Оживший кошмар русской истории. Страшная правда о Московии - Андрей Буровский

Действительно, кто из московитов мог бы написать подобный текст? Даже из грамотных московитов?

Поляков просто «приходится» ненавидеть или хотя бы жгуче презирать — чтобы не так остро чувствовать их превосходство.

Потому что они свободнее. Потому что они шляхтичи, а не дворня-дворяне. Потому что «там» целые поколения выросли в убеждении: на меня не могут поднять руку; меня не могут оскорбить; моя собственность неприкосновенна.

Потому что в Речи Посполитой живут интереснее и ярче. Потому что у «них» театры есть не только в одном Кракове, и «их» священники не болтают глупостей, что ходить в театры — это грех. Потому что «они» свободно читают, печатают и даже сами пишут книги, которые «в сладость» и для «нас», но которые приходится ввозить от «них».

От Польши явственно исходит соблазн, и сегодня трудно оценить степень этого соблазна. Царевна Софья как-то сказала своему любовнику, князю Василию Голицыну: «Думаешь, не хочу сама на лошади скакать, как польская королева скачет?»

Наверное, хотела не только она одна. Не одни же Василий Голицын и Ордын-Нащокйн хотели иметь неотъемлемые права и свободно приобретать книги. Наплевать на высшие государственные интересы, вести себя как пан Потоцкий и как множество других панов. Ну да, Потоцкий просто хулиган, все понимаем, но при страшном давлении государства на всякую личность в Московии и хулиганство привлекательно. Так столетия спустя хулиган будет выходить на Красную площадь, приколов комсомольский значок к заднице, и это будет вызывать не молчаливые покручивания у виска, а одобрительные улыбки: «Молодец! Решился!»

В это же время происходит то, что можно назвать «формированием образа поляка». «Образ» состоит из трех взаимно дополняющих частей. С одной стороны, Литва и Польша — это раскольники, которые отбились от своих, но непременно «должны быть» в составе Империи. С другой — у поляков есть что-то, что хотели бы иметь и мы. Нам завидно. Почему у нас нет?! Это несправедливо… Наверное, если их завоевать, если они будут частью «нас» в Империи, то и у нас это будет.

С третьей стороны, поляки очень плохие люди. Они «лукавые и хитрые». Они обманщики. Если у них есть какое-то преимущество, это не просто несправедливо… Это… это нечестно!

Признать, что превосходство поляков «честно», означает осудить московский путь развития. Уже из чувства самосохранения московское общество прилагает титанические усилия, чтобы только этого не сделать. И отношение к полякам приобретает смутный и недобрый оттенок отношения к нарушителю «правил». К тому, кто выигрывает «нечестно», нарушая установленное от века.

Юрий Лотман очень красиво разводил понятия «дурака», то есть того, кто не способен освоить какие-то «правила игры», и «сумасшедшего», который нарушает эти правила и добивается успеха. «Сумасшедшим» был Александр Македонский. Сколько людей так и не смогло развязать узел, завязанный Гордием! А Александр Македонский не стал развязывать, он просто разрубил гордиев узел. Но я не думаю, что он этим завоевал симпатии тех, кто много лет кропотливо развязывал.

Ю.М. Лотман очень хорошо пишет о том, что животное для человека — это глупый человек, которого легко обмануть. А животные стараются избежать общения с человеком как с существом непредсказуемым… Как с сумасшедшим животным[91].

Но так же точно и язычник для христианина — это глупый христианин. Вот надо ему объяснить, как он неправ, и язычник поумнеет.

Христианин же для язычника — скорее неприятный, даже опасный безумец, поклоняющийся сумасшедшему Богу, зачем-то полезшему на крест.

Возможно, это и оскорбляет национальные чувства великороссов (мои лично почему-то ни в малейшей степени не задевает), но московит для поляков — это, скорее всего, «глупый поляк». Причем ополячивание западнорусской шляхты прекрасно доказывает: вот могут же, если захотят! Которые еще не ополячились, просто по-глупому упрямятся.

Для русского же поляки — это скорее сумасшедшие русские. Вот были славяне… Все одинаково хорошие, все одинаково пахали землю деревянными сохами и, «как известно», были счастливы. А поляки стали поступать как-то по-особенному и стали богаче других, стали жить интереснее… Разрубили узлы, которые «надо» долго развязывать! Нехорошо…

Польша оказывается и побежденным врагом, и осуществленной мечтой русского общества. Любовь-ненависть к ней очень похожа на чувства к человеку, ненавидимому и обожаемому в одно время. Когда очень хочется быть для него значимым, признанным, но очень хочется и задеть, обидеть, отомстить за его превосходство. Свести счеты.

Весь XVIII век, когда Российская империя вовсю ставит своих королей в Польше и постепенно начинает прибирать ее к рукам, Польша остается источником неясного соблазна.

Я уже говорил, что слова «шляхетный», «шляхетский», «шляхтич», «шляхта» употребляются очень широко. И в официальных документах, и в частных, заменяя «дворянин» и «дворянство».

«Шляхетские вольности» упоминаются в «Кондициях», которые Верховники пытались заставить подписать Анну Ивановну в 1730 году. И в «Указе о вольности дворянской» 1762 года.

А одновременно отсталость, истощение сил и своеволие шляхты поставило под сомнение само бытие Речи Посполитой.

Основную роль в экономике и в политике играли магнаты, владевшие колоссальными латифундиями, тысячами сел и городов. Феодальные кланы свели на нет не только власть короля, но и власть сейма, все тонуло в хаосе, в сплошной феодальной анархии. Горожане были слишком слабы, не были в силах взять власть. Попытки избавиться от анархии, укрепить центральную власть наталкивались не только на сопротивление магнатов, на эгоизм феодальных кланов, но и на политику Пруссии, Австрии, Российской империи. Три соседские державы как раз изо всех сил поддерживали анархию и разброд в некогда сильной державе. Могучая Речь Посполита, способная проводить независимую политику, не была нужна никому.

Справедливости ради — сначала Российская империя пыталась отвергнуть планы Пруссии о разделе Польши — не из благородных побуждений, разумеется!

А потому, что хотела держать ее в своей, и только своей, сфере влияния, ни с кем не делиться.

Для того Екатерина II и посадила на престол Речи Посполитой любовника (полагается говорить — фаворита… но какая разница?) Станислава Понятовского в 1764 году. Был такой расчет — постепенно создать зависимое от Российской империи польское государство во главе со «своим» королем.

Шла очередная Русско-турецкая война 1768–1674 годов; она оказалась очень затяжной. Екатерина II боялась, и не без оснований, сближения Австрии с Турцией; Пруссия давно предлагала разделить бесперспективное государство, и была угроза еще и ее сближения с Австрией, если Российская империя откажется. Война еще и с Австрией и Пруссией была уж очень не нужна, и желание срочно улучшить отношения с двумя немецкими государствами заставило Российскую империю пойти на соглашение с ними… за счет Польши.

5 августа 1772 года в Петербурге три державы заключили конвенцию о частичном разделе Речи Посполитой, и войска каждой из них заняли «свои» территории. Свои зоны оккупации, если называть вещи своими именами. В 1773 году польский сейм признал частичный раздел страны (а интересно, куда бы он делся?).

Над Речью Посполитой нависла такая опасность, что даже шляхту немного, но проняло. В стране все активнее действовала Патриотическая партия и требовала реформ, позволяющих хоть как-то, но выжить. Все ведь понимали, что, махая дедовскими саблями, отечество не отстоять.

В 1768 году собрался и проработал четыре года сейм, который так и называется: Четырехлетний сейм. Явление само по себе уникальное — сеймы так долго не работали, съезжались, побыстрее решали все вопросы и после вкусного банкета разъезжались. А этот сейм работал всерьез и создал даже конституцию — 3 мая 1781 года.

По конституции численность польской армии поднималась до 100 тысяч человек, мещанству открывался доступ к чиновничьим и военным должностям, приобретению земли и получению шляхетства. Отменялись выборность королей (только после пресечения династии можно было выбирать нового короля!), liberum veto, рокош и конфедерация. Теперь меньшинство на сейме не могло срывать принятие решений: они принимались простым большинством голосов.

Король присягнул конституции (ему, правившему в тот момент, тоже была выгодна конституция). Казалось, Польша вскоре изменится до неузнаваемости.

Но ведь шляхтич имеет право на конфедерацию и рокош! Никто не смеет покуситься на эти священные права!

Трое польских магнатов добрались в местечке Тарговцы, под Уманью, и провозгласили Акт своей конфедерации. Их имена прекрасно известны и в современной Польше и вызывают скрежет зубовный у поляков: К. Браницкий, С. Жевуский, уже известный нам Ф. Щенсный-Потоцкий. Три изменника. Совсем недавно этот Акт собственноручно редактировала Екатерина II, а 14 мая 1792 года, в день провозглашения Акта Тарговицкой конфедерации, войска Российской империи пересекли границу Речи Посполитой. Вскоре и Пруссия начала интервенцию.