Голоса советских окраин. Жизнь южных мигрантов в Ленинграде и Москве - Джефф Сахадео

должность воспитателя в общежитиях для рабочих и учащихся была общереспубликанской; таких людей нанимали для «прививания советских социалистических ценностей» молодежи, впервые приехавшей в крупные российские города. Воспитатели должны были также следить за культурным и физическим развитием проживающих и их успехами в учебе[710]. Дважды в неделю Хамагова и ее друзья могли оказаться рядом со сливками ленинградского общества. Связи, сформировавшиеся на различных мероприятиях, и насыщенная культурная программа позволили Хамаговой влиться в городскую жизнь Ленинграда.

Внимание девушки было сосредоточено на поступлении в университет, и она не обратила особого внимания на какие-либо проблемы, связанные с адаптацией к новой обстановке: «Я не обращала внимания на внешнюю сторону жизни там: я легко адаптируюсь к плохой погоде и плохим условиям жизни. Что касается других людей, то я просто не общаюсь с теми, кто мне не нравится»[711]. В следующем году Хамагова все же сумела сдать экзамены и поступила в Институт востоковедения Ленинградского государственного университета. Выбор специализации был для нее важен, поскольку она хотела пойти по стопам отца, ведущего ученого. А в 1970-е гг. в Ленинграде повысился спрос на новое жилье: строительство шло полным ходом, поскольку по всей стране происходил переход с коммунального жилья к формату односемейных квартир. Тогда Хамагова и стала «жертвой» таких изменений: ей выделили комнату в общежитии рядом с Петродворцом, примерно в тридцати километрах от центра города[712]. Поездка на работу теперь занимала более часа в одну сторону, а в транспорте было много людей, да и условия поездок были не самыми лучшими. Все это усложняло для Хамаговой процесс обучения в университете, поскольку там от студентов ждали быстрого освоения трех восточных языков. Ее громкие жалобы на необходимость вставать в 5:30 на утренние занятия утомили администрацию университета, и вскоре она была переведена в более близкое к университету общежитие – на Васильевском острове. То, что ей удалось добиться успеха в таком деле, укрепило убежденность Хамаговой в отзывчивости советской системы на нужды граждан: она верила, что СССР нужны были граждане с активной позицией. А студенты-востоковеды с их языковыми навыками и знанием иностранных культур были, по ее мнению, «особенными», поскольку они имели различные контакты и возможности путешествовать за границу[713].

Хамагова видела, как студенты, изначально привязанные только к кругу своих соотечественников, заводили в общежитиях дружеские связи с людьми самых разных национальностей. Она вспомнила, как возглавила стихийный протест студентов со всего Советского Союза против нескольких восточных немцев, которые напивались в своих комнатах и начинали кричать Sieg Heil. Общий успех этого протеста вызвал «национально-патриотические» чувства, в которых смешались республиканский и советский патриотизм, сложившийся в результате общесоюзного опыта Второй мировой войны, которая затронула каждую семью[714]. Когда жизнь в общежитии нормализовалась, Хамагова стала свидетельницей очередной жилищной проблемы в Ленинграде. Ее родственница, тетя из Бурятии, по-прежнему проживала в коммуналке. Хамагова иногда помогала ей, поскольку женщине тяжело было жить в квартире на шестом этаже в доме без лифта, но основные сложности вызывало то, что тетке постоянно приходилось иметь дело с «соседом по квартире – алкоголиком и хулиганом». Хамагова вместе с тетей изо всех сил старались «держать этого мужчину в рамках адекватного поведения»[715]. Государственные органы в данном случае не оказали никакой помощи. Другие жители коммуналки, предпочитавшие не вмешиваться в эту ситуацию, смотрели на Хамагову свысока. Их комментарии о том, что у нее «очень хороший» русский язык (который она, как мы упоминали, считала родным), «задевали» Хамагову, поскольку, по ее словам, «они как будто обвиняли [ее] в неполноценности»[716]. Однако в итоге девушка сумела, заручившись поддержкой других жителей коммунальной квартиры, усмирить «хулигана». Это укрепило ее ощущение, что она стала здесь своей.

Жизнь Хамаговой снова изменилась в 1975 г., когда она встретила польского студента, за которого впоследствии вышла замуж. Юридические особенности системы не позволяли советским гражданам, подобным ей, вступившим в брак с иностранцами с разных факультетов университета, совместно претендовать на жилье в городе. После бесплодных боев с ленинградской администрацией Хамагова уехала на учебную стажировку в Дели. По возвращении ее разочарование было уже не настолько острым, поскольку ее муж, «лучший студент Ленинграда», теперь получал ежемесячную стипендию в 100 рублей, а также стипендии от польского посольства. Вместе с ее окладом в 46 рублей у пары было достаточно денег, чтобы в 1977 г. снять квартиру в престижном районе Купчино[717]. Супруги «вели жизнь, несравнимую с жизнью многих их однокурсников», наслаждаясь обедами в ресторанах по всему городу и устраивая вечеринки с едой и напитками. «Больше всего, – рассказывала она, – я любила, когда меня (ошибочно) принимали за ленинградку»[718].

Дальше она стала помогать другим. В конце 1970-х гг. ей поступили телефонные звонки от знакомых ее семьи из Улан-Удэ – обеспокоенных родителей юной девушки, которые просили ее «не бросать их дочь одну» в большом городе и помочь ей. Она утешала знакомых-бурятов, столкнувшихся с расистскими насмешками со стороны русских ленинградцев. Хамагова верила, что перед ней и ее подопечными открыты все дороги и что они могут выбрать любые направления образования, добившись яркой профессиональной карьеры. Однако, к своему сожалению, сама она решила последовать за своим мужем в Польшу в начале 1980-х гг. Хамагова покинула город, который предлагал «все возможности для самореализации» и который она теперь считала своим домом. Хотя она и упоминала, что там ей все равно не хватало связей с партийными и государственными чиновниками или с кем-то из КГБ (Комитетом государственной безопасности), кто помог бы ей быстро продвинуться в карьере: она видела, как другие исследователи со связями продвигались в Академии наук. Она вспоминала о «разговорах на кухне», где люди могли говорить о своем недовольстве неконкурентоспособными советскими товарами и опасностями ресурсоориентированной экономики. Однако эти опасения в плане долгой перспективы не мешали государству гарантировать ей и ее коллегам хорошую, комфортную личную и профессиональную жизнь. Она воображала себя – если не ученой – учителем, переводчиком, международным туристическим агентом или служащей в Министерстве иностранных дел, наблюдая за тем, какие пути выбирали ее друзья.

История Арюны Хамаговой служит примером той социальной мобильности, к которой стремились мигранты в Ленинграде и Москве, и многие из них добивались успеха. Сначала она была простой продавщицей овощей, а потом стала студенткой, а позже – жительницей одного из самых популярных районов города, и эта история воплощает в себе общую советскую мечту. Эта глава посвящена следующему этапу жизни в Ленинграде и Москве: уже после того, как мигранты прошли начальный этап обустройства в городе и когда они