Черная мантия. Анатомия российского суда - Борис Миронов

Миронов: «Это ложь!»

Судья: «Снимаю вопрос!»

Миронов: «Скажите, каковы документальные источники, на которые ссылается автор в книге «Приговор убивающим Россию», или он делает утверждения голословно, не подтверждая их фактами?»

Эксперт, понимая, что находится под надежным локотком судьи, расправляет узкие плечи и бодро отбрасывает волосы со лба: «Полагаю, что голословно».

Миронов: «На основании чего Вы сделали такой вывод?»

Чешко выпячивает впалую грудь: «Я делаю этот вывод на основании анализа текста. Таких фактов в произведении господина Миронова нет».

Иван Миронов поворачивается к судье и с обреченностью врача, предвидящего летальный исход, ставит диагноз еще пытающемуся петушиться эксперту: «Это ложь, Ваша честь!»

Судья подобно жене, не желающей понимать, что скоро станет вдовой, наваливается грудью на стол и причитает: «Суд предупреждает Вас, подсудимый Миронов, о недопустимости некорректных высказываний в отношении эксперта».

Миронов двигается дальше: «Вам известно, Чешко, что все источники книги «Приговор убивающим Россию» являются открытыми документальными материалами, а использованная автором информация, почерпнутая из них, по сей день не оспаривалась никем как недостоверная или клеветническая?»

Чешко покрывается нервной испариной, но не оставляет петушиного задора: «Соблаговолите подтвердить это фактами!»

Миронов начинает перечислять факты, но судья быстро соображает, что подсудимый вернется сейчас к тем самым неопровержимым документальным источникам книги, как материалы ФСБ, МВД, Счетной Палаты, Государственной Думы, только что отвергнутым ею, и запрещает Миронову продолжать дальше. Снимает вопрос.

Миронов: «Скажите, пожалуйста, когда Вы обличаете автора в возбуждении национальной ненависти и ссылаетесь на стр. 37 книги «Приговор убивающим Россию», но при этом не приводите конкретной цитаты, Вы имеете в виду вот это высказывание с этой страницы: «По данным спецслужб, 35 процентов наркорынка Москвы контролируют азербайджанцы, наиболее известны так называемые «мингечаурская» бригада и азербайджанско-дагестанская «закатальская» бригада, специализирующиеся на содержании наркопритонов и продаже наркотиков растительного происхождения. 90 процентов героина в столицу привозят таджикские наркокурьеры («Комсомольская правда», 11.05.04)»?

Судья яростно: «Я вопрос снимаю, так как он направлен не на выяснение информации у эксперта, а на цитирование Бориса Миронова. Подобные вопросы я буду снимать и впредь!»

Адвокат Чепурная: «У меня возражение, Ваша честь. Экспертами исследовалась целиком вся брошюра «Приговор убивающим Россию». Суд отказал нам в доведении ее содержания до присяжных заседателей. Вы нарушаете наше право на защиту».

Судья: «Действительно, в исследовании книги Б. С. Миронова суд отказал, так как она не относится к делу!»

Иван Миронов удивленно: «Ваша честь, не мы же засунули эту книгу с экспертизой в уголовное дело!»

Судья Пантелеева непреклонна: «Но вы потребовали пригласить эксперта. Вы захотели исследовать содержание экспертизы!»

Миронов вздыхает, понимая, что с логикой у судьи застарелая вражда, и примирения здесь ждать не приходится. Он пробует переформулировать вопрос: «На какую конкретно цитату из книги Вы опираетесь, когда обвиняете автора в возбуждении национальной ненависти и ссылаетесь на страницу 37?»

Чешко возвел глаза к потолку: «Когда речь идет о контексте, не всегда нужно цитировать. Можно прочитать и увидеть».

Миронов настойчиво: «Мне нужна конкретная цитата».

Чешко увертливо: «У меня на руках ее нет».

Адвокат Чепурная вынуждена вновь вернуться к компетенции эксперта: «Уважаемый эксперт, имели ли Вы право проводить эту лингвистическую экспертизу, если Вы не являетесь лингвистом и не используете специальные методы исследования текста?»

У Чешко не выдерживают нервы: «Я прошу обратить внимание, что экспертиза называется — экспертиза вещественных доказательств!»

«Лингвистическая», — зачитывает Чепурная заглавие экспертного заключения в уголовном деле, но Чешко делает вид, что ее не слышит.

«Как правило, — красуется он многоопытностью, — следователь называет экспертизу социологической, этнологической или экспертизой вещественных доказательств. Ни о какой лингвистической экспертизе здесь речи не идет».

Чепурная сама не ожидала, что ее вопрос приведет к такому результату: «Так Вы отказываетесь признавать свою экспертизу лингвистической?»

Чешко вздрогнул, понял, что наговорил лишнего, но ему на выручку уже приспела судья. Вопрос снимается.

Миронов: «Что Вы считаете негативными высказываниями в адрес Правительства России?»

Чешко трясет экспертизой: «Помилуйте, вот мои выводы!»

Миронов: «На какие конкретно цитаты Вы опираетесь?»

Чешко натренированно увиливает от ответа: «Общий контекст книги об этом свидетельствует».

Миронов: «Как можно судить об объективности Ваших выводов, если Вы не можете привести ни одной цитаты?»

Чешко в изнеможении смотрит на судью, та снимает вопрос.

Миронов: «Имеет ли право эксперт, производящий лингвистическую экспертизу, устанавливать, что тот или иной факт «порочит репутацию государственных деятелей», или это исключительно право суда?»

Чешко пытается улизнуть от ответственности: «Я отвечал только на поставленные передо мной вопросы».

Миронов: «Какие основания у Вас утверждать, что в данной книге содержится информация, порочащая честь и достоинство лиц из Правительства?»

Чешко бормочет маловразумительное: «Эксперт не отвечает за формулировку вопроса».

Миронов: «Скажите, уважаемый доктор наук, мнения и оценки в лингвистических экспертизах обязаны верифицироваться?»

Эксперт теряется в догадках насчет термина «верифицироваться», пытается выкрутиться: «Объясните, пожалуйста, присяжным, что это означает. Ведь простые люди этого не знают», — просит он подсудимого.

Миронов понимающе улыбается уловке бедолаги: «Лингвисты хорошо знают этот термин. Верифицировать — означает подтверждать фактами».

Но так и не дождавшись ответа от ученого эксперта Чешко, побоявшегося, очевидно, повторить чересчур мудреное для него слово, Миронов завершает свой допрос: «Скажите, содержатся ли в книге «Приговор убивающим Россию» призывы к уничтожению Чубайса, высказывания, унижающие честь и достоинство Чубайса?»

Судья Пантелеева, с любопытством прислушивавшаяся к ученой дискуссии насчет верификации, встрепенулась, как петух при свете зари: «Я вопрос снимаю. Перед экспертом не ставился такой вопрос».

Но Чешко вдруг заговорил ворчливо: «Про Чубайса там все-таки нет. Если бы Чубайс там присутствовал, такие примеры были бы приведены».

Последним аккордом допроса ученого эксперта Чешко стал вопрос адвоката Першина: «Проверяли ли Вы цитаты из книги «Приговор убивающим Россию» на их соответствие действительности?»

Эксперт благоразумно промолчал, а судья бранчливо проворчала: «Мне кажется, что-то другое надо проверять: обладал ли эксперт возможностью давать такие экспертизы».

Заявление судьи буквально потрясло стены храма Фемиды. Судейское кресло усомнилось в правомерности выводов следствия! 

Техника допроса свидетелей алиби (Заседание сорок третье)

Слово «допрос» в русском языке волочит за собой шлейф ассоциаций гнетущего свойства. На Руси принято было допрашивать с пристрастием, под пытками, под страхом или угрозой. Историческая память народа сохранила всяко-разные допросы — на дыбе, под кнутом, на огне, на морозе, на комарах… Век от века допросчики оттачивали свое мастерство, переходя постепенно от закапывания допрашиваемого в землю по шею к надеванию ему на голову целлофанового пакета, от молотьбы резиновыми дубинками по причинным местам к использованию там же электричества. Приемы допросчиков год от года все цивилизованнее, как никак на дворе двадцать первый век, а в сегодняшних судах они прямо-таки дышат гуманизмом и человеколюбием. А все же, хоть и изредка, да прорежется вдруг в замашках прокурора родовая жилка заплечных дел мастеров.

На процессе по делу о покушении на Чубайса прокурор Каверин уже не раз демонстрировал искусство ведения допроса, когда и в жестокости его не упрекнешь, — допрашиваемый человек стоит перед судом как миленький, целый и невредимый, живой и здоровый, — но замучивают его так, что выползает он из зала суда в состоянии скотины, исхлестанной бичом с вплетенной в него свинчаткой.

На заседание прибыли свидетели алиби подсудимого Ивана Миронова — соседки по дому, мать и дочь, несколько лет кряду жившие с ним на одной лестничной площадке. Первой к допросу призвали Алевтину Михайловну Кузнецову, семидесятилетнюю женщину, которая, с трудом передвигаясь, еле добрела до трибуны. Ноги почти не держали ее, свидетельница ухватилась за край трибуны, словно за спасательный круг.