Сирота с Манхэттена. Огни Бродвея - Мари-Бернадетт Дюпюи

— Порок, развращенность! Для такой наивной дурочки, как вы, это всего лишь слова. — Она говорила жестко, иронично. — Вы не представляете, насколько мужчины слабовольны, развращены и постоянно жаждут запретных удовольствий! На их постыдных страстях я делаю большие деньги, и мне ничуть не стыдно. Конечно, я не ожидала услышать это от вас, но теперь, если подумать, даже рада, что своими мерзостями замарала вашу прекрасную чистую душу. Так что, если вы рассчитываете этим выжить меня из Дакота-билдинг, не надейтесь — не выйдет!

Теперь женщины стояли лицом к лицу, почти нос к носу. Можно было рассмотреть пудру на искусно подкрашенном лице Скарлетт, синие тени на ее исчерченных тонкими морщинками веках… И запах ее духов был тяжелый, удушающий, с доминантной нотой ванили.

— Я пока ничего не говорила родителям, мадам, — тихо произнесла Элизабет. — И сохраню ваш секрет при условии, что вы как можно скорее уедете. Это будет несложно, потому что квартиру вы не купили, а арендуете.

— Надо же, какие мы пронырливые! — процедила Скарлетт сквозь зубы. — Как вы получили эти сведения?

— Может, погадала на картах?

Элизабет отскочила, увернувшись от адресованной ей пощечины. Скарлетт Тернер побелела от злости, растеряла всю свою выдержку.

— Больше никаких попыток меня ударить, мадам! — сказала Элизабет. — Или я расскажу полиции вещи поинтереснее.

Их хватит, чтобы вас упекли за решетку.

Задыхаясь от волнения, Скарлетт подошла к низкому барному столику черного дерева и схватила бутылку виски. Плеснула в бокал напитка и залпом выпила.

— А я думала, что в Нью-Йорке наконец заживу спокойно! — покачала она головой. — Но тут являетесь вы и начинаете вставлять мне палки в колеса. Почему, почему вы не остались во Франции, в своем замке, с Ричардом Джонсоном, этим фатом, чьи фотографии мне постоянно подсовывала Мейбл?

— Вам, мадам, это знать необязательно. Я приехала и сумею защитить родных. И прошу не оскорблять память моего мужа.

— Снова красивые слова! Поосторожнее со мной, Лисбет! Я не позволю вам разрушить то, чего я достигла ценой многолетних усилий. Да, я разбогатела на торговле телом! Вижу, от таких выражений вас коробит, но оно точное и меня устраивает. Сейчас мои дела в Мэне ведет доверенное лицо, а я смогла перебраться в Нью-Йорк и жить, как великосветская дама с безупречной репутацией, иметь подруг своего круга, таких как Дорис и Мейбл Вулворт. Так что можете рассказывать что и кому хотите! Мне никто не станет досаждать. У меня обширные связи, Лисбет, вы даже представить не можете насколько… И в полиции — тоже.

Итак, маски сброшены… Скарлетт Тернер присела на подлокотник кресла, сложила руки на коленях. Элизабет же продолжала смотреть на нее своими ясными голубыми глазами, причем с иронией, которая удивила Скарлетт.

— И что такого ужасного я делаю? — вновь заговорила миссис Тернер злым голосом. — Вытаскиваю из грязи этих несчастных девиц, и в моем заведении они живут на всем готовом, их кормят, обстирывают. Я покупаю им красивые платья. Поверьте, новая жизнь им нравится больше.

— Это проституция, мадам, — отрезала Элизабет.

— Называйте как хотите. Ко мне в заведение приезжают издалека, чтобы удовлетворить свои весьма специфические фантазии, и щедро за это платят.

— А Лоретта? Вы и ее вскоре туда отправите?

— Нет, она на особом положении. Я подобрала ее двенадцатилетней, буквально сняла с «сиротского поезда». Отправить такую красоту на Средний Запад, где какой-нибудь грязный тип надругается над ней? У наших благотворителей, конечно, все на мази, да не всегда выходит гладко…

— Я в курсе. Рассказывала монахиня в больнице. Сейчас идут проверки, насколько детям хорошо живется в новых приемных семьях[34].

Передернув плечами, Скарлетт продолжила рассказ:

— Лоретта — испанка. Ее родители умерли через два месяца после приезда в Нью-Йорк. Я отправила ее учиться в школу-пансион, а на каникулы забирала к себе, в свою квартиру. Она быстро поняла, что происходит на другой половине дома, и так возненавидела мужчин, что в день своего пятнадцатилетия доказала мне свою любовь. Вы были замужем, Лисбет. Супруг наверняка воспользовался своими правами, но был ли он деликатен, нежен, внимателен к вашим потребностям?

— Я не обязана отвечать.

— Мейбл болтливее вас. В начале нашей дружбы она жаловалась на своего дорогого Эдварда, которого мало заботило, что жена переживает с ним в постели. А я — я мечтала ее завоевать, открыть ей новые грани наслаждения. И добилась бы своего, если бы не приехали вы!

Элизабет чувствовала, что силы покидают ее. Хриплый голос Скарлетт действовал на нервы, хотелось присесть, но ей казалось, что так она станет более уязвимой.

— И вот приехали вы, Лисбет, и Мейбл вдруг показалась мне скучной, банальной и глупой. Так что я вполне могу простить вам вмешательство в свою жизнь, если вы мне доверитесь.

— Замолчите! Я запрещаю вам критиковать ма!

— Да кому нужна ваша ма! — сердито одернула ее Скарлетт, вставая. — Вы сами сказали, что вы — не ребенок. Нет, вы — женщина редкой чувственности, которая исходит от вас, хотите вы того или нет. Вы пробуждаете желание, Лисбет. Вас хочется любить, прикасаться, доводить до экстаза. Помните ту встречу с доктором Чарльзом Фостером, позавчера? Прекрасный пример! Ради одной вашей улыбки он готов был бросить Перл Вулворт, свою невесту!

— Замолчите наконец! — возмутилась Элизабет. — Я требую, чтобы вы навсегда исчезли из нашей жизни. Соединенные Штаты велики, вашей порочности есть где разгуляться! Вы насквозь фальшивы, миссис Тернер, и эти ваши Таро, и пророчества. Но то, чем вы занимались последние месяцы, — преступно.

— Нет, это тебе придется замолчать! — сладко протянула Скарлетт, а потом набросилась на молодую женщину и заключила ее в объятия.

Ощущение было такое, будто ее пленил демон с сильными мужскими руками. И губы у него были властные, требовательные, совсем как у Ричарда… И этот горячий язык, пытающийся преодолеть преграду стиснутых зубов…

Элизабет еще раз пережила те мгновения подлинного отчаяния, когда Гуго Ларош швырнул ее на пол и, ослепленный страстью, жестоко овладел ею. Но теперь она могла защитить себя, поэтому кулаками стала бить Скарлетт по спине и по голове, потом вцепилась в ее светлые кудри. А поняв, что силы на исходе, укусила до крови за губу.

— Фурия! Глупая шлюшка! — засмеялась Скарлетт. — Ты не понимаешь своего счастья!

С блестящими от возбуждения глазами она отпустила Элизабет, и та, не помня себя от унижения и злости, отбежала к самому окну. Она действовала инстинктивно: свежий воздух придаст сил, прогонит вкус этих омерзительных поцелуев…

— Вы можете сколько угодно оскорблять меня, миссис Тернер. Вы — душевнобольная, развратная женщина,