Марш Акпарса - Аркадий Крупняков

—      Помазанник он божий! Царю великому великая степенность быть должна...

—      Тебя не пойму, святой отец! И на бояр ты зол, и на царя... Пора понять, что царь уже не ребенок.

«Всю власть с Адашевым в свои руки забрали,— думает Те- решка.— Теперя эта власть из рук уплывает—оттого поп и злится».

В этот момент в темных окнах палаты полыхнуло оранжевое пламя факелов, и скоро в боковую низкую дверь палаты вошел Иван с молодой царицей. На царе светло-голубого шелка летник, из-под которого видна шитая золотом ферязь. Поверх летника— парчовый кафтан с меховыми отворотами, затянутый широким ожемчуженным поясом. Широкий соболий опашень накинут на плечи. Так же богато одета и царица. Молодые вышли на середину палаты, и скоро все помещение заполнила, блестя нарядами, сва­дебная свита.

Курбский поклонился царю и царице отдельно.

—      Будь счастлив, государь. Дай бог царице доброго здоровья.

—      Князь Андрей! — Иван быстро подошел к князю, и у Курб­ского отлегло от сердца.— Хоть и храбрый ты воевода, но опоздай на свадьбу—и я не простил бы тебя. Вставай со мною рядом—пой­дем за стол. Благослови, святой отец.

—      Благослови господь тебя с супругой, государь,— сухо про­изнес Сильвестр и трижды осенил чету крестом.

—      И ты со мной, — кивнул иерею царь и, взяв Анастасию под руку, вошел в залу.

Г

Гул сразу стих, но потом разразился с новой силой. Послы­шались возгласы: «Многия лета царю с царицей!», «Слава, слава!». Палата опустела, только изредка пробегали через нее слуги. Кня­жий свадебный пир начался.

Терешка стоит у входа почти два часа. А пир идет своим че­редом.

Вдруг мимо Терешки проскочил щуплый татарин в меховой шапке. Терешка в два прыжка догнал его, схватил за воротник.

—      Ты куда это, неумытая рожа, лезешь?

—      Мал-мало стольнику пасматреть надо, от хана Шах-Али словам сказывать надо.

—      Постой здесь. Позову.

—      Латна, пастаим,—согласился татарин.

Не успел стольник выйти, хан Шигалей сам тут как тут. Ши­роким шагом вошел в прихожую палату, стряхнул с усов намерз­шие льдинки, сдернул с плеч и бросил татарину на руки заснежен­ный тулуп.

—      Хан Шигалей! — воскликнул стольник, выходя.— Когда ус­пел ты? Давно ли из Казани?

—      Только с коня слез. Скажи царю, что Шах-Али в Москве.

—      В том нет нужды. За свадебным столом твое место не за­нято. Входи — садись, царь будет только рад. Он и так про тебя спрашивал.

—      Я не затем пришел, чтобы бражничать. Тебя я об одном про­шу: скажи, что я в Москве и шлю ему от сердца поздравление. Иди.

—      Погоди тут, коли входить не хочешь. Я доложу государю, может, ты надобен ему.

А через минуту в прихожую вышел царь. Он был весел и чуть- чуть пьян.

Увидев Шигалея, на ходу крикнул:

—      А-а, беглец явился!

—      Тебе здравия желаю, государь.

—      Ценой великою приобрели мы в Казани сторонников Руси, а ты покинул их?!

—      Кучак привел из Крыма войско, князь Вельский...

—      Когда? В средине лета это было. Сейчас зимы средина. Где был?! Быть может, ты в Крым бегал, к Гиреям?

—      Великий царь... Я столько лет служу тебе...

—      Магмет-Аминь, Латиф — сородичи твои?

—      Двоюродные братья.

—      Их мой дед с пеленок взрастил. Вспоил, вскормил. И что же? Поочередно ставил их в Казань, они ему поочередно изменя­ли! И ты с того же начал,— с обидой в голосе проговорил царь и подошел к окну. Из двери вышли Сильвестр и князь Александр Горбатый-Шуйский. Сильвестр подошел к Ивану и тихо, чтобы не слышали другие, сказал:

—      Прости, Иван Васильевич, что я перебиваю твою речь, но на пиру смущение. Царицу молодую ты оставил одну. У невесты сле­зинки на глазах.

—      Не гоже, государь, супругу оставлять на свадебном пиру,— шепнул князь, подойдя с другой стороны.

Иван резко повернулся от окна, метнул взгляд на Сильвестра, потом на князя, сказал спокойно:

—      Андрюшенька, друг мой, поди к царице, рядом с ней сядь...

—      Как можно, государь!

—      Сядь рядом с ней,— еще тверже повторил царь после вос­клицания Сильвестра.— Скажи, что у меня дела. Ты побудь с ней, развесели. А я вернусь как можно скоро.

—      Такого средь царей не было доселе,—тряхнув гривой, гнев­но произнес иерей,—Не можно так!

—      Довольно, поп! — крикнул Иван.— Кого учить ты вздумал? Бросай эту привычку — пора уже... А ты, Андрей, скажи супруге — слезы пусть утрет немедля. Скажи, что плакать ей не слей. Она отныне не окольничего дочь, а — царица! И для нее отныне дел важнее, чем корысть государства, нет! Да будет вам известно: Ка­зань опять ушла под руку Крыма. Доколе же... ты, князь Андрей, иди... доколе же наш друг хан Шигалей Гиреями с престола будет изгоняться?

Услышав гневные возгласы царя, из залы в палату стали вы­ходить гости, и скоро Терешку оттеснили к самому выходу. Одна­ко все, что говорил царь, ему было слышно.

—      Ну, я вас спрашиваю, доколе?

—      Такой обиды стерпеть нельзя! — крикнул князь Глинский.

—      Не в этом суть! Обида. Хан Шигалей, я чаю, притерпелся, который раз бежит из Казани? Разве только чести ради нужен нам сей город? Среди вас много воевод — мне ли говорить вам об этом. Ногаи, крымский хан от Астрахани до Казани зажали нас желез­ною подковой, на полдень, на восход, куда ни кинься — везде руки связаны. А народ наш по окраинам басурманы грабят, льют кровь, словно воду. Вот Курбокий-князь третий год собирается жениться и все недосуг: по южным рубежам с ратью мотается. Ногайцы, крымцы и казанцы дышать нам не дают,

—      Я тоже, государь, казанец. И прямо говорю тебе: если бы не крымцы, то мой народ с Москвою в дружбе жил.

—      Я это знаю,— сказал Иван и, подойдя к Шигалею, доба­вил.— Пора давно помочь казанцам, чтоб нам они служили честно.

—      Дозволь сказать, великий государь.

—      Сказывай.

—      Покойный твой отец говаривал: «Без дружбы с черемисами Казань нам не взять, бо черемиса за спиной за нашей остается». Великий князь стремился дружбу с народом черемисским учинить.

—      Об этом я уж думал. И, подумавши, решил снарядить туда тебя, князь Александр. Здесь под Москвой тебе вроде бы делать нечего. Бери-ка ты всю свою рать, да и с богом. Узнай, не по­

мышляют ли они о дружбе с нами? Быть может, князей черемис­ских на нашу сторону склонить сумеешь.

—     Мне все ведомо, великий государь,— сказал хан.— Они хо­тят союза с русскими. Едучи сюда, в лесу я догнал людей. Их бы­ло четверо. Двое, простудившись, лежали в горячке, а другие двое только поморозили носы да уши. Я им помог, привез сюда. Они от черемис послами шли.

—     Так где же они? — нетерпеливо спросил царь.

—     В приказной избе остались.

—     Да понимаете ли вы, какую бог удачу нам послал? Пусть поведут послов в опочивальню, пусть баню им истопят, напоят-на- кормят, а завтра... Нет, что там завтра — ведите их сюда немедля.

Шигалей кивнул стоявшему рядом с Терешкой татарину — и тот мигом очутился в сенях.

Среди бояр, стоявших справа, прокатился ропот. Вслух никто не произносил ни слова, но между собой бояре выражали явное не­довольство. Царь, пока слуги выносили кресло, стол и скамьи, по­глядывал то на бояр, то на Сильвестра. Он знал, что поп подобно­го нестепенства не допустит. Так и вышло. Сильвестр встал перед столом и, как всегда левой рукой держась за крест и размахивая правой, заговорил:

—     Иван Васильевич, позволь! Мы все твои рабы—милуй нас или казни, но не бесчесть. Позвал ты нас на свадьбу и оставил одних. Язычников к себе зовешь и ради них бросил всех гостей, бояр и князей.

—     Позоришь именитых!

—     Сраму терпеть не можно!

—     Басурманов выше бояр поставил!

Иван молча слушал эти выкрики, потом резко оттолкнул но­гой кресло, вышел вперед и долго глядел на гостей суровым ВЗГЛЯ­ДОМ. Ропот мало-помалу стих. И тогда царь заговорил. Хоть и мо­лод был царь, но уже страшились бояре этого голоса.

—     Эх вы, мужи—опора государства. Я думал, помыслами вы со мной. Я думал, и у вас, как у меня, душа о благе государства болит. Я думал: этот долг святой всему вы предпочтете. Бражни­честву тем паче. Да, гости вы мои, и все вы мне дороги. Но знайте: дело, завещанное мне отцом и дедом, всего дороже. Быть может, и не принято на свадебном пиру с послами разговаривать, но не­ужели вам не любопытно знать, с чем пришли послы? Быть может, принесли они на свадьбу мне подарок, который будет нам всех да­ров милее. Народа дружбу, может, принесли они!