Голоса советских окраин. Жизнь южных мигрантов в Ленинграде и Москве - Джефф Сахадео

ходить в черном. Она носила его целых сорок дней. Соседи спрашивали ее, что случилось. Почему она была одета в черное? Она отвечала, что мой отец умер и что она уважает эту традицию. Позже она попросила меня так же скорбеть по ней, когда она уйдет из жизни[758].

Асинадзе и Кудубаев приобретали друзей и строили отношения, не связанные с региональной идентичностью, но дававшие им поддержку, которую многие другие мигранты считали важным компонентом связи внутри землячеств. Многие отношения, сложившиеся при первых после приезда знакомствах, играли важную роль на протяжении всего их пребывания в Ленинграде и Москве.

Статус и города

Существовало множество способов получить документы, которые позволяли легально оставаться в Ленинграде и Москве в течение длительного срока, даже несмотря на то, что мигранты не соглашались с необходимостью надлежащего оформления соответствующих документов. Безусловно, наиболее распространенным видом документа, подтверждающего право находиться в городе, была прописка, о которой мы уже говорили в главах 1 и 4. Студенты и специалисты, приглашенные на работу или учебу в две столицы, легко могли получить прописку, демобилизованные солдаты, отслужившие в регионе, как потенциальная квалифицированная рабочая сила, по-видимому, тоже получали прописку практически по одному запросу[759]. Другие мигранты – те, кто приехал по собственной инициативе, у кого не было финансирующей организации, – должны были решить, как поступить со своим статусом незарегистрированного гражданина, если рассматривали вопрос о более длительном пребывании в городах. Среди прочих незарегистрированных приезжих были сезонные торговцы и строители, фабричные рабочие и работники сферы услуг – все они принимали индивидуальные решения относительно статуса проживания. Объем усилий, затрачиваемый на получение прописки, определялся наличием связей и желаемым уровнем комфорта. Правила подачи заявления об изменении статуса проживания были непонятными, а правоприменение осуществлялось непоследовательно, но отсутствие нужных документов могло вызвать осложнения – как практические, так и психологические, поскольку это мешало развитию чувства принадлежности к городскому сообществу.

Еще совсем юными Арюна Хамагова и Толкунбек Кудубаев начали свой путь в двух столицах с получения ограниченного вида на жительство – временной прописки. Этот статус помещал их в «серую зону» среди миллионов ленинградцев и москвичей[760]. Лимитная прописка, предлагаемая работодателем и включающая предоставление места проживания, должна была продлеваться ежегодно и была привязана к конкретной работе. Советский режим хранил в тайне число жителей с лимитной пропиской, а подчас скрывал само существование лимита прописки, даже несмотря на то, что с 1976 по 1978 г. только в Москве фабрики и предприятия приняли и зарегистрировали 178 тыс. рабочих[761]. На рубеже 1980-х гг. московский Комитет по труду и социальным вопросам рассматривал лимитчиков уже не как решение проблемы хронической нехватки рабочей силы, а как дополнительную нагрузку на ресурсы, особенно на жилье. Предпочтительной стратегией стало повышение эффективности труда, а не увеличение числа рабочих. Неясно, было ли это вызвано тем, что молодых рабочих славянской национальности стало меньше и в Москву приезжало все больше выходцев из Кавказа и Центральной Азии[762]. Однако лимитчики сохранили свободу действий; как показала Эллиотт, они обращались, часто успешно, в Московский городской совет с ходатайствами об улучшении жилищных условий и по другим вопросам[763]. Несмотря на то, что статус привязывал их к месту работы, различия в заработной плате и условиях жизни у лимитчиков и людей на постоянных должностях в Ленинграде и Москве не были такими большими, чтобы заставить первых выражать недовольство условиями, и в результате они оставались в центрах Советского Союза.

Но Хамагова, которая всегда мечтала о жизни в Ленинграде, была занята вопросом получения постоянной прописки, как и Кудубаев, вскоре после своего приезда в Москву осознавший, какие возможности открывала перед ним советская столица – от высоких зарплат до насыщенной культурной жизни. В перерывах между походами по музеям и днями рождения Кудубаев и его друзья искали способы получения постоянной прописки. Поступление в вуз, как в случае с Хамаговой десятью годами ранее, казалось самым очевидным путем. Они обсуждали еще одну распространенную стратегию, но отказались от нее из-за неуверенности в себе: жениться на москвичке[764]. Только когда Кудубаев вернулся в Ош в 1989 г., с сожалением отказавшись от высшего образования ради семьи, он вспомнил, что ему рассказывали о том, что кавказцы относительно легко получали постоянную прописку при помощи взяток. Грузины, армяне и азербайджанцы установили связи в ленинградских и московских райсоветах. По словам Эрика Скотта, грузины активно занимались подделкой паспортов, что выручало тех, кто хотел переехать в любую точку СССР[765]. Терентий Папашвили до переезда в Ленинград из Кутаиси (Грузия) знал о такой подпольной практике: «Я слышал, что, когда люди хотели получить прописку, имела место коррупция. Чиновники просили определенную сумму денег за выдачу временной прописки»[766]. Папашвили никогда не проверял это на собственном опыте. Он приехал в статусе лимитчика, оформленном через брата жены, возглавлявшего ленинградскую строительную компанию, и мог продлевать этот статус по желанию.

Все эти махинации и связи могут объяснить, почему другие грузины, не входившие в число студентов и специалистов, которых опрашивали для нашего проекта, не упоминали о проблемах с пропиской. Важа Гигулашвили, приехавшая в Москву в 1974 г. специально для того, чтобы найти для себя и мужа более высокооплачиваемую работу, чем дома, вспоминала, не вдаваясь в подробности: «У нас были все юридические документы, необходимые для проживания в Москве, и мы не имели никаких проблем. Тогда было очень легко получить временную регистрацию, поэтому она у нас тоже была»[767]. Элисо Сванидзе, в 1975 г. приехавшая в Ленинград работать в супермаркете, куда ее устроила сестра, беззаботно говорила о своем статусе: «У меня была прописка, потому что без нее я не смогла бы работать. Мои друзья помогли мне ее получить, и я получила ее без проблем»[768]. С другой стороны, Ирма Баланчивадзе, в 1980 г. приехавшая вместе с мужем в Москву работать на овощном рынке, но в итоге занимавшаяся двумя своими детьми полный рабочий день, просто заявила: «Никто никогда не спрашивал у нас документы», поэтому они так и не получили их[769]. Приезжие из Средней Азии и Кавказа отмечали, что арендовать квартиру у местных жителей в позднесоветский период было легко без каких-либо документов. В 1980-х гг. для этого существовали специальные «агентства». Подобно Баланчивадзе, многие предполагали – или надеялись, – что отсутствие прописки не повлияет на их длительное проживание в обеих столицах.

Легкость получения прописки или отсутствие беспокойства по поводу статуса проживания не были универсальным опытом для выходцев