Валентин Серов - Вера Смирнова-Ракитина

На Периодической выставке этого 1890 года в Москве Серов за портрет Мазини получил первую премию.

Начатая с д’Андрадэ серия артистических портретов Серова расширяется. Интеллект и артистическое нутро близки и дороги Валентину Александровичу. В лицах артистов, писателей, художников у него действительно никогда не будет «карикатуры». Но когда он принимается снова, в который уже раз, за портрет Саввы Ивановича Мамонтова, которого он сердечно любит, интеллект которого полностью признает, у него опять получается круглоголовый, пучеглазый потомок старых откупщиков, но никак не человек искусства. Куда же девается вся тонкость, весь вкус этого восторженного спутника и покровителя художников и артистов? Вернее, где они находятся? Как извлечь их наружу? Как показать душу Мамонтова?

Неудача особенно огорчительна, потому что хотелось бы изобразить Савву Великолепного во всем его блеске.

Попытался писать Мамонтова Врубель, но этот портрет тоже не из больших удач художника. Серов мог бы позлорадствовать, если бы был способен на — это. Оказывается, и у непогрешимого Михаила Александровича, который, по искреннему мнению Валентина, всегда шел впереди всех, так что до него не достать, бывают неудачи. Твердый орешек — Савва Мамонтов!..

Вся жизнь молодых художников сейчас сосредоточена в мастерских. Пока что в общих, хотя каждый в глубине души мечтает о своей, хоть маленькой, но отдельной. Ведь художнику, не меньше чем писателю, необходима возможность сосредоточиться. Тем более что сейчас на первых шагах самостоятельной жизни определяются направление и жанр каждого.

Врубель сгоряча, едва почувствовав крышу над головой, не задумываясь о будущем, взялся за давно лелеемый им замысел. Серов еще в Одессе пять лет назад видал наброски, этюды, первые выражения этого замысла, но и его поразил своей удивительной силой начатый Врубелем «Сидящий Демон».

Завсегдатаи мастерской первое время посмеивались, подшучивали, даже шарахались, но Врубель был упорен и целеустремлен. Всем, кто впервые видел «Демона», он казался злой, чувственной, отталкивающей пожилой женщиной.

Иногда Врубель соблаговолял объяснять, что Демон как таковой — это дух, соединяющий в себе мужской и женский облик. Дух, не столько злобный, сколько страдающий и скорбный, но притом властный и величавый.

Довольно скоро и художники и хозяин мастерской притерпелись к этому удивительному холсту. И все с большим интересом стали присматриваться и к Врубелю и к его работам. Это было очень ново, очень своеобразно и полно творческой изобретательности. Да и вообще сам художник не раз потрясал друзей своим необычайным мастерством, безупречным рисунком, композицией, колоритом.

Всем запомнился случай, как два друга, Серов и Коровин, мучились над композицией иконы, заказанной для одной из костромских церквей. Сюжет ее был «Хождение по водам». Фигуры должен был написать Серов, пейзаж брал на себя Коровин. Но все варианты не радовали художников. Беспокоило то одно, то другое, все казалось нарочитым, антихудожественным.

Раздосадованный разговорами, Врубель схватил первый попавшийся под руку картон и набросал рисунок, такой композиционно смелый и простой, что Коровин и Серов только рты раскрыли.

— Куда уж нам!..

Обаяние врубелевского таланта иногда даже влияло на некоторые ранние работы Валентина Серова. Правда, очень ненадолго. Так, когда зимой один из созидателей Кушнеревского товарищества, П. П. Кончаловский, предпринял иллюстрированное издание Лермонтова и пригласил сотрудничать художников мамонтовского окружения, то те несколько рисунков, которые сделал Серов, были очень похожи по манере, по стилю на врубелевские. И Серова это настолько охладило и огорчило, что он, сославшись на то, что дара иллюстратора лишен, отошел от издания. Зато, занявшись своим «кровным» делом, написал интересный и по цвету и по рисунку портрет П. П. Кончаловского. А Врубель к изданию «прижился», и его рисунки к «Демону» и к «Герою нашего времени» исключительны по качеству и по своей предельной выразительности. Такого понимания лермонтовского гения, какое обнаружил Врубель, не было ни у кого из художников.

Врубель, подружившись с Кончаловскими, переселился в тот же дом, где жили они. Серов и Коровин тоже скоро покинули мамонтовскую мастерскую.

Серов перевез семью в Москву, а себе снял поблизости от квартиры, в Пименовском переулке, небольшую мастерскую. В тех же краях устроился и Коровин.

В коровинской мастерской писал Серов свой знаменитый портрет художника. Дела у обоих были еще очень неважные, настолько неважные, что денег на теплые мастерские не было, и позировавший без пиджака, только в рубашке и жилете Коровин уверял, что у него спина примерзала к стене.

На портрете это совершенно незаметно! Изображение этого bel homme’а[6] необычайно жизнерадостно и жизнеутверждающе. Константин Алексеевич написан полулежащим на тахте, на фоне светлой стены, на которой небрежно приколоты этюды. Рукой он опирается на подушку — длинную, в ярко-красных полосах. Эти полосы, белые рукава рубашки, темно-синий костюм могли бы внести в портрет излишнюю пестроту, но Серов сумел все это красочное богатство сделать фоном, на котором выделяется основное — смуглое лицо здорового, веселого человека в расцвете лет и сил.

То, что это лицо человека яркого, талантливого, отнюдь не обывателя, ясно с первого же взгляда. Не нужно для этого смотреть на раскрытый ящик с красками, на этюды по стенам. Серов и здесь, в этом портрете, так же как и в «Девочке с персиками», в «Девушке, освещенной солнцем», приоткрыл завесу во внутренний мир человека. Только здесь человек взрослее, крупнее, талантливее, ярче. Он полон замыслов, творческих планов. А сейчас он прилег на минуту, поболтать с другом, послушать о его работе, рассказать о своей. Таков Коровин на портрете Серова, «Артур», «паж времен Медичисов», как его называли друзья. И таким он остался навсегда — молодым, веселым, брызжущим талантом. Его не раз потом писали и рисовали. Но те изображения прошли мимо и забылись. Забылось его печальное и смешное будущее — толщина, пьянство, нелепая эмиграция. Остался в истории русского искусства радостный, веселый и очаровательный портрет одного из талантливейших русских художников конца XIX — начала XX века.

Сейчас у Серова портрет идет за портретом. Очень удачен в этом отношении круг его знакомств — окружение Мамонтовых, круг удачливых богатых людей. «Маша Федоровна» Якунчикова, веселая приятельница художников, сделала «одолжение» сестре своего мужа, нынешней госпоже Мориц, и «уговорила» Серова написать ее портрет. Целую зиму Валентин Александрович занят этим делом. «Выставленный в следующем году на передвижной выставке, — рассказывает И. Э. Грабарь, — портрет этот имел большой успех и окончательно упрочил репутацию его автора. Сочетание смуглого, янтарного лица с сиреневым фоном и белыми перьями накидки было невиданным, совершенно европейским явлением на русской выставке. Сейчас краски портрета значительно потускнели, но тогда они горели как самоцветные камни, так по крайней мере казалось среди портретов передвижников».