Кто готовил Тайную вечерю? Женская история мира - Розалин Майлз

рока повторилась в бесчисленных иных уголках земного шара по мере того, как новая юридическая система, вместе с системой метрической, распространилась на большую часть цивилизованного мира.

Но, хоть силы патриархата перегруппировывались и наносили безжалостные удары, в недрах самих этих репрессивных структур уже росли семена их будущего поражения. Индустриальная революция неизбежно побудила женщин искать для себя новую идентичность и новые цели – а кроме того, сама того не желая, вложила им в руки средства для этого. Сам успех Индустриальной революции в создании прибыли породил новый феномен: праздную жену как знак социального успеха мужа. Производство избыточных товаров и денежной прибыли неизбежно вело к производству избыточных женщин. Кроме того, оно породило идею, в исторической перспективе совершенно новую: что женщин должны полностью обеспечивать мужчины. Так множество женщин из растущего буржуазного слоя обнаружили себя в каком-то лимбе, на положении среднем между китайской куклой и декоративной собачкой – в классической роли «маленькой женщины», узнаваемой и по сей день. Праздной жене, лишенной труда и какой-либо значительной жизненной роли, вместо этого предлагались новоизобретенные «Наука домашнего хозяйства» миссис Битон, руководство Эмили Пост по этикету и «Язык цветов».

Однако шло время, и «это странное мужское заблуждение, требующее от женщин бесполезности, – говоря словами историка Амори де Риенкура, – доказало свою решительную ошибочность»: «исторические данные показывают, что женщины не позволяли отодвигать себя в дальний угол или держать без дела и очень быстро так или иначе вновь возвращали себе место в центре событий»[344]. Навязанная пассивность дала «состоятельной даме» время и возможность размышлять о своем расслабляющем и деморализующем образе жизни, о своей всецелой экономической и социальной зависимости от мужчины. Когда же этот вопиюще неестественный и бессмысленный образ жизни, опостылевший женщинам, словно кость в горле, навязывали им под видом высшей формы бытия, о которой всякая женщина может только мечтать – конфликт между тем, что должно быть, и тем, что есть, становился неизбежным и неуправляемым.

На другом краю спектра находилась работающая женщина – та, у которой не оставалось времени и сил размышлять о своей участи. Полностью подчиненная своему господину и повелителю, она стонала под народившейся «двойной сменой»: трудилась полный рабочий день, а вечерами и ночами несла полноценную нагрузку домашних обязанностей. Однако до замужества эти женщины получали опыт, пусть и недолгий, новой жизни. Переход к капитализму создал огромный список профессий и должностей, никогда прежде не существовавших: в банковском и финансовом деле, в бизнесе и торговле, в новых технологиях – например профессии телеграфиста или машинистки. Миллионы молодых женщин – стенографисток, телефонисток, кассирш, секретарш, продавщиц в больших магазинах – пополнили новую армию «работающих девушек». Этот новый опыт неизбежно сообщал им, что «обучение музыке, французскому языку, танцам, рисованию акварелей, вышиванию, а также выработка идеальной осанки далеко не всегда помогает найти достойную работу», как замечал один обеспокоенный критик[345]. К тому же идею, что молодые женщины могут работать лишь до замужества, опрокинул опыт социальных работников, таких как британская женщина-реформатор мисс Рай, в 1861 году давшая такую оценку положения «работающих девушек»:

Каждый день мой кабинет осаждают желающие найти работу, и едва ли найдется в Соединенном Королевстве хоть одно графство или город, откуда не приходили бы мне отчаянные запросы. К сожалению, мой опыт такого рода не уникален… Могу утверждать, что одну контору такого рода посещают до ста двадцати женщин в день, причем нередко случается, что работу не находит ни одна»[346].

В таких обстоятельствах работающие женщины вынуждены были отвергнуть миф о всемогущем «добытчике» и, подобно праздным женам, задуматься о том, что за сила оторвала их жизнь и интересы от жизни и интересов мужчин. Кроме того, одинокие женщины успевали вкусить плод экономической независимости, прежде чем лишиться ее в браке. Правда, учитывая, что зарплата у женщин была в целом вдвое ниже, чем у мужчин, даже у этого плода ощущался постоянный унизительный привкус малоценности и бесполезности.

Были и другие факторы, все настойчивее подталкивавшие женщин усомниться в их оценке, данной мужчинами. Женщины, переживавшие опасные приключения на рубежах Империи, побеждавшие кровь и смерть, огонь и голод, не могли легко проглотить «новейшие открытия» ученых о женской слабости. Флоренс Найтингейл вошла в историю как «леди с лампой». Но в Крыму ее знали как «леди с молотком» – после случая, когда, получив отказ в снабжении необходимыми припасами, она сама разбила молотком тяжелую дверь склада[347]. В своей деятельности она сталкивалась со множеством препятствий, подвергалась самым разным оскорблениям, но никто не осмелился бы назвать ее жертвой «несовершенного женского организма». То же можно сказать о Гарриет Табмен по прозвищу «Генерал Табмен», знаменитой активистке «подпольной железной дороги», по которой переправляли с американского Юга в Северные штаты беглых рабов; во время Гражданской войны она руководила акцией освобождения более 750 чернокожих; в истории Соединенных Штатов эта военная кампания осталась единственной, которую спланировала и провела женщина[348].

Такие женщины – и те, что с восхищением взирали на их подвиги – не могли легко смириться с поверхностным и унизительным представлением о «женской природе», которое так пламенно отстаивали их современники-мужчины. Едва ли кто-либо из них сумел выразить свой протест лучше Соджорнер Трут, соратницы Гарриет Табмен, бывшей рабыни и аболиционистки, в ее речи на конгрессе по правам женщин в 1851 году:

Мужчины говорят: женщинам нужно помогать садиться в экипаж, переходить через канавы, им следует везде уступать лучшие места. А меня никто никогда не подсаживал в экипаж, не помогал перебираться через лужи, не уступал место – выходит, я не женщина?

Взгляните на мои руки! Я пашу, сею, жну, работаю так, что мужчина за мной не угонится – что же, я не женщина?

Я могу работать не меньше мужчин, не меньше их есть (если найдется еда), не хуже их терпеть побои. Что же, я не женщина?

Я родила тринадцать детей. Большую часть из них продали в рабство у меня на глазах, и когда я изливала в слезах свое материнское горе, никто, кроме Иисуса, меня не слышал – что же, я не женщина?[349]

В конечном счете, не ученые, а именно законодатели – их неуклюжие и жестокие попытки поддержать трещащие опоры патриархальной власти – вызвали открытое восстание женщин. В сущности, требование прав женщин на справедливость, на личную свободу, на статус полноценного человека представляло собой последнюю волну великой политической бури – «столетия революций». В своих требованиях женщины лишь шли по следам мужчин, добившихся в этом новом индустриальном мире почти всех своих целей, и предлагали расширить сложившееся понимание равенства. Сама сущность демократического идеала предполагает, что права, дарованные гражданам, не могут быть произвольно отняты у одной из групп граждан. Конечно, это не означало, что власть имущие не станут пробовать. Пока правительства перекраивали старые национальные законодательства в соответствии с демократическими требованиями, у них впервые в истории появилась возможность сознательно и категорично отказать женщинам во всех и каждом из прав, недавно завоеванных мужчинами. По обе стороны Атлантики женщинам пришлось столкнуться с тем, что под пресловутыми «правами человека» понимаются права исключительно человека мужского пола.

Особенно оскорбительным, по крайней мере, для англичанок было то, что пока мужчины завоевывали себе новые права – например «один человек – один голос», – женщины подверглись новым, невиданным прежде стеснениям. До сих пор законных оснований для дискриминации женщин не существовало. Никогда закон не запрещал женщинам становиться членами Парламента – и настоятельницы Шефтсбери, Баркинга, Уилтона и Сэнт-Мэри-Уинчестер заседали там в течение столетий. Еще в царствование Стюартов аристократки имели право отбирать кандидатов в Парламент и назначать выборы. И эти женщины не считали свои политические привилегии чем-то банальным или маловажным, что доказал ответ графини Дорсет некоему придворному интригану, пытавшемуся навязать ей кандидата, угодного королю: «Меня преследовал Узурпатор [Кромвель], со мной дурно обращались при Дворе [графиня вытерпела оскорбление от Карла II], но подданный распоряжаться мною не будет. Я не выставлю на выборы вашего человека»[350]. Эти права, хоть на практике и принадлежавшие лишь женщинам из высших классов, были важны в принципе, как нарушение абсолютной догмы, гласящей, что право на власть имеют лишь мужчины. Теперь же новые законодательные акты, беспрецедентные в истории «Матери Парламентов», официально, юридически отрезали женщин от власти, оставляя бенефициарами всех новейших реформ лишь англичан мужского пола. Вот та искра, из которой наконец зажглось пламя женского движения.

Искра пала на почву, уже давно готовую вспыхнуть. Движение, казалось, родившееся из ничего в середине XIX столетия, на самом деле возникло еще в конце XVIII века, когда голоса женщин наконец прервали тысячелетнее молчание. После бессчетных