От победы к миру. Русская дипломатия после Наполеона - Элис Виртшалфтер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Во время конгресса в Вероне 15 (27) ноября Татищев смог заявить, что его монарх был доволен обещаниями союзников предпринять дополнительные шаги через своих послов в Константинополе для оказания давления на Порту, чтобы она приняла условия России для восстановления дипломатических отношений. Европейский союз, руководимый пятью великими державами, вновь оказался полностью единым, поскольку Австрия, Великобритания, Франция и Пруссия приняли российское заявление от 28 октября (9 ноября)[356]. В еще одном заявлении от 16 (28) ноября, одобренном Александром, выражалась благодарность за единый ответ союзников[357]. Союзники высоко оценили жертвы, которые Россия принесла во имя мира в Европе, и намеревались продолжить свои усилия, чтобы убедить Порту принять справедливые и умеренные требования России. На тот момент император Александр решил действовать «в концерте» с великими державами, чтобы разрешить греческий кризис и убедить Порту в необходимости дружественного вмешательства европейских союзников. Благодаря Венскому конгрессу монарх продолжал полагаться на союзническую дипломатию при проведении переговоров в Константинополе. Исходя из Веронской декларации казалось, что Александр не будет настаивать на двусторонних переговорах между Санкт-Петербургом и Константинополем для решения вопросов, касавшихся княжеств или признанных договорных прав России. 20 ноября союзники договорились не подписывать общий протокол, а 3 (15) декабря император Александр покинул конгресс[358].
Если дипломатия, связанная с военной истерией 1821–1822 годов, раскрыла эффективную европейскую систему, способную сдерживать соперничество великих держав за обеспечение мира, это не было результатом совместного управления или режима коллективной безопасности, определенного признанными правовыми принципами и административными процедурами. Между 1814 годом и началом Крымской войны в 1853 году успешное миротворчество развилось из гибкости Великого союза и идеала единства, который вдохновлял монархов и дипломатов Европы[359]. С точки зрения России, воспоминания о Наполеоновских войнах, особенно травма 1812 года, укрепили веру в то, что только посредством единства союзников и предотвращения сепаратных союзов между великими державами можно было сохранить мир. Стремление императора Александра к миру было сильно как никогда. Оно было настолько сильным, что затмило давние стратегические, экономические и политические интересы. Реализация планов Екатерины II по территориальной экспансии и восстановлению христианской монархии в Константинополе – еще совсем недавно, в 1812 году, Османская империя передала России Бессарабию – была временно отложена. Таким образом, во время военной истерии 1821–1822 годов «концерт великих держав» не объединял, не сдерживал и не ограничивал Россию. Александр I оставался приверженцем союзнического единства и продолжал полагаться на дружбу между суверенами для сохранения мира. Не менее важно, что он сделал выбор в пользу мира только после того, как европейские державы признали законные требования и право Российской империи действовать[360]. Благодаря моральной поддержке, оказанной России, и приверженности коллективным переговорам, представленной здесь действиями Австрии и Великобритании, монарх решил дать дипломатии шанс.
Неудивительно, что последующее греческое движение за независимость выявило фундаментальные разногласия в широко разрекламированной европейской системе. К февралю 1824 года дипломатические отношения между Российской и Османской империями были частично восстановлены. Однако конференции союзников, проходившие в Санкт-Петербурге в июне 1824 и марте 1825 годов, не смогли выработать общую политику в отношении Греции. В подробной записке от 9 (21) января 1824 года император Александр предложил создать три полунезависимых княжества под османским правлением по образцу политических договоренностей в Дунайских княжествах и Сербии. Полученный ответ разочаровал. Австрия и Пруссия не проявили интереса к поддержке претензий греческих повстанцев против их законного правителя. Британские чиновники, османский султан и греческие лидеры также отказались обсуждать это предложение. Летом 1825 года Россия, казалось, вновь встала на путь односторонних действий против Порты. Даже осторожный граф Нессельроде занял провоенную позицию, и Александр, недовольный продолжающимся посредничеством Стрэнгфорда между Россией и Портой, завершил союзнические переговоры в конце июля. В декабре русский монарх умер, и неопределенность вокруг преемственности открыла на короткий период возможность для первой политической оппозиции в современной истории Российской империи во главе с военной офицерской элитой попытаться совершить революцию.
После временной паузы дипломатические усилия по урегулированию греческого кризиса и российско-османских споров возобновились в 1826 году. Британия и Россия подписали Санкт-Петербургский протокол, приняв просьбу Греции о посредничестве[361]. В октябре 1826 года Порта приняла Аккерманскую конвенцию в ответ на ультиматум императора Николая I, который продолжал выражать презрение к греческим повстанцам. Эта конвенция подтвердила обязательство по исполнению положений российско-турецкого договора и по выводу последних османских войск из Дунайских княжеств. Параллельно с этими событиями европейские державы продолжали усилия по ведению переговоров об общей политике. Наконец, 6 июля 1827 года Британия, Франция и Россия заключили Лондонскую конвенцию, которая предусматривала создание автономного греческого государства под османским владычеством. Подписавшие стороны отвергли участие в греко-османских военных действиях, пусть и на основе секретного документа, но согласились заставить греков и османов принять перемирие. Неудивительно, что Порта продолжала отвергать союзническое посредничество. 20 октября 1827 года, после установления совместной британской, французской и российской блокады, чтобы помешать османскому оружию и войскам достичь Греции (что уже являлось нарушением Лондонской конвенции), союзная эскадра уничтожила османский флот в заливе Наварино. Затем 30 ноября Николай покинул Аккерман. В декабре султан последовал его примеру, пообещав также бороться с Россией, чтобы защитить свою империю. Этот шаг привел к формальному разрыву дипломатических отношений с Британией, Францией и Россией на основании Лондонской конвенции. Полномасштабная война между Российской и Османской империями началась в апреле 1828 года, без союзнического участия и поддержки в адрес России. Тем не менее союзники предоставили военную, морскую и финансовую помощь греческому правительству. Наконец, 22 марта 1829 года Порта согласилась на греческую автономию, а 3 февраля 1830 года Лондонским протоколом Греция была провозглашена независимым монархическим государством [Smiley 2016: 42–69; Schroeder 1994; Jelavich 1977: 38–52; Jelavich 1991: 65–89; Bitis 2006: 161–176, 426–429; Glenny 2012: 30–39; Prousis 1994: 52–54; Prousis 2012: 356; Kissinger 1957: 260–297; Grimsted 1969: 259–263; Mitzen 2013: 102–141; Орлик 1998: 40–48][362].
Единство в разгар разногласий
В период с 1820 по 1822 год европейские миротворцы реагировали на восстания в испанских колониях в Америке, Испании, Королевстве Обеих Сицилий, Португалии, Пьемонте и Греции, сосредоточивая внимание на вопросах законности, реформ и революции. Как и в предыдущих дискуссиях об условиях во Франции и Германии, в переговорах о возможной интервенции в Испанию и Королевство Обеих Сицилий, российские политики, проинструктированные императором Александром I, продолжали заявлять о необходимости благого управления и политических реформ, включая даже конституционную реформу, направленную на предотвращение мятежа и сохранение мира. Однако, хотя реформа могла казаться как желательной, так и необходимой, нельзя было мириться со свержением законных правителей, даже когда народное недовольство казалось оправданным. Союзники остались едины в этом принципе: хотя Британия и Франция официально не участвовали в конференциях в Троппау и Лайбахе, они не выступали открыто против коллективных действий других великих держав. Возможно, более показательно то, что, когда революционные ситуации непосредственно затрагивали интересы Британии и Франции, как, например, в Греции и Испании, они активно брали на себя обязательство
