Оживший кошмар русской истории. Страшная правда о Московии - Андрей Буровский

А одновременно шел другой отбор, по другому признаку: отбор послушных.

Оруэлл считал, что все диктатуры всех времен очень отличались от тоталитарных режимов: они требовали принимать за истину одно и то же, а тоталитарные режимы постоянно требуют считать истиной то одно, то другое.

Плохо он знал русскую историю! Царь и патриарх в XVII веке делают именно это: требуют от населения страны начать верить во что-то другое, не так, не тем способом… В итоге русские люди разделились не просто на «старобрядцев» и «новообрядцев». Не в обряде тут дело. Ничуть не в меньшей степени русские люди разделились на «послушных» и «непокорных».

«Послушные» были готовы отказаться от права участвовать в решении сложных бытийных и философских проблем и от какой-то части социальной, даже хозяйственной самостоятельности. Сказали вышестоящие, что прежние книги — неверные? Значит, неверные. Велела правящая Церковь (а с ней и государство), креститься тремя перстами? Значит, ей виднее. Будет теперь ставить «сверху» священников в приходы (а не паства будет их избирать)? Значит, так надо. А мы что? Мы — люди маленькие. Наше дело — слушать, молиться, как приказано… и делать, как чиновники велят.

«Непокорные» отказываются понимать, почему за них должны принимать решения власти — будь то государственная администрация или церковная верхушка. Они намерены сами решать, что для них хорошо, а что — плохо. Старообрядцы весьма однозначно, весьма категорически отвергают любое навязывание им идей или образа жизни. Да, они отстаивают «консервативные» формы быта (в точности, как пуритане). Но это были «их» нормы быта. Они их сами устанавливали, и сами намеревались ими распоряжаться.

При всей своей «прогрессивности» никонианство подчиняло Церковь — государственной машине. Вплоть до того, что Петр, то ли в порыве холуйского энтузиазма, то ли со страху названный «Великим», смог легко взять и отменить патриаршество. Дал монахам «Устав Святейшего Синода»: «Вот вам патриарх». А, не нравится?! И его миропомазанное величество изволило воткнуть нож в столешницу: «Тогда вот вам булатный патриарх!» Был ли этот эпизод? Не было? Стоит ли оспаривать предания! Главное — что взял и отменил. Окончательно сделал священников видом государственных чиновников.

Потом была — и весьма закономерно — секуляризация церковных земель Екатериной, окончательное превращение духовенства не просто в «неподатное» — но вместе с тем и в служилое, тысячами нитей привязанное к государству сословие. Да и вообще — насколько позволительно считать духовными лицами тех, кому вменялось в обязанность… донести, если на исповеди слышал о «злоумышлении» на государственную власть… Никак не оправдывая зверств и преступлений большевизма, отмечу все-таки — в глазах очень многих людей никонианское духовенство было вовсе не духовенством, не совершенно особым сословием, а просто «такими чиновниками». Ну, в рясах они ходят. Вицмундиры у них, стало быть, такие. И для этого отношения были свои основания.

Весьма характерно, что позже, в XIX — начале XX века, русское дворянство и вообще образованные слои общества оказались поразительно мало привержены к православию. Будет наивно изображать людей того времени поголовными атеистами. Но «почему-то» образованные русские люди илд «впадали в ересь» (типа О.С. Булгакова), или начинали проявлять повышенный интерес к католицизму и все тому же протестанству. Остается предположить, что официальное русское, православие не было в силах ответить на вопросы, более всего их волновавшие.

А старообрядчество, со всем его консерватизмом и, скажем мягко, нелюбовью к Западу, сохраняло одну из важнейших черт, сближавших Русь с остальной Европой, — независимую от государства Церковь. Церковь, которая не только была отдельным и самостоятельным источником власти, ограничивающим государственный произвол, но и была способна возглавить развитие культуры. Как в Европе эпохи Возрождения… Старообрядчество сохраняло, «консервировало» дониконианские нормы: общество, живущее и развивающееся в относительной независимости от государства; общество, сохраняющее контроль даже и над Церковью — хотя бы уже через выборы священника паствой. Никонианство было от начала до конца государственническим. Старообрядчество было построено на идее главенства общества над государством. А это очень характерная черта протестантизма.

Явление, которое стало называться старообрядчеством, отнюдь не представляло собой чего-то единого. Чем-то сравнительно цельным выступала как раз официальная Церковь. В неофициальной, «непослушной», протестантизирующейся части Церкви общее число «согласий» (направлений, течений, движений) превышает три десятка[87].

Движение духоборов, зародившееся во второй половине XVIII в. среди крестьян Тамбовской, Воронежской, Екатеринославской губерний, было настолько «протестантским» по духу, что возникли подозрения: а не проникло ли к крестьянам учение квакеров… И впрямь — неужели вонючие мужики могли сами до этого додуматься?! То есть английские-то могли. Они цивилизованные, им можно. Но… русские — да в черноземных губерниях?! Нет, тут без квакеров никак…

В той же Тамбовской губернии в конце XVIII в. Семен Уклеин, примыкавший ранее к духоборам, основал молоканство (что, тоже беглый квакер? Или пуританин, сбежавший от Кромвеля и слегка заблудившийся?). «Это же была кучка сектантов», — морщились священники в разговоре с автором статьи. Да нет, не «кучка»! В начале XX века молокан на Руси было порядка 1,2 миллиона. Это — после всех запретов, ссылок, преследований… При том, что духоборов и молокан официально, по закону, ограничивали в правах, высылали на Кубань и в Сибирь, а в 1989–1900 гг. принудили к переселению в Канаду[88].

Свято место пусто не бывает. Не имея возможности развивать собственную культурную и религиозную традицию, россияне ударялись в баптизм, но упорно отстаивали свое право иметь религию неофициальную, негосударственную, свободную от средневековой иерархичности и допотопной обрядности. Беспоповцы говаривали, что у них «в религии царя нет»[89] и что им «что поп, что черт»[90]. Они считали, что каждый может (и чуть ли не должен) искать собственных путей к Богу. Что нет посредников в общении между человеком и Высшей силой.

Но это ведь тоже — важнейшие, сущностные черты протестантизма… Результатом раскола стало удавливание самых активных элементов населения. Тех, чья деятельность сближала Русь с Европой не по форме, а по сути.

Результатом стало формирование мощных центров старообрядческой эмиграции, имевшей в Российской империи свою агентурную сеть и немалую поддержку в некоторых кругах. В местности Ветка в Литве возникает неофициальная столица старообрядцев.

В Московии принятие старообрядцев в Литве видится как симпатия к старообрядчеству. Симпатия, сочувствие к гонимым — возможно.

Но есть ведь и принцип: «Я категорически против вашего мнения, но я отдам жизнь за то, чтобы вы имели право его свободно высказывать».

А есть и чисто хозяйственное дело: понимание полезности старообрядцев для хозяйственного развития.

Старообрядцы активнее, чем кажется, вмешивались в жизнь Российской империи, пока Литва не вошла в ее состав — до 1795 года. Например, они активно поддерживали «Петра III» — то ли Пугачева, то ли не Пугачева… В числе всего прочего, старообрядцы похитили одно из четырех знамен голштинской гвардии Петра III, чтобы Пугачев легче мог бы выдавать себя за Петра III.

Глава 11. ПОЛЬША: СОБЛАЗН И ЖУПЕЛ РУССКОЙ ИСТОРИИ

И находились даже горячие умы, предрекавшие расцвет искусств под присмотром квартальных надзирателей.

После 1613, тем более после 1634 года, когда Владислав окончательно отказался от московского трона, само слово «Литва» несколько изменяет значение в Московии: фактически становится синонимом «Польша».

Нет ведь никакой специальной политики Великого княжества Литовского; нет в нем ничего такого, чего не было бы в Польше, разве что кириллица и русский язык, все больше становящийся белорусским. Литва выступает только и исключительно как часть Польши, и все.

Конечно же, нет никаких «выходов из Литвы». Выходить некуда и некому, а кто не вышел, тот уже и не «выйдет».

А Московия, что очень важно, продолжает с Речью Посполитой отчаянную конфронтацию. Частично — из-за претензий Владислава на московский престол, частично — из-за Украины. Ведь Московия продолжает считать себя царством всех русских, то есть и тех, кого мы сейчас называем украинцами и белорусами.

А после Унии 1596 года на Украине все нарастала тенденция — присоединиться к Московии. Правда, не у всех и не везде.

Волынь и Галиция, ставшие коронными землями с XIV века, плевать хотели на все казацкие дела, и даже Православное братство во Львове под Москву уже не хочет. Территории, вошедшие в Польшу недавно, с 1569 года, еще выбирают. Православное простонародье на Левобережной Украине однозначно хочет «под Москву», а русская шляхта Украины практически полностью окатоличена и ополячена, ей под Москву совсем не надо.