Дарий Великий заслуживает большего - Адиб Хоррам

должны были сохранить все в тайне.

– Почему?

– Потому что это опасно. И сложно. Помнишь, я рассказывал про тетю, которая получила убежище?

– Ту, что живет в Торонто?

Сухраб кивнул.

– Так вы туда планируете перебраться? В Торонто?

– Пока не знаю. Может быть.

Я почувствовал прилив счастья.

Сухраб будет жить в Торонто?

По сравнению с Ираном это все равно что на соседней улице.

– Не плачь, Дариуш.

– Прости. Я очень за тебя боялся.

– Нет, это ты прости. Я был бы рад все тебе рассказать. Но со мной и с маман все хорошо.

Я кивнул и шмыгнул носом.

– Я скучал по тебе, – сказал Сухраб.

– И я по тебе.

– Я слышал… про Бабу.

Я кивнул.

– Мне так жаль, Дариуш.

– И мне жаль. Я знаю, как ты его любил.

В каком-то смысле Бабу был и дедушкой Сухраба. Может, даже больше, чем моим.

Я бы очень хотел оказаться сейчас рядом с ним.

Обнять Сухраба, поплакать вместе. Послушать его истории о Бабу. Узнать обо всех мелочах, которые Сухраб наблюдал ежедневно, живя по соседству с Ардеширом Бахрами.

Но приходилось довольствоваться тем, что я хотя бы вижу Сухраба на экране.

И нам нужно было многое наверстать.

Я рассказал Сухрабу о том, что ушел из «Роуз Сити Тиз».

Рассказал о школьном бале и Лэндоне.

Рассказал о Чипе.

– Мне так жаль, Дариуш. С тобой все в порядке?

– Наверное.

Сухраб внимательно на меня посмотрел.

– И все-таки?

– Что все-таки?

– Все-таки ты любил Лэндона?

Я откинулся на спинку кресла. Раньше оно стояло у папы в офисе, но он забрал его домой, когда они начали работать за высокими столами. Кресло было с дефектом: я знал, что, если навалиться на спинку всем весом, оно опрокинется.

Так что я схватился за край стола и выпрямился.

– Вряд ли, – наконец ответил я. А потом сказал: – Лэндон был первым парнем, которому я понравился. – Я с трудом проглотил комок в горле. – Что, если я больше никому так сильно не понравлюсь?

– Дариуш.

– Что?

– Ты хороший человек. И обязательно кому-нибудь понравишься. Я точно знаю.

Я покачал головой.

– А как же Чип? Ты ему нравишься.

– Фу, – скривился я, и Сухраб расхохотался.

– Дариуш.

– Чего?

– Он твой друг. Ты что, собираешься всю жизнь на него злиться?

– Да. Может быть. Не знаю.

– Ты помнишь, из-за чего мы в первый раз поссорились?

Я кивнул. Мы тогда пошли в душ после игры в соккер, Сухраб увидел меня голым и сказал, что мой пенис похож на тюрбан аятоллы.

Неужели вся моя жизнь станет чередой унижений из-за необрезанного члена?

Может, и так.

Может, это судьба.

– Так почему ты до сих пор со мной дружишь?

Я пожал плечами.

– Потому что ты попросил прощения.

– И ты меня простил.

– Ну да.

– Друзья не держат обид. Чип просил у тебя прощения.

Просил.

И много раз.

Но я не был уверен, что этого достаточно.

– Ты не просто попросил прощения. Ты больше так не делал.

– Но у нас случались и другие ссоры.

– Да. Но не по одному и тому же поводу.

– А с Чипом все иначе?

– Да. Он дружит с Трентом, хотя тот ужасно ко мне относится.

– Хм. Тогда, может, он и не изменится. Но знаешь что?

– Что?

– Я еще не встречал человека с таким большим сердцем, как у тебя, Дариуш. Уверен, ты со всем разберешься.

У меня запылало лицо.

– Спасибо.

Щеки Сухраба тоже порозовели. Он откашлялся.

– А как соккер?

Я рассказал Сухрабу о наших победах и поражении и о том, как странно и одновременно чудесно чувствовать себя частью команды.

Рассказал о бабушке и бабуле.

Рассказал о Лале и о созвездиях Маму и Бабу, которые она придумала.

Рассказал о том, что мама теперь почти не бывает дома. А папа наконец вернулся, и ему очень плохо, но он вроде как согласился принять мою помощь.

И впервые за очень долгое время я почувствовал, что, может быть, все действительно будет хорошо.

Нулевой меридиан

Мама постучала в дверь, когда мы с Сухрабом уже прощались. Она была в халате и держала в руках чашку кофе.

– Привет, Сухраб-джан. Chetori toh?

С минуту они с Сухрабом болтали на фарси, а потом мама сказала:

– Хорошо, Сухраб-джан, khodahafes[20]. Еще созвонимся.

– Khodahafes, – ответил Сухраб. – Пока, Дариуш. Скоро еще поболтаем, обещаю. Ghorbanat beram.

– Ghorbanat beram. Всегда.

Я отключился и откинулся на спинку кресла, зацепившись коленками за край стола, чтобы ненароком не опрокинуться.

Мама стояла, прислонившись к косяку двери, и смотрела на меня.

– Ты улыбаешься.

– С ним все в порядке. А я так боялся.

– Знаю, милый.

– А ты была в курсе?

Мама покачала головой.

– Но я подозревала, что они могли уехать. Махваш несколько раз говорила об этом.

– И что теперь будет?

– Не знаю. Если все получится, устроятся на новом месте. Может, в Торонто. – Она улыбнулась. – А может быть, и здесь.

– Правда?

– Если нам повезет.

Я на секунду представил, что Сухраб переезжает в Портленд. Приходит к нам на ужин. Мы гуляем вместе и играем в соккер. Я показываю ему свои любимые места. Мы пьем чай у нас на кухне. Находим укромный уголок в стороне от всего мира, где можно делиться тем, чем делятся друг с другом только лучшие друзья.

Мама подошла ко мне и погладила по голове.

– Дарий?

– Что?

– Я не хотела подслушивать, но… Я слышала, что ты сказал Сухрабу о Лэндоне.

– Понятно.

– Ты как?

– Нормально. Ну, во всяком случае, буду.

Мама долго смотрела на меня, словно пыталась понять что-то, чего не понимала прежде. Потом села на кровать и похлопала по покрывалу.

Я натянул футболку, стараясь прикрыть ярко-оранжевые плавки, и сел рядом с ней.

– Что случилось?

– Мы с ним поговорили. И… Мы хотим разного.

– Папа сказал, что вы с Лэндоном думали о том, чтобы… заняться сексом.

У меня сдавило грудь.

– Он думал. А я еще не готов.

Мамина рука снова легла мне на голову.

– Ты мог рассказать мне. Когда папы не было в городе, ты мог пойти ко мне, если нуждался в совете.

– Знаю.

– Может, я что-то не так сказала?

– Нет.

– Раньше ты всем со мной делился.

– И до сих пор делюсь.

– Но не таким.

Я посмотрел на свои руки. Мамины пальцы, перебиравшие мои кудряшки, замерли.

– Что такое?

Я зажмурился.

– Каждый раз, когда мы целовались, у тебя было такое выражение лица…

– Неправда.

Вот поэтому я и не хотел ей ничего говорить.

Знал, что она расстроится.

– В самом деле?

Мама сложила руки на коленях.

– Прости меня.

– Все хорошо.

– Нет, нехорошо. – Мама глубоко вздохнула. – Я не злюсь на то, что ты гей. Честное слово.

– Ладно.

– Понимаешь, с самого твоего рождения мы с папой мечтали