Тропой памяти - Людмила Евгеньевна Пельгасова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шара рассеянно кивнула.
— Второе, — невозмутимо продолжил дзаннарт-кхан. — Отправить тебя с ближайшим караваном в Кундуз, домой к маме и теплому очагу. Если повезет, может даже и свидимся еще как-нибудь — хохотнул он, — коли жив останусь, на пиалушку чая точно загляну! Вообще говоря, самое разумное было бы… — уже серьезно добавил он. — Поедешь?
— Ты сказал, что вариантов три, — напомнила лучница, следя за выражением дядькиного лица.
Шаграт беззаботно откинулся к стене, заложив ладони за голову.
— Ну… третье — это пойти и самой проверить: не окажутся ли шаманы Северного клана мудрее нашего Хуркул-иргита. Тем более, что с твоим внезапно открывшимся всепрощением и миролюбием, да еще и с видениями этого… Мелх-хара… тебе там окажут теплый прием… наверное! — тут Шаграт вновь ухмыльнулся, однако на этот раз весьма криво. — Короче, хрень полнейшая… но решать тебе. Я уже подумал, теперь — твоя очередь!
Шара сделала вид, что с интересом изучает узор циновки. Так-так, вот и пришло время собирать капли истин. Сколько не прячься за иллюзию того, что ты — такой же как все, а правда все равно всплывет, раньше или позже. В данном случае «позже», но сути дела сие обстоятельство не меняет… ладно, все равно продолжаться так больше не может, пора что-то решать. Итак…
Остаться на заставе, вновь нацепить ставшую уже привычной маску беспечального спокойствия, друзьям-однополчанам наврать какую-нибудь ерунду про скорпиона… или про табак, как тогда — Багнуру. Чтобы однажды снова пришлось аккуратно класть стрелы не в набитый песком мешок, а в живые мишени… нет! При одной этой мысли лучницу выворачивало наизнанку, хотя разумом сама себя она за такое малодушие и сопли презирала несказанно.
Засунуть гордость и славу отличного стрелка Наркунгуру в зад, наплевать на все и вся, и вернуться в родной Кундуз… Там мама, братишки… мягкая шкура у очага… запах свежезаваренного чая. Всем известно, что самый лучший чай в округе заваривает Йарвха-травница. Где-то сейчас Лугбар, беспутный тихоня? Да и Раглук тоже, неизвестно, дома или нет… может, и забрали уже… Значит, мама совсем одна осталась. Пхут-тха, вот же глупость: в семье свой мерген[43], а на охоту ходить некому! Жалко только, что анхур казенный сдать придется…
Девушка подняла голову, в ее черных с искрой глазах светилась радость принятого решения.
— Шаграт-аба! — оскалилась она. — Последний вопрос: сколько у меня еще времени в запасе? На размышления?
— Нисколько, — отрезал тот. — Война на пороге, и хорошо хоть, что покамест не на нашем… да и не будет такого. Подумать у тебя была четверть часа и… восемьдесят лет. Так что я жду.
И с этими словами сотник вновь откинулся к стене, и смежил веки, словно бы и вправду погрузился в терпеливое ожидание. Девушка улыбнулась этому зрелищу. А потом само собой пришло решение, словно только и дожидалось момента. Единственное и правильное.
— А ты прав, Шаграт-аба. Времени действительно было навалом…
На низеньком столике в углу отыскался жестяной короб с крышкой, вроде тех, в каких полковые писари хранят письменные принадлежности. Загрубевшие от тетивы подушечки девичьих пальцев ловко поддели крышку, и извлекли на свет тугую скатку чистых листов пергамента. Кисточка и пузырек с тушью стояли в нише стены рядом с картой.
— Дзаннарт-кхан… — почтительно окликнула девушка сидящего с закрытыми глазами начальника заставы, а когда тот приподнял одно веко, сунула ему в руки листок, тушь и кисточку. — Печать только не нашла… — виновато вздохнула лучница.
— Печать-то? — Шаграт немедля принял строго вертикальную посадку. — Баловство это… печать ей еще, смотри-ка… — он ловко вытряхнул из бездонных недр левой перчатки маленький бронзовый гриб на стальной цепочке. Шара прыснула в кулак: ага, места надо знать! Шаграт тоже улыбнулся, и, подвинув пергамент к себе, обмакнул кисточку в тушь.
— Мда… Давненько я увольнительных не подписывал… — негромко пожаловался он сам себе, шустро покрывая гладкую желтоватую поверхность пергамента размашистой вязью влажно блестяще свежей краски, — … уже забыл, как оно положено… Хм-м… та-ак, ага, номер бляхи 28/16 ка-арк… к месту постоянного проживания… в скобочках — Кундуз. Ну и еще…угу… вот так. Сегодня у нас первый день кхартбугаза[44]…
— Дату не ставь… не ставьте пока — поспешно попросила девушка. — Я сама потом поставлю, а то вдруг чего.
Шаграт этой просьбе, похоже, ничуть не удивился, только плечами пожал: «твое, мол, дело» и прихлопнул низ документа печатью. Хоть тушь и была быстросохнущей, он помахал пергаментом в воздухе, дожидаясь пока тот перестанет пачкать, а после скатал в трубочку и вручил племяннице. — Держи!
Благодарно улыбаясь, Шара поклонилась сидящему на полу начальнику Паучьей заставы и, за неимением перчаток, спрятала документ в рукав.
— Йарвхе от меня поклон передавай — весело подмигнул молодой сотник, вставая. — Даже целых два. А Хуркул-игриту… хм… ну перо что ли привези с охвостья!
Оба от души расхохотались.
— Молодец, что решилась все-таки, — серьезно добавил Шаграт, — Самое разумное решение, все правильно. Ну ладно, беги давай к Лугдушу, а то старик там, поди, уж извелся весь… Послезавтра караван уже уходит, а он еще ни сном не духом… Э-эх, сожрет он меня ведь с потрохами: опять без стрелка останется. Иди уж, сама обрадуй его, старого…
Шара кивнула, хитро прищурилась, а потом, сорвавшись с места, вылетела в коридор точно подхваченная ветром.
Только в одном ошибся начальник Кирит-Унгольской погранзаставы дзаннарт-кхан Шаграт. Ввиду затяжных боев на Осгилиатском направлении сообщение между городами стало из рук вон отвратительным: обещанный караван пришел не через два дня, а лишь через шесть. Но к тому моменту его племянницы уже не было в Кирит-Унголе.
Глава 14
Последний привал в горах остался позади. Равно, впрочем, как и сами горы — теперь, куда не кинь взор, повсюду расстилалась непривычно ровная черная гладь без единой травинки. Вот они, знаменитые Мертвецкие Болота, дурная слава которых в свое время всплывала в рассказах бывалых путешественников. Вид у этих мест был преотвратный, это верно, и даже, несмотря на то, что тянулась последняя неделя осени и землю уже покрывал самый настоящий снег, там и сям промеж кочек чернели незамерзшие оконца воды.
