Отель одиноких сердец - Хезер О’Нил

– Меня бы такое не удивило, – заметил Пьеро. – В книгах пишут буквально обо всем.

– Сейчас не об игре на пианино вам нужно беспокоиться. Не переживайте по этому поводу.

Пьеро улыбнулся, когда по венам заструился болеутоляющий наркотик – казалось, он перемешан не с кровью, а с медом. Поппи его бросила. Ему от этого значительно полегчало. Может быть, нехорошо было испытывать по этому поводу такое чувство. Ему хотелось верить, что, возможно, Поппи нашла себе кого-то другого, с кем могла жить и кого могла любить. Ей наверняка было лучше с этим новым мужчиной. Правда, внешность его кого угодно могла изрядно напугать, но кто такой был Пьеро, чтобы судить о книге по обложке?

Следуя ходу подобного рода мыслей, Пьеро предпочитал оставаться в неведении. Он оказался, если можно так выразиться, на психологическом перепутье. Он мог выбрать верный путь, полный сожаления, чувства вины и ответственности. Или другую дорогу, которую он в итоге избрал. Потому что в глубине души он знал: этот злобный человек с блудливой наружностью мог обречь Поппи лишь на то, чтобы она продолжала катиться по наклонной в причудливый и порочный мир торговли любовью.

Когда сняли гипс, Пьеро вернулся на работу в кинотеатр. Прежде всего ему хотелось проверить, как будут себя вести его пальцы. Ему не терпелось выяснить, свершилось ли чудо. Хозяин был зол на Пьеро за его отсутствие, но сказал, что позволит ему сделать то, что он хочет, во время перерыва. После того как на протяжении часа ковбои наперебой грозили друг другу, на экране высветилось слово Антракт. Пьеро удобно устроился перед пианино, расправил плечи, вытянул руки, повертел в разные стороны головой и размял пальцы, пробежавшись ими в воздухе над клавишами.

Этим пианино он был вполне доволен. Оно обладало собственным, особенным нравом. Клавиши были необычайно мягкими, Пьеро казалось, их можно даже не касаться. Он просто опускал пальцы на клавиши, представляя себе мелодию, и инструмент начинал играть как бы сам по себе. Между пианино и воображением Пьеро возникло нечто схожее с любовной связью.

Этот инструмент был вполне компанейским. Некоторым пианино нечего сказать. А этому хотелось общаться. Это пианино хотело жаловаться Пьеро так же, как Пьеро подмывало поплакаться инструменту. Пианино было его группой поддержки, его заступником. Единственным существом, которое в последние годы пыталось отговорить его от пагубного пристрастия к наркотикам.

Пальцы сильно болели, когда он положил их на клавиши. Он нажал на них опасливо, так, что пальцы его стали походить на ноги девочки, играющей в классики. У него болело все тело, истерзанное чувством вины, печалью и одиночеством. А потом он позволил себе заиграть быстро, буйно, мастерски. Пьеро играл о том, что потерял Розу. Он играл мелодию, которую считал придуманной для нее, но только в ней было больше скорби и печали. Теперь в беспечность юности мелодия вплетала серьезность зрелости.

Когда он закончил, стояла необыкновенная тишина, было слышно, как жужжит муха, и это не на шутку его смутило. Куда подевались все зрители? Вышли уже они все из туалетов? Он оглянулся и взглянул в зал. Там не было ни одного пустого места. Во время антракта зрительный зал не покинул ни один человек. Люди молча плакали.

Так случилось, что после того, как пальцы его были сломаны, Пьеро стал играть лучше. Его музыка звучала печальнее. Многие теперь приходили в кинотеатр не столько посмотреть фильм, сколько послушать игру Пьеро. Хозяин поднял ему плату на два пенни. Теперь он жил в гостинице для мужчин и спал в комнате с двадцатью пятью другими соседями. Деньги, что ему платили, он тратил на наркотики, чтоб не дать сознанию отключиться к вечеру.

31. Портрет дамы бродячей кошки

Роза набила карманы украшениями, которые ей покупал Макмагон. Жемчужина подвески колье выглядела как семечко, из которого, будь оно посажено, выросла бы настоящая луна. Бриллиантовые сережки походили на малюсенькие звездочки в далеких-далеких галактиках. Было там и кольцо с огромным красным камнем, который напоминал мерзкий и злобный Марс на черном небе.

У гостиницы «Дарлинг» она села в трамвай и по улице Сент-Катрин доехала до «квартала красных фонарей». Узкие улочки, расходившиеся перпендикулярно от улицы Сент-Катрин, были застроены невзрачными зданиями, давно махнувшими на себя рукой. Им требовались новые оконные рамы и лестницы перед парадными, их давно пора было заново покрасить. Они вели себя вздорно и своенравно. Они отказывались открывать или закрывать окна. Сквозь щели в дверях они пропускали холод, а через трещины в стенах – мышей. Когда местным жителям надо было открыть водопроводный кран или воспользоваться плитой, дома притворялись, что только-только очнулись от глубокого сна.

Арку фронтона старого заброшенного отделения банка украшала горгулья в виде лежащего на спине ангела, который разглядывал облака в небесах, полностью утратив интерес к тому, что творится на земле.

Роза перебиралась в район, где такие же девушки, как Поппи, занимались своим нехитрым ремеслом. Она не возражала. Ей надоело делать вид, что она чем-то отличается от горемычных молодых женщин, у которых за душой гроша ломаного не было и которые, чтоб заработать на жизнь, торговали собой.

Как-то одна гувернантка сказала ей, что в этом районе есть нечто вроде лавки ростовщика или ломбарда, где без лишних вопросов принимают все, что люди приносят. Эта контора оказалась именно там, где говорила гувернантка. Внутри помещения было темно, там стоял небольшой шкаф с выдвижными ящиками, забитыми крадеными ювелирными украшениями со всего города. Еще там висел на плечиках дорогой костюм и стояла пара модных ботинок. Складывалось впечатление, будто мужчина продал одежду и вышел из ломбарда нагишом.

Кроме ювелирных украшений, Роза продала там все свои модные наряды. Ростовщик сказал, что добавит еще доллар за замечательную меховую шапку, которая была на ней. Но Роза покачала головой. С этой шапкой она не собиралась расставаться. Она считала, что это единственный оставшийся у нее старый друг. Шапка была с ней с того времени, когда она жила в приюте. Роза прекрасно понимала, что без нее вполне можно обойтись. Когда она была в шапке, то казалось, будто у нее на голове корона. Но именно это ей нравилось. В тот момент она не собиралась отдавать свой магический талисман. Только не теперь, когда она была то ли Принцессой, то ли Красной Шапочкой в царстве, все обитатели которого были сродни Серому Волку и Коту в сапогах.

Несмотря на то что ростовщик бесстыдно ее надул, невероятно