Депутатский запрос - Иван Афанасьевич Васильев

Ни одно педучилище, ни один педвуз не готовили воспитателей. Теперь-то в педучилищах есть отделения, которые выпускают воспитателей детских садов, это далеко не то, что требовалось нам тогда и требуется детдомам: сегодня, но все-таки кое-что… Главное — есть база, специальная подготовка, на основе которой специалист может совершенствоваться. Видимо, все дело в массовости профессии и ее перспективе. Детские сады сегодня обязательная «принадлежность» каждого села, не говоря уже о городе, и будущее у них безграничное, поэтому и готовим специально для них кадры. Детские дома были явлением временным, можно было обойтись учителем, и педагогическое ведомство не сочло нужным утруждать себя подготовкой специалистов. Все так, мы обошлись учителем, но попытаемся заглянуть в завтра. Есть у нас школы-интернаты, есть детские дома, я не знаю точно, сколько их, но полагаю, немало. Число их будет расти или будет сокращаться? Судя по тому, что происходит с семьей (она крайне неустойчива, случилось что с матерью — и ребенок сирота), надо думать, что нужда в детских учреждениях подобного типа останется долго, следовательно, нужны и специально подготовленные воспитатели.

Да, учитель и воспитатель далеко не одно и то же. Через наш детдом в Глембочине за те тридцать лет, что он существовал, прошло побольше сотни людей с педагогическим образованием, а воспитателей, которые остались верны своей профессии, дай бог, пяток найдется. Это, конечно, не значит, что остальные были сплошь не пригодны, нет, и среди них были способные, душевные, всецело отдающие себя детям, но… их не хватало надолго. Не выдерживали. Слишком велика нервная нагрузка. Быстро наступает психическая усталость. Я сужу по себе: пять с половиной лет безоглядного сжигания ума и нервов вымотали меня до предела, и от полного нервного истощения спас перевод на работу в редакцию. Но я знаю педагогов, тот самый пяток, которые «выдержали». Притом это были истинные воспитатели, они, как теперь говорят, выкладывались полностью, не дозировали свою душевную щедрость в зависимости от обстоятельств, а отдавали детям всю целиком, сколько ее было. Это люди особого склада души и нервов. Если когда-нибудь в будущем педагогические заведения установят специальный отбор студентов, это будет подлинной революцией в системе воспитания. А нужда в этом уже назрела, ибо престижность педагогической профессии упала, вузы успели наготовить уйму безликих «урокодателей», от которых ничего путного ждать не приходится.

На моей памяти прошло более полувека сельской школы. В очерках о сельской интеллигенции я писал об учителе и сейчас, размышляя о прожитом, хочу прежде всего сказать, что деревенский учитель — это великий труженик, достойный самой высокой благодарности общества. Но случилось непонятное. Да, я не могу понять, почему общество вдруг охладело к тому, кто готовит его будущее. Со времен культурной революции, когда вся Россия села за азбуку, в учителя пошли дети крестьянские. Шли по  п р и з в а н и ю. Это вот и отличало тех, первых, потому что выбор профессии в бурные годы индустриализации был огромен. И второе отличие: в учителя шли парни. В послевоенные годы положение изменилось: ребят брали в ремесленные, на заводы, стройки, в армию, редко кто попадал в техникумы и вузы, а если и шли, то больше по механической части — машинистов требовалось все больше. Девчатам реже выпадала возможность учиться, их не отпускали из деревни, в учебные заведения поступали наиболее  о д а р е н н ы е, и так, чтобы поближе от дома, а «поближе» как раз и были педучилища. Когда же наконец в шестидесятые годы были сняты «запреты» на выезд из деревни и молодежь ринулась в города, а там выбирай что хочешь, — приемные педагогических заведений опустели и начался прием «абы кого». Пошли без призвания и одаренности, способные лишь к  у с в о е н и ю  книжных знаний. Это — особенность третьей волны, прилив ее продолжается по сей день. К этому времени общая ситуация изменилась не в пользу педагогической профессии: на селе бурно рос отряд технических специалистов, самый привилегированный из всех групп сельского населения, и должность учителя, оказавшегося в худших материальных условиях, окончательно потеряла престижность. Сегодня положение таково: в нашем селе Борки семнадцать учителей и более сорока технологов, зарплата вторых, не считая иных благ, в два раза выше учительской. Школьной реформой намечены меры по устранению диспропорции, но на это понадобится время: упущено слишком много.

Когда-то я мечтал о праве педагогического совета определять судьбы наших воспитанников. Хотя бы в выборе профессии. Но нам такой возможности не давали. Нам присылали «разнарядку»: столько-то четырнадцатилетних отправить в такие-то ремесленные училища, столько-то шестнадцатилетних в такие-то школы фабрично-заводского обучения. «Укрыть» одаренного ребенка было невозможно. Помню, хотели мы дать педагогическое образование Люсе Хоменковой, устроили ее в Себеже в восьмой класс, но ей не дали и года проучиться, приказали направить в Ленинград, в ремесленное. Хорошо еще, характер у девчонки оказался упорный, кончила она одновременно среднюю школу, потом вечерний институт и сейчас работает инженером на «Электросиле». Не знаю, каков из нее инженер, но знаю, что хорошего учителя мы потеряли. Потом, правда, уже не при мне, разрешили наиболее одаренных учить в десятилетке, и несколько человек кончили, из них вышли и инженер, и секретарь райкома партии, и адмирал. А на учителя выучили всего-навсего двоих.

Понимаю, такое было время. И все-таки ни в какие времена нельзя отказывать учителю в праве участвовать в выборе жизненного пути ребенка.

Вспоминаю детство свое и моих сверстников. Наши отцы спрашивали у учителей: «К чему пригоден мой ребенок?» Учителя что-то советовали. И родителям, и нам. Больше, правда, нам, ибо родителей тот мир, в который нам предстояло идти, все еще пугал своей новизной. Ныне положение иное: родитель, бывает, и образованнее и осведомленнее учителя, он уже предначертал своему ребенку путь и с мнением учителя считаться не хочет, он не доверяет ему. Виноват тут, по-моему, и сам учитель, не желающий брать на себя ответственность за выбор пути ребенка, и общество, отказавшее школе в этом праве. С теми рекомендациями, которые школа иногда все же выдает ребятам для поступления в вуз, фактически никто не считается — ни родители, ни учебные заведения. Положение сие изменится обязательно, но лишь тогда, когда в школу придут лучшие умы и таланты общества и школа поставит перед собой не узкую, как сейчас, цель — дать сумму книжных знаний, а широкую — определить способности ребенка и заложить основу для их развития. И тут я склонен согласиться с Василием Константиновичем Старовойтовым, председателем колхоза «Рассвет» имени Орловского, отстаивающим приоритет общественного воспитания перед семейным: слишком ярко в наше время выпер родительский эгоизм, «изобретение» которого — уготовить ребенку