Грюнвальдский бой, или Славяне и немцы. Исторический роман-хроника - Гавриил Александрович Хрущов-Сокольников

— Ты шутишь, что ли? — с недоверием спросил Вингала, — Кто ты? Откуда эти войска, эти пушки? Кто прислал тебя в моё княжество?

— Одному вам могу открыть я это, ваше высочество, — проговорил Бельский, — слово свято и зарок велик.

Вингала сделал знак рукой, и дружина отъехала.

— Его королевская милость, премудрый король Витовт Кейстутович прислал меня, своего воеводу Здислава, князя Бельского, на помощь вашей ясной милости. Для всех я ваш воевода, имя его королевской милости не должно быть упомянуто.

— Когда ты оставил моего брата короля?

— Вчера неделя.

— А я его видел три дня тому назад. Так вот про кого говорил он мне. Спасибо ему и тебе, вовремя выручил! Если бы не ты, сломили бы нас треклятые крыжаки. За эту услугу проси от меня, что знаешь! Князь Вингала Эйрагольский умеет быть благодарным.

— Государь, мне не нужно ничего, я и так осыпан милостями его величества короля, — отвечал Бельский с низким поклоном.

— Не брезгуй же и моей милостью, я не король, но сумею наградить по-королевски! — гордо сказал Вингала.

Бельский казалось вспомнил что-то:

— Пресветлый князь, дозволь молить об одном — сказал он быстро, — в бою я обещал жизнь и свободу пленным рыцарям.

— Что же, дарю их тебе со всем скарбом. Да, постой, там в лесу мои ещё двух захватили, дубом их к земле примяло, бери и их. Скучно жечь их поодиночке.

— Как жечь? — с ужасом воскликнул Бельский.

— Очень просто. Как раков в собственной шкуре. Если хочешь посмотреть, поедем, на костре уже — стоит только поджечь!

Вингала зло расмеялся.

— Светлейший князь! — воскликнул в ужасе Бельский, — прости, что осмеливаюсь обременить ещё просьбой.

— Говори, говори, я не в состоянии отказать тебе ни в чём.

— Государь, пощади несчастных, присужденных к смерти!

Глаза князя вспыхнули мрачным огнём.

— Пощадить?! Да знаешь ли ты, чего просишь! Знаешь ли, что они осуждены сгореть живыми на тризне моего лучшего друга, воеводы Стрекося, убитого ими изменой. Знаешь ли ты, что они обманом похитили мою дочь, мою Скирмунду, знаешь ли, за что эти злодеи вот уже 20 лет разоряют мою землю — и пощадить!?

— Пощади, государь, мы дадим их в выкуп за княжну. Великий магистр согласится!

Вингала задумался.

— Ну, быть по-твоему, едем отменить казнь, хоть будет сердиться мой дорогой Лидзейко. Ну да я сумею его уговорить. Едем же скорей, а то опоздаем!

— Опоздали! — воскликнул он, обернув лошадь и показывая Бельскому на два столба чёрного дыма, показавшиеся над дубами, окружавшими Ромново.

Бельский не поехал дальше. Как истый католик, он не хотел оскверняться, вступая в языческое капище, ему и так претила необходимость общения с таким закоснелым язычником, каковым был князь Вингала.

Ещё недавно, в разговоре с Седлецким, он допускал возможность общения и с русскими схизматиками, и с магометанами, и даже с язычниками, но на деле не мог удержаться от гадливости, подавая руку даже такому витязю, как князь Вингала.

— Что же мы будем делать с остальными пленными? — спросил Вингала, когда они, объехав поле недавней битвы, подъехали к стану, которым уже расположилась приведённая Бельским дружина.

— Потребуем обмена на дочь вашей светлости — отвечал с поклоном Бельский.

Вингала задумался.

— Я знаю Скирмунду, она не переживёт бесчестия плена. Жива ли она теперь! Это живой портрет моей матери, а её бабки княгини Бируты! — проговорил старик. — Жива ли она?

— О, что касается немцев, можно быть уверенным, что они берегут её как зеницу ока. Такие пленницы редко попадаются!

— Хорошо, быть по-твоему, завтра же пошлю для переговоров нарочного посла. Постой, комес Здислав, окажи ты услугу, съезди к ним в Штейнгауз для переговоров[66]. Ты хорошо говоришь по-немецки, ты католик, тебя послушают.

— Уволь, светлейший князь. Моя ненависть к немцам не знает пределов, я буду плохим миротворцем!

— Да кто же говорит о мире! Да разве может быть мир между нами, литовцами-славянами и этими подлыми немцами? Верни мне только дочь, верни мне мою Скирмунду, а тогда пусть хоть завтра вспыхнет война, война кровавая, беспощадная — я иной не понимаю с этими дикими зверями!

— Но, светлейший князь, что скажет король Витовт? Я служу в его войсках, не сочли бы немцы, что и он в союзе с вашей светлостью!

— А когда ты в последний раз видел брата-короля?

— Сегодня восьмой день, он повелел мне быть осторожным.

— А я его видел вчера ночью. Война с орденом решена, нам таиться больше нечего!

— Как, война решена?! Неужели! Боже, какое счастье! Кто же враги, кто союзники?! — воскликнул с восторгом Бельский.

— Его величество король польский обещал союз. Великопольские паны за войну, Смоленск обещает прислать свои дружины, вся Жмудь восстанет как один человек, и горе немцам!

— Когда же поход? Где сбор войск!?

— Какой ты пылкий, пан комес. Я сообщил тебе великую тайну. Пусть она останется между нами. Ты знаешь сам: ни мы, ни король Ягайло ещё не готовы к войне, смоленские дружины когда ещё придут, а между тем враг силён, и каждую минуту может двинуть на нас грозную рать. Ведь у него в Мариенбурге всегда готовое войско, и какое — поголовно воины-латники, а ты сам видел как отскакивают наши стрелы от немецких лат и кольчуг!

— Что же делать в таком случае? — неуверенно спросил Бельский.

— Ждать и готовиться!

— Но ведь и они с каждым днём делаются сильнее. Император Сигизмунд, наверно, пришлёт им вспомогательное войско[67]. Из Франции, из Англии наедут сотни гостей рыцарей, я помню, сколько их было под Вильней!

— Ну, а много ли возвратилось обратно? — с усмешкой заметил Вингала. — Литва впустит всех, да мало кого выпустит. Место для всех