной недели, а к берегу Вол­ги пришли только в субботу великого поста. Воевода князь Александр Горбатый-Шуйский рать вел не спеша. Впереди шла ертаульная1 сотня, за ней сам воевода, а потом вся рать. За ратью в возке — послы.

Царская грамота о Санькином помиловании догнала воеводу на третьем дне пути. Она очень обрадовала князя. Еще в пору по­стрижения Соломонии Горбатый-Шуйский восхищался смелостью Саньки и с тех пор все время помнил правдивого постельничего.

Прочитав грамоту, он сразу отъехал в сторону и дождался по­сольского возка. Только сейчас князь понял, почему там сидят пятеро, а на приеме у царя было четыре посла.

—     Аказ, жив ли ты? — спросил князь, следуя рядом с возком.

—     Жив!—Дверца открылась, и Аказ выглянул наружу.

—     Все целы?

—     Все, князь.

—     И беглый постельник Санька тоже цел?.. Молчите?

—     Здесь я! — раздался голос Саньки.

—     Остановись! — приказал князь вознице.— А ну-ка, Саня, вы­лезай, дай я посмотрю на тебя.

Из повозки выскочили Аказ, Мамлей, Янгин и Тоиейка и, схва­тившись за сабли, встали у дверцы.

—     Его ты не смеешь трогать, он посол,— сказал Аказ.

—     Тронешь его — делу конец! — крикнул Янгин.

—     Ну и молодцы!—восхищенно сказал воевода и, вынув из рукава грамоту, подал Аказу.— Передай Саньке — пусть прочтет. А прочитавши, пусть садится на коня и догоняет меня. Поговорить надо.

И ускакал вперед.

Через час Санька верхом догнал князя и уж более до самого конца пути в возок не садился. Когда подошли к Волге, Аказ, Ян­гин и Топейка тоже вскочили на подаренных им коней и до самого Нуженала ехали верхом.

Дорога по Волге совсем не та, что по лесу. Ветры-ветрогоны свистят меж берегов, словно по трубе. Только пурга утихнет, начи­нается метель. Не успела метель отшуметь, как начался буран. Вот так, воюя со снегами да ветрами, подошли ратники к Нуженалу.

1 Ертаульная (тат.) — сторожевая, в данном случае разведочная сотня, авангард.

Аказ думал, погостит у него князь неделю-две, время метелей переждет. Сказал ему об этом.

—    Я и раньше по гостям сидеть не охотник был, а ныне и по­давно,— ответил князь.— Подумай сам: рати со мной три тысячи человек. Они за неделю не токмо твое сельбище, но и тебя вместе с онучами сожрут. Ведь без кормов приехали — сам знаешь.— И, помолчав, добавил: — Рать расколем на четыре части: здесь, у тебя, оставлю всего одну сотню с новым сотенным Санькой Ку­барем во главе, а остальные по другим землям рассыплем. Пусть там живут и казанцев в твои земли ни на шаг не пускают. А я по Луговой стороне до весны погуляю. Топейку со мной отпустишь?

—    Он сам царю на Ветлугу сходить обещал.

—    Ну вот и хорошо. Завтра с богом в путь.

Через день опустел двор Аказа. Топейка ушел с князем на дру­гую сторону Волги, а Янгин и Ковяж были посланы сопровождать ратников до своих лужаев и распределять их по илемам.

Санька свою сотню ратников растолкал по домам в Нуженале, велел им жить вместе с черемисами, помогать им в работе, ходить в лес на всякие промыслы — словом, не дармоедничать. И еще по­велел постоянно приобщать местное население к православной вере.

До весны много людей научить можно. А весной, как сказал князь, будет дело под Казанью...

На третьей неделе петрова поста стало известно: царь повелел собирать поход на Казань.

Сборы шли до глубокой осени. В ноябре войска вышли в сто­рону Владимира. Во главе встал верховным воеводой сам царь. Шигоньку взял с собой, дабы великие победы и подвиги царские было кому в летописи заносить.