Столп. Артамон Матвеев - Владислав Бахревский

Ворох перьев в крови, закрытые плёнкой глаза.

   — Слышишь? — спросил царевич Василия.

   — Не слышу, Фёдор Алексеевич! — виновато улыбнулся князь.

   — Вот и я не слышу. Жаворонки-то в траву сели, попрятались... Выходит, я песню убил. Птицы Бога славят...

Повернул коня — и к городу. Конь у царевича летучий, не видно, как землю копытами трогает. Стражи, стольники — все отстали.

Но у Голицына тоже был славный конь, хоть и не мог догнать, а далеко всё же не отпустил. Фёдор наконец попридержал скакуна.

   — Не огорчайся, — сказал Голицын, подъезжая. — Зверей, птиц, рыб — Бог человеку дал в полную волю.

   — Утешитель! — горько сказал царевич. — Плохое ведь дело. Ладно бы охота, добыча — прихоть! Из пушек хочу пострелять. Поставить копен, столбы врыть. И чтоб не близко было — через реку...

   — Хорошие пушкари всегда надобны, — поддакнул Голицын.

   — Турецкий султан на Речь Посполитую войной идёт. Дунай перешёл. У него — триста тысяч. — Фёдор окинул взглядом поле. — Это ведь лес людей.

   — Число страшно видом, а делом так и не всегда, — сказал князь. — Против тьмы с дубьём с лихвой хватит рейтарского полка.

   — То с дубьём. У султана — янычары, пушки. Султан Магомет пришёл наказать Речь Посполитую. Коронный гетман Собеский в прошлом году побил Дорошенко, города занял. Султан эти города своими считает... Вот вырубит польские хоругви и в нашу сторону станет смотреть.

   — Надо Крым у султана отнять, тогда турки успокоятся.

   — Бог даст, буду в царях, пошлю тебя на Крым, ты и возьмёшь его! — глянул на князя и снова пустил коня в галоп.

Дома сел за орган. Извлекал звуки суровые, глухие, поверх басов пускал трубу тонкую, звук рвущийся.

   — «Ко Господу воззвал я в скорби моей, и Он услышал меня. Господи! Избави душу мою от уст неправедных и от языка льстивого. Что даст тебе и что прибавит тебе язык лукавый?..»

Хотелось плакать, да так, чтоб Боженька пожалел.

А дни стояли радостные.

Всякий лужок — золотой. Высыпало одуванчиков видимо-невидимо. Яблони цвели, соловьи будто со всего света в Москву слетелись.

Всюду — послабления, царские милости.

Народ повеселел. А вот Дума попритихла, посуровела — ждали царских наград.

Алексей Михайлович, лаская свою умницу жену, подарившую сына, признался:

   — У меня указы уж заготовлены. Окрестим младенца — объявлю награды: батюшке твоему — ненаглядную радость мою родил, Артамону Сергеевичу — невестой одарил, но сама ты чего хочешь? Что тебе пожаловать?

   — Театр, — сказала Наталья Кирилловна.

   — Будет тебе театр! — обнял супругу державный хозяин Русской земли.

Артамон Сергеевич на своём дворе в приходе Николы в Столпах поднят был по солнышку, а солнышко-то в июне ахти какое раннее. Примчался в Кремль — царь по комнате туда-сюда ходит, терпение потерял, дожидаясь.

   — Езжай к своим немцам. Пусть комедию ставят, да чтоб тотчас. От Стадена твоего ни слуху ни духу...

Упрёк был несправедливый. Стаден полмесяца как уехал. Курляндия, чай, не в Преображенском.

   — Государь... — Артамон Сергеевич мялся.

   — Говори! Говори!

   — Комедию-то какую играть?.. Где взять её?

   — В Библии. Я всю ночь нынче читал. Книгу Товит пусть разыграют. А про Есфирь так ещё лучше.

Артамон Сергеевич поклонился:

   — Скажу, чтоб «Есфирь» ставили.

   — Погоди! — остановил государь. — Больно ты быстрый. В чердаках-то Ильи Даниловича летом душно будет. Хороминку для театра начинай строить. Да тоже тотчас. Место присмотри в Преображенском. Сегодня туда и поезжай. Грегори своего возьми, мастеров. Чтоб к завтрему знать доподлинно, сколько нужно денег, брёвен, досок.

   — Холст небось потребуется, краски.

   — Всего будет сколько надобно. Поспешай только Бога ради!

Пастор Яган Готфрид Грегори, выслушав от Артамона Сергеевича царский указ — учинить комедию, а на комедии действовати из Библии — книгу «Есфирь», — пришёл в ужас.

   — Герр Артамон Сергеевич! У меня есть шестьдесят детей. Поют, танцуют — ты сам и слышал, и видел. Но комедию-то сочинить надобно. Пошить костюмы, нарисовать декорации... Музыкантов подготовить.

Артамон Сергеевич рассмеялся:

   — Яган! Хоромину комедийную строить указано тотчас, а ещё место не выбрано. Ты, главное, торопись, и чтоб все торопились, а сделается когда сделается.

Слова — всего лишь слова, даже царские, но Артамон Сергеевич вручил изумлённому пастору тяжелёхонький кошелёк — сто рублей серебром.

Промчались в Преображенское, определили место для комедийной хоромины, посчитали, сколько нужно леса, сколько денег.

Перед вечерней Артамон Сергеевич был у великого государя, представил ему смету. На строительство хоромины требовалось 605 брёвен сосновых. На это — 275 рублёв. 500 досок — 225 рублёв. Магистру Ягану Грегори — 100 рублёв. На краски и мастерам — 10 рублёв...

Царь обнял расторопного слугу:

   — Артамон, друг! Ты как я. Таких, как мы, хоть бы с дюжину. Сколько бы всего понастроили.

Радость распирала, не удержался — достал указ: ради государского своего превеликого счастья рождения царевича дать чин окольничего отцу царственной роженицы Кирилле Полуэктовичу Нарышкину да думному дворянину Артамону Сергеевичу Матвееву. Сверх того Матвееву ведать Аптекарским приказом — здоровьем дома Романовых.

Артамон Сергеевич опустился на колени, поцеловал край платья великого государя. Алексей Михайлович поднял друга:

   — Вижу — рад. Но знал бы ты, Артамошка, как моё-то сердце ликует! Теперь ты у меня синклит! Родовитые хоть и надуются, да ведь сами знают — Матвеев достоин чинов. Жалко, нельзя тебе через окольничего перескочить. Не беда. Трудись — и будет твой род боярским... Эх, давать бы чины по уму, по делам. Ведь местничаются, других и нет забот у царя, как разбирать, кто кого старше.

На крыльях прилетел Артамон Сергеевич домой. Подхватил Авдотью Григорьевну на руки, закружил. Удивлённого сына подбросил к потолку и на стол поставил.

   — Андрей Артамонович! Отныне ты сын окольничего. Синклит!.. Нет, милые мои, ум да смекалка имеют цену в нашем царстве. Ценителей маловато: один царь. Так ведь царь! Ордин-Нащокина, дворянчика с блоху, боярством наградил. Меня чином окольничего... Приучает родовитую братию — уважать ум... Верьте, придёт такое время: родовитым останется их древность, молью побитая, а светлые разумом будут хозяевами нынешнего дня, стало быть, и завтрашнего.

Распогодилось и вокруг Фёдора Алексеевича. Развеяло ревнивые обиды. Батюшка, великий государь, восприемником новорождённому братцу просил быть старшего сына — завещал заботиться о младшеньком, о его матери. Восприемницей младенца, названного Петром, а сие имя — Камень, стала царевна Ирина Михайловна, матрона Терема.

Крестили Петра в Чудовом монастыре. В воду царственного младенца окунал архимандрит Иоаким, а сослужил ему царский духовник протопоп Андрей.

В мамки царевичу определили княгиню Ульяну Ивановну, вдову князя Ивана Васильевича Голицына.

После званого стола Алексей Михайлович говорил с Артамоном Сергеевичем о будущем патриархе.

   — Душа моя лепится к Иоакиму. Как он за столом-то сидел. Осанка львиная, все перед ним — мышата. Лёгкий, светлый... Ах, был бы владыкой!.. — Алексей Михайлович глянул Артамону в глаза и засмеялся. — Знаю, о чём ты подумал. Четверть века Михалыч на царстве, сколько раз обжигался, а всё не чает души в своих любимцах.

   — От твоего царского ока ничего не утаишь, — польстил государю Артамон Сергеевич. — Да отчего ж не любить архимандрита? Твои указы исправляет со страхом, со рвением. Боярыню Морозову в бараний рог скрутил.

   — Сие в нём дорого! — простодушно признался Алексей Михайлович. — В Новгород его посылаю, митрополитом, на место Питирима. Я глядел книги. Не мужик, как Никон. Из рода Савеловых. Его пращур Свейской земли человек, в Новгороде осел. Род Савеловых от Ивана Кузьмича — от новгородского посадника. Государь Иоанн III, когда Новгород присоединил, в Москву его сослал. Имения у Савеловых в Можайске, в Ростове Великом. Постригся в Киеве, в Межигорском монастыре, спасался в Иверском, в Андреевском, в Ново-Спасском. Жена у него тоже инокиня, в Можайском монастыре, матушка там же спасалась.

   — Патриархом Питирим будет?

   — Ну а как ты его обойдёшь? И чего ради? Семнадцатый год в митрополитах. Сколько ему пришлось от Никона вытерпеть. Девять лет, пусть не именуясь, но был патриаршим местоблюстителем. Стар, но разум у него ясный. Пусть начальствует, пока Иоаким набирается святительской благодати.

Артамон Сергеевич уж, кажется, привык, что царь с ним обговаривает втайне самые важные государские дела, а всё-таки в душе погордился, когда Питирима в патриархи возводили. Свершилось сие в день прославления Влахернской иконы Божией Матери 7 июля 7180 года от Сотворения мира.