Дарий Великий заслуживает большего - Адиб Хоррам

о том, что у тебя будет счастливая жизнь. Ты рос, менялся, и мы потихоньку подстраивали под тебя свою мечту. Долгое время мне казалось, я знаю, куда ты идешь. Но теперь… – Мама сморгнула слезы. – После Ирана все изменилось.

Не все.

Я был геем еще до того, как поехал в Иран, просто не осознавал этого. И вернулся я точно таким же геем.

Но мама сказала:

– Вы с папой очень сблизились за эту поездку. И я так радовалась, потому что у меня сердце рвалось на части, когда я видела, как вы отдалились. – Мама прижала руку к сердцу. – Но пока папа тебя обретал, я тебя теряла. Это больно.

Признаться, я никогда не задумывался, как чувствовала себя мама из-за того, что мы с папой стали командой.

Меня обожгло стыдом.

– Прости, мам.

– Не надо. Я веду себя эгоистично.

– Нет. Я не хотел, чтобы ты чувствовала себя лишней.

– Я просто по тебе скучаю. Скучаю по нашим прежним отношениям. – Мама потянулась к прикроватной тумбочке, на которой стояла упаковка бумажных платочков.

– Держи. – Я передал ей коробку.

Мама высморкалась и вытерла нос.

Я тоже взял салфетку и вытер глаза.

– Прости, пожалуйста, – повторил я.

– Не надо извиняться. Такое случается, когда дети вырастают.

Но я не хотел, чтобы это случилось.

Не хотел, чтобы мы с мамой отдалялись.

– Я не хочу тебя терять.

– И ты меня не потеряешь. Никогда. Обещаю. – Мама вздохнула. – Дарий, я люблю тебя. Всего, целиком. Не нужно думать, что какую-то часть тебя я не принимаю.

– Знаю, – сказал я.

И всегда должен был знать.

Мне стало ужасно неловко, что у меня вообще возникали подобные мысли.

– Я просто боялся.

– Чего?

Я посмотрел на руки и потер подушечкой указательного пальца бирюзовый ноготь на большом.

– Не знаю.

Как объяснить человеку: ты боишься, что тот, кого ты любишь, вдруг перестанет тебя любить?

Но мама спросила:

– Ты поэтому до сих пор не сказал Маму?

Может, она все-таки понимала.

Может быть.

– Не хочу, чтобы она во мне разочаровалась.

Мама сжала мое лицо в ладонях.

– Дарий, ты никогда ее не разочаруешь. Ты лучший мальчик в мире, ты знаешь об этом?

Я покачал головой.

– Я не такой.

– Ты именно такой.

– Нет.

– Почему ты так говоришь?

– Потому что я эгоист.

И я рассказал маме о Тренте и о Чипе.

О том, как Чип признался мне в своих чувствах.

И попросил прощения за все – а я его не простил.

– Сухраб говорит, что друзья прощают друг друга. Но что я могу сделать, если лучший друг Чипа поставил перед собой цель превратить мою жизнь в кошмар? И Чип раньше тоже в этом участвовал. А теперь заявляет, что я ему нравлюсь? – Я покачал головой. – Что мне делать?

Мама долго не сводила с меня взгляд.

– Какой ты еще все-таки юный.

Это прозвучало так, будто раньше мама об этом не догадывалась. Будто невероятно чудесно быть юным и злиться на единственного человека, претендующего на роль твоего лучшего друга по нашу сторону нулевого меридиана.

– Когда ты молод и тебя переполняют эмоции, бывает сложно правильно их выразить.

– Значит, я, по-твоему, должен его простить?

– Этого я не говорю. Но в молодости люди склонны совершать ошибки. К счастью, большинство это перерастают. Чип по-прежнему тебя дразнит?

– Нет.

– Плохо с тобой обращается?

– Нет. Он нормальный. – Я вспомнил, сколько раз Чип помогал мне с учебой. Приглашал к себе в гости. Доверял присматривать за Эви. – Чип хорошо ко мне относится. Но все равно дружит с Трентом.

– Ты не можешь контролировать, кто с кем дружит, – сказала мама. – Особенно если учесть, что они теперь семья.

– Да я и не хочу его контролировать. Это даже звучит стремно. Но я… Не знаю, смогу ли я когда-нибудь доверять Чипу.

– Ты говорил ему об этом?

– Я не знаю как.

– Дарий, ты заслуживаешь, чтобы люди в твоей жизни делали тебя счастливым. Несмотря ни на что. Помни об этом. Хорошо?

– Я постараюсь.

– Я не прошу тебя простить Чипа. Но он кажется мне хорошим другом. И я бы не хотела, чтобы ты ставил на нем крест, если не до конца уверен, что это необходимо.

– Так что же мне делать?

– Решать тебе.

Новое будущее

Утром мама собрала семейный совет.

За всю историю своего существования – восходящую к тевтонским корням в разделенной Германии с папиной стороны и наследием каменной колыбели Йезда с маминой – Келлнер-Бахрами никогда не собирались на семейный совет.

Мы ступали на неизведанную землю.

Мама встала пораньше, чтобы приготовить большую фриттату[21]. Я сократил пробежку, чтобы помочь маме нарезать апельсины и яблоки. Потом заварил большой чайник персидского чая, а мама поставила на стол блюдо с печеньем, купленным у девочек-скаутов на ежегодной распродаже.

Пока мы ели, папа объявил, что ему нужно съездить в Лос-Анджелес еще раз, но всего на два дня, чтобы передать дела. И от работы в Арканзасе он тоже откажется.

А я рассказал о нас с Лэндоном.

– Но мне нравился Лэндон! – воскликнула Лале.

– Мне тоже. Но… Иногда просто ничего не получается, – сказал я.

– И кто теперь будет твоим парнем?

– Думаю, никто. У меня впереди последние матчи сезона. Надеюсь, к его завершению я уже найду новую работу. И смогу набрать дополнительных смен, чтобы вам помогать.

– Это ненадолго, – сказал папа. – А потом будешь откладывать на будущее. Независимо от того, пойдешь ты в колледж или нет. Договорились?

– Договорились.

Лале рассказала всем о космическом проекте для школы. Она получила за него золотую звездочку – высшую награду от мисс Шах – и завела новых друзей.

– Дедушка Авана из Индии, – объяснила она. – А Индия – почти сосед Ирана. Он туда летает каждое лето.

Я был рад, что у Лале появились друзья.

И что моя сестра снова улыбается.

Бабушка с бабулей объявили, что возвращаются домой.

– Мы и так у вас задержались, – сказала бабушка.

А мама сказала:

– Да нам только в радость.

И это был таароф наивысшего уровня, если таарофы вообще распределялись по уровням.

Дом едва не гудел от разлившейся в воздухе странной энергии.

Рождалось новое будущее.

Я помог бабушке собрать вещи: складывал штаны, кофты и разбирал носки по парам, пока она паковала «неприличности».

Серьезно.

Она так и сказала:

– А я займусь неприличностями, – словно все так называли свои трусы и лифчики.

Хотя бабушка, наверное, называла последние «бюстгальтерами».

Я улыбнулся.

– Радуешься, что мы уезжаем? – спросила бабушка.

– Нет. Просто подумал кое о чем смешном.

Бабушка подняла бровь и внимательно на меня посмотрела.

– Думаю, это к лучшему. Твой отец скорее пойдет на поправку, если нас не будет рядом.

– Почему ты так