Депутатский запрос - Иван Афанасьевич Васильев

потребительство можно только тем, что у земли нет хозяина-крестьянина, хозяином на ней стал чиновник, которого кормит «бумага», но не… гумус.

* * *

Сейчас даже трудно себе представить, что в годы моего секретарства в сельских парторганизациях наиважнейшими кампаниями были две: паровая и случная. В «паровую неделю», время между севом и сенокосом, вывозили со всех дворов навоз в паровое поле и сразу запахивали. А случка кобыл — это воспроизводство «тягла», без которого не вспашешь и не посеешь. За нежеребых кобыл спрашивали с председателя вплоть до снятия с работы и отдачи под суд. Ныне о лошадях и разговору нет, а за яловых коров, которых в стаде до тридцати процентов, спрос только на совещаниях, и то в форме упрека в бесхозяйственности. Что уж говорить о навозе, если за «навозное содержание» раздавали выговора, пока не поставили повсеместно коров на чистые полы. Единственный пример содержания коров на навозе увидел я нынче в белорусском колхозе «Оснежицкий», у Владимира Антоновича Ралько. Девяносто тысяч тонн навоза «делают» в колхозе на фермах, зато и хлеба собирают по 47 центнеров с гектара. Там содержание гумуса в почве возрастает.

Мужиков с фронта вернулось мало, и коммунисты, конечно, получили «должности». Должностей открылась уйма. Районы маленькие, но их много, и, чтобы заполнить штаты, посылали служащих из городов, брали из школ учителей, агрономов и механиков из МТС, даже врачей из больницы — и все равно не хватало. Я сам выдержал несколько сильнейших нажимов, пока в пятьдесят пятом наконец не сдался — пошел в редакцию районной газеты. Кадровый вопрос в сельских районах был острый, мы это понимали, но сейчас я думаю, что не понимали мы другого: почему терпеть незанятый стол в райконторе нельзя, а школу без толкового учителя, колхоз без умного председателя — можно? Первая забота была укомплектовать сферу управления. Дело важное, кто возразит, но не настолько, чтобы делать это в ущерб производству. Рано или поздно производство должно было выйти на первое место, и оно вышло, и тогда потребовалось бросить в деревню из городов тридцать тысяч коммунистов. К нам, в Глембочинский колхоз имени Фурманова, пришел секретарь райкома партии Алексей Коптелов. К этому времени все четыре колхоза в сельсовете были объединены в один. Бывшие председатели стали бригадирами, кроме одного, он ушел в промкомбинат и за «дезертирство» был исключен из партии. Уход коммуниста из деревни в те годы расценивался только так — дезертирство. Помню, с каким восторгом читали мы тогда Валентина Овечкина, Анатолия Калинина, Гавриила Троепольского! Особенно «Районные будни» и «Своими руками» Овечкина, их обсуждали на пленуме райкома. Проводили мы собрание и в своей парторганизации. Подъем был неслыханный, энтузиазм тех лет чем-то напоминал июнь сорок первого. Может быть, массовостью и устремленностью. Равнодушных, взирающих со стороны не было, была всеобщая устремленность к лучшей жизни.

Теперь я понимаю, что на волне энтузиазма нам не хватало рассудительности и разборчивости. Весна пятьдесят четвертого шла под знаком торфоперегнойных горшочков и парников. Пленум райкома, партийные собрания, заседания правления — только о горшочках. Наши детдомовские столяры придумали станок, ребята изготовили их штук десять, и мы начали штамповать горшочки. Я приходил в детдом только на подъем, весь день пропадал с Коптеловым на площадке под парники, в сараях, где женщины месили перегной. А был у нас бригадиром Иван Комаров, пожилой крестьянин, вот он однажды и говорит: «А вы не думаете, мужики, что к капусте и к огурцу неплохо бы и хлебца иметь?» — «Ты куда гнешь?» — спрашивает председатель. «Да туда, — говорит он, — что поиграли — и хватит, удобрять землю горшочками больно накладно». Как в воду старик глядел: начался сев, не до горшочков стало, так и расплылись они навозом в сараях. Это был первый отрезвляющий урок. Потом уж на «команды», а их продолжало сыпаться немало, смотрели спокойнее, начала проявляться в нас рассудительность. Рассудительность диктовала строить коровник. Замахнулись на сто голов. Тоже вот была проблема — убедить, что такое стадо можно держать на одном дворе. Стояли-то коровы в хлевах, где десять, где двенадцать, а двадцать — это уже многовато, две доярки надо, а они могут не сработаться… Новый двор заложили на берегу озера (не думали, что придет время и возникнет проблема навозной жижи): кирпичные столбы, заборка из свежих сосновых бревен, крыша из финской стружки — загляденье! Не ферма — дворец! Ничего похожего в округе не было. Изба-читальня старая, тесная, правление — прокопченный барский флигель, жилье — наспех срубленные хаты с холодными сенями, пекарня скособочилась, магазин крохотный, а мы — дворец для коров!

До самых последних лет я не перестану дивиться приоритету коровы и свиньи перед человеком. Только один раз увидел в колхозе на Верхней Волге крепкие, просторные хоромы и старый-престарый двор, подпертый бревнами, с толстущим слоем навоза, и работала на том дворе доярка, доившая по шесть тысяч литров от коровы. Спросил у председателя, Алексея Егорова, почему у них такие старые дворы. Он говорит: «Зато избы новые. В первую голову ставили избы, теперь вот до дворов очередь дошла». В том колхозе не знали проблемы, от которой страдали уже целые районы, — нехватка людей: тут был приоритет человека. Ах как долго не давалась нам эта наипростейшая истина! Сам о себе думаю: так ли уж были мы с председателем рассудительны? Может, не с коровника надо было начинать, а с… пекарни? Но можно и нас понять: пекарня колхозникам хлеба не пекла…

4 сентября 1984 года

Проснулся — на часах три четверки: четыре часа сорок четыре минуты. Сна нет. На улице теплая, ветреная ночь. Начинается бессонница…

Вчера опять пришли письма от читателей. Пишут о «Земляках».

Карл Шифнер из Калуги: «Пишу по поводу Вашей новой повести «Земляки», которую только что прочел. Ах какая замечательная вещь!.. Чтение повести удивительно заряжает внутренней энергией. Я хожу весь как на пружинах, меня распирает, я весь возбужден, чувствую себя в высшей степени боеготовности, хочется действовать, проявить отвагу в борьбе с мещанством и воинствующим потребителем…»

Софья Иванова, лектор общества «Знание»: «В новой Вашей повести я уловила новую конструктивную идею — с р е д ы! Спасибо журналу, что он решился на публикацию открытым текстом этого сложного остросоциального вопроса. Полностью разделяю Вашу тревогу и Ваши мысли по этому поводу…»

Нина Бурнашова, преподаватель музыкальной школы: «Хочу поблагодарить Вас за замечательную повесть «Земляки». Во-первых, за постановку проблемы «землячества», которая, похоже, давно уже не частная и не локальная проблема. Мне приходилось видеть, как сплачивались «земляки» отнюдь не в правом деле… От землячества до национализма всего полшага, и чем дольше на него закрывать глаза, тем быстрее