Марш Акпарса - Аркадий Крупняков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Царь от волнения сбросил шубу, крикнул:
— Как рать в Москву приведем, в первый же день дьяка Ивашку ко мне!
— Исполню, государь!
— Этак мы к будущей осени городишко и поставим и учиним казанцам тесноту велику. А людишек для того Свияжска я сам знаю, где взять. Хан Шигалей с городецкими татарами да черемисский князь Аказ Тугаев крепость ту будут оборонять. Кормов и зелья пушечного запасем мы в том граде на год войны и тогда уж...
Во Владимире царь ночевал три ночи. Спал мало — все думал. Потом снова позвал Алешку Адашева и сказал:
— Третью ночь не спится мне, Алешенька,— все о твоих словах про весенний поход думаю. Не дадут мне бояре весной ополчение поднять, видит бог — не дадут. И силы у меня сорвать людей с места нет. А поход ежели уж не весной, то в начале лета начну.
— Позволь сказать, государь.
— Говори.
— Тебе нужно постоянную рать иметь для похода. Доныне поднимают у нас ополчение поместные войска, отрывают мужиков от земли, воевод от пуховых подушек. Ну какое это войско? Тут и старцы и юнцы, одеты кто как, стрелять из пищалей не умеют, а как вооружены-то, боже мой! Один приехал в поход с пищалью, другой с самострелом, третий с топором, а иной и прямо с дубиной. Ратному делу их никто не учит.
— О том и я думал. Заведу при себе войско в этом же году, позову в него вольных и гулящих людей, сделаю из них умелых стрельцов. И будут они моему любому слову послушны. И тогда посмотрим — захотят ли толстозадые со мною спорить! — Царь вскочил с лавки, прошелся по избе, потом снова сел и уже тише сказал:—А как содержать их, Алешенька, а? Ведь сколько корма, сколько денег надо, ежели тысяч сорок стрельцов заиметь. Гели дать им деньги малые, корма жидкие, ведь редкие в стрельцы пойдут. А которые пойдут, и те разбегутся.
— А ты им каждому землицу под Москвой дай по малому куску, пусть с нее подкармливаются, торговлишку безпошлинную разреши вести — пусть стрельчихи с выгодой торгуют. Возвеличь их звание, пусть будет оно, как и у бояр, потомственным, в красивых слободках жить посели. Вот и обойдешься малой деньгой и совсем без корма...
Ярославль и Углич оба на волжском берегу стоят. Если лесом, напрямую — от одного до другого сотня верст. Если по реке—в три раза больше, потому как матушка Волга меж Угличем и Ярославлем преогромным углом в сторону подалась. Потому, наверно, и городок Угличем прозвали. Земля в этом углу лесистая; сосенки такие: глянешь на вершину — шапка валится. Дубы в три обхвата, а елки и пихты сухостойные, дотронешься — звенят.
Для разбойников лучшего места не сыскать.
Микеня в этой глухомани сколько лет с ватагой зимовал — никто не тревожил. А в нынешнюю зиму пошел в уголочке какой-то шум Леса вроде ожили.
Послал атаман разбойничка, что мордой поблаговиднее, проведать, отчего это в его лесу чужие люди захорохорились.
Вернулся разбойничек, торопясь рассказал: «Оттого в лесу шум, что понаехало людей полным-полно, рубят бревна по цареву указу, хотят на бережку город-крепость строить. Главным в этом деле дьяк Ивашка Выродков. И собирает этот дьяк к себе на работу вольных и гулящих людей, про дела прошлые не спрашивает, кормит сытно и деньгу платит немалую».
Зашевелились ватажники, зашумели. И то надо сказать — жизнь лихоимная, ой, как надоела. Не век же в разбойниках ходить, когда-то кончать надо. Сколько можно кистенем грехи отмаливать? А такого случая раз во сто лет дождешься. И порешил Микеня вести ватагу к дьяку.
Ивашка Выродков, не моргнув глазом, записал всю ватагу в лесорубы, назвал артелью, а Микеню поставил опять же старшим.
Разбойнички по настоящему делу истосковались, взялись за топоры — только щепки полетели. К тому же хорошо знают, где в лесу какое дерево растет. За месяц столько бревен накатали — вывозить не успевают.
Дьяк Ивашка за добрую работу одарил Микеню шубой, артель, щикам дал по новой шапке.
— За подарок, дьяче, спасибо, — сказал Микеня», надевая шубу,—только позволь сказать?
— Сказывай.
— Може, ты как дьяк и силен, а как строитель ничего не стоишь. Да кто так города-крепости возводит? Башенки ставишь поверх земли без подвалов, стены дубовые не закрепляешь, а столбы не закапываешь. Большую башню с бойницами посередь города стяпал. Да какому лешему она там нужна?
— А крепость на сем месте кому нужна, как ты мыслишь?
— И крепость ставишь не на месте.
— Вот тут и загвоздка. Городишко делаем на вывоз. Срубим весь да и повезем. А там уж и рвы, и подвалы поставим, и все, как след...
Прошла зима, прошумела ледоходом Волга, и город был полностью срублен. Микенину артель из леса отозвали, и все, кто и городе том работал, принялись срубы разбирать и носить по порядку на берег. В неделю Всех Святых закончили вязать из бревен плоты. Плоты спустили на воду, строители воссели на них со всем барахлишком да и тронулись с богом вниз по матушке по Волге.
На Крутой горе, около Овияги, плоты поджидал хан Шигалей с ратью и воеводами. Бревна подняли на плечи ратники да плотники и единым махом перекинули на Крутую гору. Ивашка Выродков вместе с воеводами усмотрели места, где подвалы копать, где рвы крепостные делать.
Не теряя времени даром, вбили первый столб — и начала расти крепость быстро. Городок тот назвали Свияжском, единственную церковь посвятили святому Георгию Победоносцу.
Первым из Нуженала в Свияжск перебрался по Шигалееву приказу Санька со своей сотней. Скоро и сам Аказ появился в новом городе. Да не один, а с преогромным войском из горных людей.
Пришла пора силой великой грозить Казани.
Из илема в илем, из руэма в руэм шла весть: русские в устье Свияги поставили крепость. Многие верили и не верили. Да и как поверить, если все время в лесах было тихо, никто бревна не рубил, по лесным тропинкам и дорогам никто не проходил, и вдруг — крепость.
Потом слухи поползли один другого тревожнее. Говорили сперва, что в крепости три тысячи войска. Потом — не три, а пять тысяч. Через неделю—двенадцать тысяч. А еще позднее сказали: в городе войска видимо-невидимо.
И заспешили в Нуженал к Аказу с вопросами: правдив ли слух и не грозит ли это бедой?
Аказ каждому отвечал: город на Свияге есть и рать русская в нем тоже есть, но горным людям бояться нечего — из крепости московские люди Казани будут грозить, их, горных людей, будут защищать. Теперь, говорил Аказ, казанцам ясак платить не надо и никому ничего давать не надо. Русский царь слово Аказу дал не брать никаких налогов целых пять лет.
241
И еще сказал Аказ, что русский царь просил черемисов помочь ему воевать Казань и все, что мурзы и эмиры у них награбили, обратно взять. И потому все, кто может держать лук со стремой, должны идти в Нуженал. Всех черемисских патыров поведет Аказ в новый город, а оттуда, коль приспеет время, вместе с русскими— на Казань.
10 Марш Акпарса
Ходоки возвратились по домам, и все стало ясно. Каждый стал думать, как ему быть. Жить пять лет без ясака и налога плохо ли! А вернуть от мурзаков награбленное еще заманчивее Правда, для этого придется повоевать, но разве привыкать черемису пускать стрелу твердой рукой? К тому же есть древний неписаный закон — закон благодарности. Царь защищает их от казанцев — надо и царю за это помочь.
И даже те, кто раньше не одобрял дружбу с русскими, на этот раз стали собираться в войско к Аказу.
Аказ долго не думал — как только собралась первая тысяча воинов, сразу повел их к Свияжску. Дома оставил Топейку — пусть каждого, кто придет в войско, собирает на дворе в сотни и посылает к Аказу.
Янгин поднял всех мужчин своего лужая и, не заходя в Ну- женал (крюк больно велик), повел их сразу к Аказу, потому как до Свияги рукой подать. Привел своих людей и Ковяж.
Много было споров в руэме Мамлея. Да и было о чем поспорить. Одни говорили: в Казань надо идти, всем против русских вставать, веру магометову защищать. Другие — к московской рати надо приставать, помогать русским выгонять из Казани Гиреев да мурзу Кучака, потому как они всему ханству жить спокойно не дают. А если пойти всем за Казань стоять, то русские от деревеньки и пепла не оставят.
Конец спору принес Мамлейка. Он так сказал:
— Наши соседи черемисы русским помогать хотят. Я иду к ним. Кто со мной?
Как и раньше, все бедные татары пошли за Мамлейкой, а кучка богатых ускакала в Казань.
И привел Мамлей к Аказу триста человек.
Пакман долго крепился, войско не собирал до тех пор, пока Сивандай не приехал. Он много не говорил. Посмотрел на соседа единственным глазом, сказал:
