Сирота с Манхэттена. Огни Бродвея - Мари-Бернадетт Дюпюи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вот тогда-то ситуация и обострилась, — тихо проговорила она. — Я разозлилась, вышла из себя. Сказала, что знаю про ее делишки с бандитами в Бронксе, и она испугалась. И попыталась меня убить. Как глупо с ее стороны! А потом бросилась с балкона. Наверняка потому, что не видела другого пути…
Элизабет замерла на месте, пораженная очевидным: Скарлетт Тернер покончила жизнь самоубийством.
— И шансов уцелеть у нее не было ни малейших! Если б не проезжавший внизу омнибус, она бы скончалась на месте и не смогла обвинить меня. Но до последнего вздоха она жила во зле, ненавидела. И Лоретта — такая же.
Ее монолог привлек внимание полицейского, которого она до этого не видела. Он пересек коридор и посмотрел на молодую женщину через решетку.
— Разговариваешь сама с собой? — спросил он насмешливо. — Шеф прав, ты девочка красивая, но с головой не в ладах. Эта богатая дама платила тебе за любовь, но что-то тебе не понравилось? Вечером тебя отвезут в головное управление Департамента полиции Нью-Йорка[37]. На будущей неделе пойдешь под суд.
— Вы заблуждаетесь на мой счет, господин полицейский, — с достоинством отвечала Элизабет. — Никто не приезжал, не просил со мной поговорить?
— Нет. Нужна ты кому-то… Шлюх в городе хватает.
Мужчина ушел, раскуривая на ходу сигарету. Уязвленная таким обращением, Элизабет осмотрела свое черное шелковое платье. И только теперь заметила, что рукав надорван, несколько пуговиц на корсаже расстегнуты, так что видны ключицы. Смутившись, она схватилась за шиньон и поняла, что волосы растрепались, ко лбу прилипли несколько прядок.
«Теперь понятно, почему меня сочли гулящей, — думала она, глотая слезы. — Господи, что я наделала?!»
Было страшно, хотелось плакать. Элизабет снова заходила по камере, от стены к стене. Через некоторое время живот скрутило такой болью, что она согнулась пополам. И, что еще страшнее, боль эта была знакомой.
— Нет, только не сейчас! Не тут! — взмолилась молодая женщина.
Она поскорее присела, не смея опереться спиной об оштукатуренную стену, всю в подозрительных пятнах, и попыталась вспомнить даты своих последних женских недомоганий.
— В июле, на пароходе? Нет, ничего не было… Я сильно уставала, и было не до того. В августе? Хоть убей, не помню. Хотя скорее нет, потому что выходила я редко и не могла бы не заметить, — бормотала она себе под нос.
Бонни часто замечала вслух, до чего у нее, Элизабет, нерегулярные критические дни, которые называла «месячными».
«Выходит, прошло три месяца! И у меня ничего не болело!»
И тут ее осенило — так вспышка рассеивает сумрак. Молодая женщина положила руки на живот, легонько его помассировала. Неожиданно вспомнилась фраза, услышанная словно бы извне в тот летний вечер, в ванной: «Ты больше не одинока!»
— Что, если это правда? И я жду нашего с Ричардом ребенка?
Эти слова Элизабет произнесла шепотом, преисполненная надежды, и тут же разрыдалась.
«Я была беременна и вот теряю ребенка! — мысленно сокрушалась она. — Теперь я точно знаю, я носила под сердцем нашего малыша и подвергла его опасности, разыгрывая из себя Немезиду!»
Сама не своя от горя, она всей душой воззвала к Господу, ритмично раскачиваясь при этом влево-вправо, как в трансе: «Умоляю, Господи, сохрани моего малыша! Он тут, он еще живет… Спаситель, сжалься над ним! Он будет моей звездой, обещанием счастья. Господи, прости мне мои прегрешения, мою гордыню!»
Гул шагов, голоса… Элизабет зажмурилась. Она готова была к любой схватке, потому что теперь она не одна.
11. Именем закона
Манхэттен, полицейский участок, в тот же день, субботу, 23 сентября 1899 года
Элизабет прилегла на деревянный топчан, потому что ничего другого для заключенных предусмотрено не было. Она смотрела в потолок, но все мысли ее были об обещании счастья, которое подарило ей ее молодое тело. Стоило ей успокоиться, и боль в животе почти затихла.
«Я теперь не одинока!» — твердила она про себя. — «Я услышала это в минуту наибольшего отчаяния, и это было мне утешением! Ну конечно, у меня будет ребенок! Плод нашей с Ричардом любви!»
Элизабет вспомнила младенцев на попечении у милосердных сестер, в больнице. Иногда, в часы кормления, ей позволяли с ними понянчиться.
«Господи, малыш — это так чудесно! Радость, не омраченная ничем! — размышляла она. — Останься со мной, мой маленький, ты мне так нужен! Я так тебя люблю!»
Лязг железа и чьи-то рассерженные крики заставили ее насторожиться и привстать. Хриплый голос полицейского что-то отвечал на рассерженные тирады собеседника.
— Па!
Эдвард Вулворт закатил в управлении настоящий скандал. Как только его провели по коридору, он подбежал к камере и вцепился в решетку так, что побелели пальцы.
— Лисбет, милая! Они обращаются с тобой как с преступницей! — с горечью вскричал он. — Я не смог приехать сразу, решил начать с поисков адвоката. Он со мной, и уже определяется сумма залога. Но только…
— Па, прости меня, пожалуйста! Клянусь, я не убивала Скарлетт! И где ма?
— Я не разрешил ей ехать. Лисбет, это ужасная трагедия, и Мейбл потрясена. Я оставил с ней Норму. И, вдобавок ко всему, ты оказалась в этом замешана!
Элизабет встала и подошла к Эдварду, который тихо спросил:
— Почему ты решила действовать в одиночку? Я уже ознакомился с досье, собранным Робертом Джонсоном, и знаю, что расследование он проводил лично. Норма, вся в слезах, позвонила нашим друзьям и все мне рассказала. По приезде домой я сразу потребовал объяснений. Лисбет, этой трагедии могло бы не быть! Ты много дней скрывала от меня то, что узнала насчет Скарлетт. Но почему? Причина?
— Я всего лишь рассчитывала ее припугнуть, па. Чтобы она наконец уехала! И теперь сама себя за это виню.
— Расскажешь подробно обо всем, что сегодня произошло, нашему адвокату. И знай, Лоретта, горничная Скарлетт, свидетельствует против тебя. Она заявила, что видела, как ты била ее госпожу и столкнула с балкона.
— Лоретта врет. Ее даже не было в комнате. Па, очень прошу, верь мне! Я готова остаться в тюрьме, лишь бы знать, что ты не считаешь меня убийцей! В противном случае мне не будет ради чего бороться, потому что я чувствую себя виноватой в этом кошмаре!
— Ну-ну, не плачь, — смягчился Эдвард. — Ну конечно я тебе верю и сделаю все, чтобы вытащить тебя отсюда. Тебе давали еду, напиться? Вижу, ты совсем продрогла. Норма передала тебе
