Дружина - Олег Артюхов

огромный клин соединённых круглых щитов, направленный остриём в нашу сторону. По краям его прикрывали две плотно построившиеся коробки. Что ж мы предвидели эту нурманскую классику: ударить в центре «свиньёй», разорвать фронт надвое, проникнуть в глубину строя, потом развернуться на фланги и уничтожить противника по частям. Примерно этого мы ждали и к этому готовились.

На несколько минут в пространстве повисла тишина, и разлилось тоскливое ощущение надвигающейся беды, когда всем своим существом начинаешь остро чувствовать смысл простой истины: если не убьёшь ты, то убьют тебя. И следом накатило жутковатое чувство куража и боевого восторга, и сражение начало манить, как огонь в стужу.

И вот прозрачная тишина содрогнулась от рёва нурманского боевого рога. Началось!

Нурманы сразу начали разгон. Даже отсюда слышался топот многих тысяч ног, и в лицо пахнул ветер смерти.

Ещё чуть. Ещё немного. «Залп», – мысленно сказал я, и точно, с флангов ударили наши лучники. Два облака стрел взвились в воздух и исчезли в толпе нурманов. Казалось бы, что могут сделать две сотни луков против плотного строя. Но каждый стрелок имел полсотни стрел, а опытные лучники делали выстрел через три секунды. Тысячи летящих сбоку оперённых змей впивались в нурманские бока, руки, плечи, шеи. Даже, если попала в цель одна стрела из двадцати, то сотен пять, а может и больше точно вышли из строя. И в самом деле, я отчётливо увидел, что темп наступления сбился. Заметно ослаб единый атакующий порыв плотного строя, и разрыхлённый павшими ранеными и убитыми воинами вражий клин смешался и затормозил. Нурманы ударили, но не кулаком, а раскрытой пятернёй.

С грозным рёвом накатывалась стена щитов, и сердце невольно заколотилось от предчувствия быстро приближающейся лавины смерти. Уже через несколько секунд погибнут сотни молодых, сильных, смелых парней и мужиков. Вот сейчас ударит всё сметающая волна!

Однако в разогнавшемся полчище нурманов опять случился сбой, когда они достигли линии траншей и ежей. Передовые воины их перепрыгнули, но в гуще напирающей толпы никто под ноги не смотрит, поэтому последующие споткнулись, некоторые упали, и на них надавила напирающая масса. Местами возникла немалая куча-мала. Вот тогда боевой «клин» викингов и рассыпался. О пробивном таранном натиске уже и речи не шло.

На меня набегал огромный рыжий нурман. На его обнажённом по пояс торсе вздувались и перекатывались бугры стальных мышц, а руки перевивали тёмные верёвки вен. Почему-то из всей толпы глаз выхватил именно его. Раззявленный в ярости оскаленный рот, выпученные безумные глаза и дикий рёв. Сегодня я не стал заморачиваться со щитом, поскольку все они разваливаются после первых минут боя, а сразу взял два клинка: свой меч и длинный боевой нож.

Нурман налетел на заострённый кол, пропоровший ему бок, сразу окрасившийся красным. Он этого не заметил, но невольно притормозил, развернулся и ударил из неудобного положения. Лезвие его топора с размаха прочертило сверкающий круг на уровне пояса. Отклонившись, я одним слитным движением вогнал нож в шею, а правой рукой срубил занесённую для удара руку, отлетевшую вместе с топором.

Другой нурман сам наскочил на нож, который я с силой выдернул из трупа и по инерции вздёрнул вверх. Третий попытался достать мечом молодого варяга справа, и я снёс ему голову боковым ударом. А наш парень тоже оказался не промах, он ловко отвёл вражий топор и ударил окованным краем щита по вытянутой руке, ломая кости и перебивая мышцы, нервы и сосуды, и тут же атаковал приоткрывшегося ошеломлённого болью нурмана. Варяжский клинок скользнул по нагрудным пластинам и нашёл между ними щель, погрузившись в живое тело. Но вот уже и парня сбили с ног. Удар в живот заставил его согнуться и припасть на колени, но и тогда, почти теряя от боли сознание, он продолжал драться, повернул меч и толкнул его снизу под нурманские доспехи.

Давление по фронту стало невыносимым. Воздух наполнился шумом, криками, грохотом и звоном оружия, руганью и проклятиями. Мы держались изо всех сил, но нурманы давили, как паровой каток. Сжали так, что правую руку с мечом поднять невозможно. Хорошо, что я заранее прикрепил прочный темляк, иначе давно бы расстался с оружием. Некоторое время пришлось драться только левой рукой с ножом. Скольких проткнул и подрезал, сосчитать невозможно. Трупы и раненые не могли упасть и стояли среди спрессованной массы озверевших от бессильной ярости противников.

Первый ряд нашего центра практически весь погиб, дрался второй ряд варягов, подпираемый сзади четырьмя шеренгами, и потому фронт под чудовищным нурманским давлением шаг за шагом начал медленно прогибаться.

По голове вскользь звезданули топором. Шлем слетел. Г-м-м, неприятно. И тут же в плечо ударило острие. Сильно ударило в грудь, ноги споткнулись, поскользнулись, и меня утянуло вниз. Угроза оказаться затоптанным добавила сил, и, не обращая внимания на удары, тычки и оттоптанные пальцы, я рванулся вверх, продираясь среди топчущихся ног, живых и мёртвых тел. Вынырнув в толпе, я глубоко вдохнул и тут же, кое-как вывернув руку и отклонившись назад, вонзил клинок прямо в раззявленный вонючий рот нурмана.

В безумной свалке я не видел, что творится по всему фронту, но почувствовал, что наш центр перестал прогибаться и встал поддержанный резервной сотней.

Я задыхался. Теснота, измождение и ярость не давали дышать, но тут по спрессованной толпе нурманов прокатились волны с флангов. Я понял, что им вбок ударили наши фланговые сотни. Битва ещё больше сжалась, и началось невообразимое побоище. Удушье и исступлённое неистовство сделали сознание фрагментарным, и реальность стала восприниматься отдельными вспышками.

Краем сознания я обрадоваться, что план сражения сработал, и тут же мои надежды на благополучный исход обрушились. Разметав дёргающиеся в агонии тела подранков и окровавленные трупы наших ребят, нурманы всё-таки проломили в центре брешь. Прорвавшись в наш тыл, они начали охватывать варяжский строй сзади. И тут с опозданием ударила наша засадная сотня. Но на нашу беду эта атака, подобно удару молотка по гвоздю, ещё больше пробила наш центр, и теперь на поле боя отчаянно дрались две большие кучи озверевших, потерявших человеческий облик людей. И хотя варяги сохранили остатки строя, всё-таки нурманы смогли перевести бой в привычную для них хаотичную рубку, и, сойдясь меч в меч, щит в щит, противники принялись дубасить друг друга. В кровавом тумане побоища замаячило наше поражение.

Я давно перестал считать убитых мной и попадания в меня. Лишь один раз немного замешкался, когда какая-то сволочь ударом дубины в спину опять сшибла меня с ног. Я упал на покрытую кровавой жижей и трупами