Записки, или Исторические воспоминания о Наполеоне - Лора Жюно

— Где же Жозеф? — спросила она. — Я видела у ворот его карету. А Юлия здесь?.. Как она дурна, эта бедная Юлия! Не правда ли, Лоретта? — заметила она мне потихоньку.

Я очень любила жену Жозефа и отвечала несогласием.

— Как нет? — возразила она с изумлением. — Как? Юлия не дурна? Слышите ли, Пермон, что говорит ваша сестра?

В тот момент, когда она повторяла свои слова во весь голос, Жозеф с моей матерью вошли в комнату.

— Вот еще! Он знает, что бедная жена его дурна! — сказала госпожа Леклерк кому-то, кто делал ей знаки. Жозеф рассмеялся, поцеловал свою сестру и тотчас ушел.

Глава XXII. 18 брюмера

Восемнадцатое брюмера было описано многими свидетелями и действующими лицами этой великой политической драмы. Я ограничусь здесь упоминанием только о нескольких отдельных событиях, которые известны немногим; иные же могли быть известны только мне одной.

В дни, предшествовавшие 18 брюмера, в Париже господствовало величайшее волнение: не знали, чего бояться, и боялись всего. Угрозы не было ни в чем, но каждый повиновался какому-то инстинкту беспокойства. Что сделало нас такими робкими? Наши воспоминания.

Восемнадцатого числа утром Люсьен оставил небольшой дом на Зеленой улице и расположился у господина Мерсье, президента Совета старейшин: тот занимал дом близ Манежа и был преданным человеком. Приказа о перемещении еще не отправляли, и до половины восьмого Бонапарт поминутно посылал узнавать, как идет дело. Муж сестры моей несколько раз ездил к нему с просьбой повременить. Когда он появился в первый раз, слуга Бонапарта, зная обоих моих родственников, как-то смешал их имена и вместо Жоффра назвал Пермона. Генерал вскрикнул от удивления, потому что никак не ожидал моего брата.

Он очень хорошо принял Жоффра и тотчас отправил его назад, приказывая поспешить с отправлением приказа. Зять мой заметил, что Бонапарт держал рядом с собой пару пистолетов. В это время при нем не было еще никого, но улица Шантерен уже начинала наполняться лошадьми и приезжающими, так что по ней едва могли проехать.

Наконец почти в половине девятого Жоффр привез Бонапарту известие, что приказ отправлен; генерал тотчас сел на лошадь и поехал в Тюильри. Когда вся свита сходила с коней, зять мой встретил генерала Дебеля, своего искреннего приятеля: он был в гражданском платье и прибежал по первому слуху о передвижениях.

— Как же это можно! — воскликнул Жоффр. — Ты не в мундире?!

— Я почти ничего не знал, — отвечал Дебель. — Но, погоди, я тотчас исправлюсь. — Он повернулся к канониру, который был с ним одного роста: — Товарищ! Отдай мне мундир, — сказал он, сбрасывая фрак. Канонир согласился, и уже в форме Дебель пошел за Бонапартом в Совет, между тем как слуга его отправился за генеральским мундиром.

Революция 18 брюмера совершилась, а Париж еще не верил этому. Мы поехали к Летиции Бонапарт, которая жила у Жозефа, как уже я упомянула. Она сохраняла твердость духа, хотя очень беспокоилась: чрезвычайная бледность ее и судорожные движения при всяком внезапном звуке заставляли сжиматься сердца при взгляде на нее. Тогда-то я и составила о ней высокое мнение. В этот день госпожа Летиция напомнила мне мать Гракхов. В самом положении имелось явное сходство; только она подвергалась гораздо большему риску, нежели знаменитая римлянка. Трое сыновей ее находились под ударом; даже если бы спаслись двое, третий мог погибнуть. Она чувствовала это, живо чувствовала.

Мы с маменькой провели у нее часть этого тяжелого дня и оставили ее уже обнадеженную известиями от Люсьена, который много раз в продолжение дня присылал к ней своего камердинера, стараясь успокоить ее и жену. Оставив этих дам почти успокоенными, мы поехали к госпоже Леклерк: та страшилась меньше всех, потому что никогда и ни о чем не размышляла; однако крику от нее было гораздо больше, нежели от всех прочих.

Госпожа Леклерк через каждые четверть часа заставляла свою горничную писать под диктовку генералу Моро[38]. Когда приехали мы с маменькой, она захотела, чтоб я тоже писала от ее имени генералу. Она все добивалась новостей, между тем как уже за два часа ей сказали, что Моро нет дома и что, вероятно, он не возвратится в ту ночь. Полина взяла с нас слово приехать к ней на другой день, пораньше утром. Мать моя охотно обещалась, потому что любила ее; что же касается меня, я тогда была очень дружна с Каролиной, младшей сестрой Бонапарта, более других близкой мне по летам.

Покуда мы ездили, к нам приходил Жоффр, повидаться и передать разные новости; не застав нас дома, он опять отправился к Люсьену, которого не хотел оставлять в часы опасности, потому что спокойствие водворилось только внешнее, особенно для Бонапартов: в ночь с 18-го на 19-е им угрожала великая опасность. Если бы войска под началом Моро, который принял на себя должность главного тюремщика пленных директоров, не так рьяно стерегли Директорию; если бы он не стеснил их даже более, нежели ему велели; если бы не взял на себя гнусной роли и действовал как до́лжно, то 19 брюмера Директория и советы остались бы победителями, а не побежденными. Конечно, это стало бы несчастьем: если бы их сторона одержала верх, то за Бонапарта пошли бы на эшафот все его братья, а друзей и соучастников сослали бы в Гвиану.

Я не помню теперь, когда именно женился Моро, но, кажется, около 18 брюмера. Бонапарт имел намерение выдать за него свою сестру. Может быть, надобно пожалеть, что этого не случилось. Впрочем, трудно решить, хранил бы Моро больше верности Бонапарту как брат по жене, нежели как брат ратный. Встретив Моро у Гойе, Бонапарт на другой день поехал к нему и подарил превосходную саблю, богато украшенную камнями и принадлежавшую некогда Мурад-бею. Восемнадцатого брюмера Моро находился совершенно под воздействием очарования, которым Бонапарт так хорошо умел окружать необходимых ему людей. Но возвратимся к знаменитым дням брюмера.

Поведение Моро долго оставалось для меня загадкой. Я не хотела верить моему брату, который не переставал повторять, что удивительное ничтожество характера отдало Моро во власть Бонапарта; но я услышала подтверждение того же из уст самого Наполеона. Однажды я находилась в Мальмезоне, в спальне Жозефины. На минуту зашел к ней Наполеон; она дала ему прочитать какую-то записочку, верно от госпожи Гюло, тещи Моро. Бонапарт пробежал записку глазами и сказал:

— Вечно тот же! Кто хочет, тот и владеет им!.. Теперь очередь злой старухи… Счастье, что трубка его