Грюнвальдский бой, или Славяне и немцы. Исторический роман-хроника - Гавриил Александрович Хрущов-Сокольников

вооружённые литвины, не имея на себе ни панцирей, ни шлемов, так как шли они не на войну, а на погребение, не выдержали и стали отступать к Ромнову.

Напрасно все криве с кривулями в руках заступали им дорогу: сила вооружения была несоразмерна. Они не могли более бороться против всё надвигающихся и надвигающихся полчищ немцев, которые, казалось, умножались с каждой минутой; только у поверженных дубов четыре брата Стрекосичей, став друг к другу спинами, неистово дрались, отражая своими страшными топорами все удары. Целая груда трупов лежала вокруг них. Они не отступали, но и не двигались вперёд. Они казались гигантскою скалою среди разъярённого моря.

Уже стрелки князя Вингалы, истощив весь запас стрел и отбиваясь саблями и топорами, медленно отходили в сторону от просеки, открывая таким образом дорогу немцам к Ромнову. Уже сам князь Вингала, сознавая, что битва потеряна, в отчаяньи хотел ускакать с остатком своих витязей с поля битвы, как вдруг где-то вдали, за немецкими линиями, грянул громкий выстрел, и несколько камней со свистом и визгом пролетели по верхушкам дерев, сбивая листья и ветви!

— Перкунас! Перкунас! Это его громовой удар, — воскликнул старый сигонта, стоявший в слезах недалеко от князя, и повалился на землю.

— Перкунас! Перкунас! — закричали сотни голосов, бегущих литвин, — он защитит свой дуб священный!

Страшный треск повторился, но уже гораздо ближе, и несколько камней угодило как раз в спину немецких латников, теснивших литовцев. Паника сделалась общая, никто не понимал, что значит этот страшный треск. Первым сообразил, в чём дело, старый князь Вингала: ему несколько раз уже приходилось видеть в действии тогдашние, только что изобретенные, пушки, он понял, что камни летели из этих метательных труб, но кому они принадлежали, друзьям или врагам?

Рыцари и их воины растерялись. Они тоже хорошо знали, что в отряде не было артиллерии, и, следовательно, нападение с тыла — дело врагов. Продолжать нападение при таком положении дела было бы безрассудно, надо было во что бы то ни стало пробиться и искать спасения в постепенном отступлении к коновязям.

Загудели медные рыцарские трубы, и латники один за другим потянулись на их звуки, помня, что поодиночке гибель их неизбежна.

Литвины, со своей стороны, видя отступление врагов и приняв раскаты пушечных выстрелов за удары грома, которым громовержец Перкунас защищает своё обиталище, оживились и с новой яростью напали на отступающих меченосцев. Ряды смешались. Топоры, дубины, мечи поминутно поднимались в воздухе и разили поверженных врагов.

Бой с немцами

Немцы были притиснуты к самой опушке леса, где были оставлены их коновязи, но их уже не было; вместо их у леса ждали стройные, блестящие ряды совсем другого воинства, чем то, с которыми они только что выдержали бой. Там, изготовясь в боевой порядок, стояли «клином вперёд» два знамени войск Витовта, а по бокам этих отборных дружин стояли серые ряды псковских лучников. Поверх суконных кафтанов на них были надеты стальные кольчуги, переливавшиеся на солнце, как змеиная чешуя. Железные шапки-иерихонки, вроде котелка с острым шпицем наверху, покрывали их головы, а спускающиеся с шапки стальные полоски кольчужных колец закрывали уши и затылок.

— Сдавайтесь, господа крейцхеры! Ваша песенка спета! — закричал оторопевшим немцам, подскакивая к их рядам, мужчина высокого роста с огромными седыми усами. Принявший начальство над рыцарским войском после падения великого комтура начальник Рагнетского конвента, командор граф Плейстин, сразу понял, что дальнейшее сопротивление невозможно.

— Кто вы, храбрый рыцарь? Какому государю служите и почему нападаете на нас на нашей собственной земле? — твёрдо спросил он, выезжая вперёд. Он ещё не терял надежды, что это не литовский, а какой-нибудь иноземный отряд, посланный на помощь великим магистром.

— Кладите оружие, или через час никого из вас не будет на свете! — гордо крикнул в ответ воевода. — Сдавайтесь на милость храброго князя Вингалы. Я его воевода!

— Вингалы!? — воскликнул в ужасе рыцарь, — никогда, никогда, лучше смерть, чем плен у язычников! Вперёд, господа крейцхеры, докажите, что умирать не так страшно! Вперёд, во имя Христа и его Пресвятой Матери, за мной, вперёд! — и, подняв копьё, он бросился вперёд, думая, что своим примером увлечет всех своих латников. Но отчаянному призыву откликнулись только оставшиеся пять рыцарей — остальные легли головами раньше. Они склонили копья и бросились вперёд на явную смерть за своим храбрым предводителем. Остальные латники бросили оружие и преклонили колена.

Навстречу им из среды подоспевших на помощь князю Вингале войск вылетели шесть отборных витязей и перед рядами двух войск, побеждённого и торжествующего, произошёл бой, какого не видал ни один турнир. После первого же удара копья разлетелись в дребезги, витязи выхватили мечи и начался страшный рукопашный бой, грудь с грудью, щит на щит!

Но тут предводитель пришедшего на помощь отряда не выдержал: ему было жаль своих и он не мог не изумиться той безмерной отваге, которую выказали эти шесть рыцарей.

— Хальт! Довольно! Остановитесь! — крикнул он, подъезжая к месту боя:

— Обещаю вам жизнь и свободу за выкуп.

Бой прекратился.

— Кто ты, храбрый рыцарь? — спросил опять граф фон Плейстин, — чтобы знать перед кем сложить оружие.

— Я Трокский воевода, князь Здислав Бельский, ныне на службе августейшего князя Эйрагольского, Вингалы Кейстутовича!

— Христианин? — с радостью переспросил рыцарь.

— Христианин и католик! — отозвался Бельский.

— Мы сдаёмся! Сдаёмся! — закричали рыцари, — сдаёмся на твоё рыцарское, христианское слово. Но там в лесу ещё есть двое, великий комтур и брат-рыцарь из Рагнеты, возьми и их под своё покровительство!

— Увидим, — возразил Бельский и приказал своим подручным дворянам отобрать мечи у рыцарей и взять их самих под стражу. Их увели.

В это время из леса, окружённый свитой и оставшимися дружинниками, показался князь Вингала. Он ехал прямо к Бельскому, которого никогда ещё не встречал в жизни.

— Кто ты, храбрый воин, — спросил он, подъезжая, — и как случился ты в моих владениях? Друг ли ты или враг!

— Не друг и не враг, а подданный