Сестры Шред - Бетси Лернер

заброшенного аквариума. Лилиан смогла заставить ее пить коктейли, в которые добавляла протеиновый порошок и жирные кислоты Омега-3.

Я почти каждый день звонила Ханту, стараясь быть в курсе событий. Олли отказывалась подходить к телефону. Лилиан готовила ей чаи и мази для массажа ног, которые, по ее словам, активизировали нервную систему и способствовали выделению эндорфинов. Каждый день она понемногу впускала в комнату Олли все больше света и уговаривала ее поделать легкие упражнения из йоги.

Через какое-то время Лилиан стала приносить малышку к Олли в комнату для послеобеденного сна. Олли смотрела на Рейн так, словно та была крошечным пришельцем из другой галактики. Однажды она поцеловала дочку в лоб, затем в крошечные ножки. Лилиан смогла убедить Олли выйти погулять, сначала самой и в конце концов с малышкой в коляске. Хант не мог нарадоваться на Лилиан. Сам он уговорил Олли сходить к психиатру; тот прописал стабилизатор настроения, который доктор Люси рекомендовал много лет назад. Олли согласилась пить лекарство.

– Она настолько изменилась? – удивилась я.

– Рейн. Эта малышка спасла ей жизнь.

Свои срывы Олли никогда не называла «депрессией». Говорила, что ей нужен перерыв, что ей нужно собраться с мыслями, что у нее мозги не работают, что она не может включиться… Иногда она пережидала эту фазу в Роксе. А лучшей терапией считала катание на лошадях на Западе.

Однажды, когда у нее случился такой период в Лос-Анджелесе, Хант отвез ее в больницу, хотя и обещал никогда не госпитализировать. Она предупреждала его, что это худшее, что он может с ней сделать. После этого она отказывалась видеться с ним в часы посещений, а когда ее выписали, сбежала и несколько месяцев ему не звонила. Она описывала эти приступы депрессии по их физическим проявлениям: несвежее дыхание, болезненные ощущения в подмышках и паху, покрытая коркой кожа головы, заусенцы на пальцах. Ощущение, по ее словам, было такое, будто кто-то резко нажал на тормоз. «Карусель скрипит, дети разбегаются в разные стороны, глаз лошади падает, как зловещий мраморный шарик».

Психиатр объяснил, что стабильное хорошее настроение Олли во время беременности, вероятно, было обусловлено высоким уровнем гормонов, вырабатываемых организмом; а тяжелый послеродовой период – результат резкого снижения их уровня. Услышав это, Олли испытала огромное облегчение. Она думала, что послеродовая депрессия была посланием Вселенной, что она не годится на роль матери. Много позже она призналась, что не хотела видеть дочь, потому что боялась причинить ей вред. Хант рассказал, что от врача она вернулась совершенно зареванной. Он впервые увидел, как она плачет.

– Мы оба выплакали все слезы, – признался он. Первые месяцы после рождения Рейн были для них более тяжелыми, чем я думала: Хант не обо всем рассказывал по телефону. – Я вообще не был уверен, что твоя сестра выкарабкается.

Олли пообещала Ханту и врачу, но больше всего – маленькой дочурке, – что она не бросит принимать лекарства и не сбежит от них. Хотелось ей верить. Олли-олли-оксен-фри…

Гуляя с коляской по окрестностям, Олли еще больше привязалась к Рейн. Она начала разговаривать с дочерью, петь ей песенки и улыбаться так, что одно это могло наладить работу мозга. Дотянувшись руками до собственных щиколоток, Рейн раскачивалась, сидя в коляске, как маленький счастливый Будда. В книжке по развитию Олли вычитала, что эта фаза называется «найти свои ножки», и рассказывала мне об этом с такой гордостью, словно дочь завоевала олимпийскую медаль.

Когда Рейн исполнилось два года, я полетела в Лос-Анджелес на торжества по случаю этого события. Олли позвала Аниту, Лилиан, соседей и коллег Ханта, в том числе нескольких знаменитостей. Там был чистый Голливуд. Два пони, клоун, надувной замок, начинающая актриса в костюме Белоснежки с чирикающими птичками на рукавах платья. Угощение из нового шикарного ресторана, многоярусный торт с радужной глазурью. Лилиан и поставщик провизии о чем-то мило беседовали. Хант снимал все это на видео, а Олли не сводила глаз с Рейн – их связывало некое силовое поле. Наша мама сочла бы эту вечеринку верхом претенциозности и полнейшим излишеством: ведь ребенок ничего из этого не запомнит. Ее основное правило: один год – один гость. Два года – два гостя и так далее. Чего моя мама наверняка не заметила бы – что Хант и Олли праздновали свое личное достижение: они стали настоящей семьей.

С архитектором Йеном я познакомилась в бассейне, где мы совершали утренние заплывы; он – в быстром темпе, я – в среднем. Его тело, гладкое, как у тюленя, со всплеском прижималось к моему. Мы начали вместе ходить из бассейна на работу: наши офисы находились через квартал друг от друга. Потом мы решили вместе позавтракать, и эта дорожка привела нас к совместному ужину, затем в кино, а затем и в постель.

Йен стал моим пятым официальным любовником. Я уже давно не раздевалась догола при мужчине и успела забыть, какой уязвимой себя при этом чувствуешь, какой обнаженной. Олли просила привезти его на вечеринку по случаю дня рождения, но я ответила, что еще рановато. «В следующий раз», – пообещала я, хотя чувствовала, что наши отношения скорее временные; когда два человека проводят время вместе, ожидая чего-то лучшего или, как в моем случае, возможности вернуться в мир живых.

В ночь перед вечеринкой мы с Олли наполняли блестящие подарочные пакеты, клали туда сверкающие ободки для волос и волшебные палочки, миниатюрных хрустальных единорогов и прочее. Олли завязывала пакеты синельной проволокой, скручивая ее сердечками.

– С каких это пор ты стала Мартой Стюарт?

– Скажи, а? Как бы я хотела, чтобы мама это видела.

– Я тоже.

– Как мне ее не хватает… Господи, сколько хлопот я ей доставила…

– Сколько дерьма подложила… – добавила я как бы шутя.

– Так и есть, – ровным тоном ответила Олли.

– Извини. Могу я взять свои слова обратно?

Давнее предсказание мамы, что мы подружимся, наконец сбылось. Теперь мы общались почти каждый день, и Олли начинала каждый звонок с отчета об успехах дочки. Будь мама жива, она бы радовалась каждому шагу: новым словам, приучению к горшку, громкому пению на занятиях «Мамочка и я». Как могла, я пыталась заменить ее, бурно аплодируя каждой новости. Мне нравилось быть тетей. Я посылала Рейн книги, детские шапочки и наклейки. В модном магазине детской одежды я нашла футболку с обложкой знаменитого альбома «Пинк Флойд». Олли прислала мне фотографию, на которой они обе улыбаются, стоя в одинаковых солнцезащитных очках, а Рейн гордо выпячивает грудь в этой футболке.

Выключился насос в бассейне, и между нами повисла