Тропой памяти - Людмила Евгеньевна Пельгасова

огонек сиял ровным призрачно-голубым светом. Медленно, будто во сне, она подняла глаза: белые сугробы. Черные полыньи, до краев наполненные ледяной мертвой водой. И над каждой из них — матово мерцал точь-в-точь такой же голубой огонек… Шара подскочила как ужаленная, да так и застыла.

Огоньки не двигались. Были их сотни, если не тысячи, и мерцающий свет их напоминал пламя крошечных холодных свечек, вот только не из-за ветра. Неровная голубая аура будто пульсировала в такт биению чьего-то сердца. Очень медленно девушка выдохнула и разжала ладонь на эфесе наполовину вытащенного из ножен храга. Столь же медленно сделала шаг вперед…

От огоньков рябило в глазах, они были повсюду, в том числе и на том месте, где только что стояла лучница. Иные висели над черной водой, свет других, будто вмерзших в лед, с трудом пробивался сквозь толщу. Носок армейского сапога пару раз неуверенно ковырнул светящийся снег, но безрезультатно. И тогда, сама не до конца понимая, чего желает добиться, девушка опустилась на колени возле ближайшей полыньи и осторожно заглянула в черную, подсвеченную болотными огоньками, гладь водного окна.

Лица… Мертвые глазницы, ужасные раны. Пробитые доспехи, иссеченные щиты и сломанные клинки. Губы, навек застывшие в последнем крике боли или предсмертного проклятия. Все они были здесь: йерри, сухну, иртха… сотни, если не тысячи. Вот она — память о великой битве, в которой немногим посчастливилось уцелеть. Как знать — не лежит ли в этой общей могиле кто-то из предков маленькой орчихи из клана Желтой Совы? Стоило Шаре закрыть глаза, как чужие воспоминания хлынули плотным потоком подобно тому, как снежная лавина в горах обрушивается на одинокого путника.

Молния светлого высверка встречена широким лезвием й’танга. Добрая сталь… отбит выпад, и й’танг, стремительно описав нижнюю дугу, надвое разрубает поперек мерзкую бледнокожую тварь. На фоне серебристого доспеха алая волна кажется удивительно яркой. Падающее тело, теплые брызги на лице… язык непроизвольно облизывает губы, с наслаждением ощущая солоноватый вкус. Да, брат, именно так! Сегодня мы напьемся крови наших врагов! Со спины летит воин с темном плаще, занося для удара тяжелый двуруч, но это нестрашно: близнецы Раглук и Рагхур стоят спина к спине, их не двое, сейчас они — единое целое, четверорукое существо. Равны, да не во всем: двадцать три сухну убил Рагхур, восемнадцать Раглук. Сравнять счет… Удар двуручника страшен: окованный сталью деревянный щит Рагхура разлетается вдребезги, и гондорский клинок рассекает колено. Падающий с перерубленной ногой иртха успевает из последних сил взмахнуть й’тангом в тот самый момент, когда перешагнувший через тело поверженного врага сухну заносит меч для следующего удара. Есть! Внутренняя сторона бедра не защищена доспехом, зачем? От человеческого вопля уши готовы лопнуть, слишком близко. Встать… только бы встать… Но Раглук уже и сам догадался: почти не глядя, он сносит с плеч раненого сухну голову, увенчанную крылатым шлемом. Крик обрывается булькающим звуком — это кровь хлещет из перерубленных жил, обезглавленное тело тяжко валится, погребая под собой Рагхура. Как неудачно… край поножей впивается точно в рану. Он еще успевает взвыть от боли, когда похожий на йерри невысокий воин в изукрашенном нагруднике походя, брезгливо пригвождает тело к земле, а после, перехватив обеими руками эфес своего светлого клинка, обрушивает удар на оставшегося из близнецов. Тот отскакивает в сторону… но лишь для того, чтобы получить в гуще битвы в незащищенный бок. Треск сломанных ребер, что-то густое и теплое пропитывает рубаху. Закусив губу и стараясь не обращать внимания на боль, Раглук отбивает чей-то клинок. Брата больше нет в живых, и некому прикрыть спину… а как хочется добраться до того йерри! Это… наша земля, брат! Это земля наших предков, слышишь?! Й’танг подобен смертоносному вихрю, в нем последние силы, последняя ненависть… больше нет и не будет. Нестерпимо горящий клинок воина в узорчатом нагруднике поспешно отражает выпад, но сила иртха столь велика, что эльф невольно отступает назад. Бежишь, тварь? Верно, давай! Вон… с нашей земли, Наркунгурово племя! Раглук делает еще один очень долгий шаг, но сил для нового замаха уже нет, и ясно — отчего: рвущая боль между лопаток возникает в самый неподходящий момент, иртха с недоумением опускает глаза и видит торчащее из собственной груди окровавленное острие вражьего меча. Кровь темная, совсем не такая как у сухну… Прости, брат, не успел… твоего убийцу… Сознание гаснет, уже мертвое тело по инерции еще продолжает движение, но падает, так и не выпустив эфеса из сведенной ладони. Капли темной крови стремительными ручейками скользят по ясной стали, срываясь, беззвучно падают на истоптанную землю…

…Он опоздал всего лишь на какое-то жалкое мгновение. Подобно самому государю Гил-Гэладу, Элронд не мог, не умел, сложа руки наблюдать за тем, как кривые орочьи ятаганы разят его лучших друзей. Может быть, именно поэтому из него так и не получился хороший полководец… неважно. Когда какой-то орк смертельно ранил Элладана, его верного товарища, взор полуэльфа словно захлестнула пелена темной ярости. Как безумный, врубился он в самую гущу врагов и верный клинок его, испивший в прежние времена немало крови тварей Моргота, прокладывал своему хозяину дорогу: так яростный водный поток, вырвавшись на свободу, смывает на своем пути камни, нечистоты и грязь. Вот какой-то из воинов князя людей, Элендила, зарубил одного из орков прямо возле тела Элладана. Успеть… кажется, он еще жив. Держись, друг! Полуэльф, не глядя, добил полуживого врага, погребенного под телом человека в лиловом плаще, и, перехватив меч на манер двуручника, бросился на второго врага. Орк шарахнулся в сторону, но тотчас же напоролся на клинок Глорфинделя. Со злобным рычанием Морготово отродье прыгнуло вперед, занося кривой меч, и эльфийская сталь застонала от мощи удара. Скользя в кровавой каше, Элронд отступил назад, и в этот миг Глорфиндель довершил начатое, пронзив орка мечом насквозь. Проклиная все на свете, полуэльф склонился было над умирающим Элладаном, но тут откуда ни возьмись выскочили еще восемь здоровенных и косоглазых тварей и им с Элладаном стало не до проявлений скорби. Мысленно поклявшись себе назвать в честь погибшего товарища собственного сына, полуэльф бросился в битву с удвоенной яростью. Орки падали, но место их тотчас же занимали другие, и казалось, что рати Саурона не просто огромны, но неуязвимы. Косоглазые и мерзостные клыкастые хари: зеленые, серые, коричневые — кружились в безумной круговерти, перемежаемой лишь высверками стали, глаза заливал едкий пот.

— Элендил! — раздался крик. — Где Элендил?

Полуэльф узнал голос, он принадлежал сыну предводителя людей, Исилдуру. И будто в подтверждение зов