Воспоминания одной звезды - Пола Негри
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда через две недели пришло, наконец, письмо от Евгениуша, руки мои задрожали. Я позвала Лену, бросила ей конверт и взмолилась: «Распечатай и прочти, что там написано. — Но тут же отобрала письмо, спешно пробормотав: — Нет, нет, не надо. Я сама. Иди к себе».
Дорогая Пола!
Прости, что не написал тебе раньше, но мне нужно было время, чтобы разобраться в своих чувствах. Наши отношения оказались совсем не такими, как я себе это представил при нашей первой встрече в Сосновце. Я тогда подумал: вот, встретилась мне очаровательная актриса и неплохо бы закрутить с нею интрижку. Ты в тот день производила впечатление весьма опытной женщины, и я даже представить себе не мог, что ты пока еще не столько женщина, сколько ребенок — я это понял лишь при нашей второй встрече. Что ж, тогда все стало совершенно очевидно. Более того, для меня также стало очевидным, что мои чувства по отношению к тебе куда глубже и сильнее, чем я думал. Соблазнить тебя, а затем бросить — так я не мог бы поступить. Тебе, наверное, казалось странным, что я даже не прикоснулся к тебе, но я просто не мог этого сделать, так как слишком хорошо знаю себя: стоило бы мне притронуться к тебе, и я не сумел бы ограничиться лишь нежным поцелуем. Я мучительно думал над тем, в каком положении мы оба сейчас оказались. Моим первым побуждением было просить твоей руки, но потом я стал размышлять о своей карьере. До сих пор карьера по службе была для меня самым важным в жизни. Моя цель — стать дипломатом, а в дипломатическом мире существуют жесткие требования, там царят формальности. Сможешь ли ты войти в такую среду? Этот мир чужд тебе, там все иначе, если сравнивать с тем, что тебе до сих пор было известно. Хорошо ли с моей стороны просить тебя отказаться от того, чем ты занимаешься, и дальше жить в моем мире? Разве я могу предоставить тебе возможности для такого же успеха, какого ты уже достигла?
Однако последние две недели — недели, проведенные без тебя, — оказались невыносимыми. И дальше моя жизнь стала бы такой же нестерпимо одинокой. Ты мне нужна. Окажешь ли ты мне честь, став моей женой? Я очень тебя люблю.
Евгениуш
Я тут же послала телеграмму. Текст в ней был простой: «Да, да, да!» Лена стала единственным человеком в Берлине, кому я доверилась, рассказав о своих планах на будущее. Ждать больше не имело смысла, это понимали оба: и я, и Евгениуш. Свадьба должна была состояться в Сосновце, в следующем месяце. Времени оставалось совсем мало, и я занималась только тем, что собирала свое приданое. Не успела я оглянуться, как уже отправилась на поезде в пограничный город Сосновец, который должен был стать моим домом. Там меня уже ждала моя мама. Мы сняли номер люкс в местной гостинице, поскольку требовалось выждать три недели, пока, согласно ритуалу католической церкви, в костеле публично оглашались наши имена в связи с предстоящим заключением брака. Родители Евгениуша уже умерли[93], и всеми приготовлениями к торжественной церемонии занимались две его сестры. Меня беспокоило, как они меня примут. Эти молодые дамы, получившие подобающее благородное воспитание, могли не одобрить решение любимого брата жениться на актрисе, и потому я больше всего на свете хотела произвести на них хорошее впечатление, чтобы они могли гордиться такой невесткой.
В тот вечер, когда я приехала в Сосновец, ужин устроили в доме старшей сестры, Ирены, которая была замужем за местным аристократом и поэтому жила в поместье неподалеку от города. Все мои страхи тут же развеялись. Она оказалась само гостеприимство и любезность. Мои отношения не сложились с младшей сестрой, Людмилой, но этого, впрочем, следовало было ожидать. Ей было всего четырнадцать, и после смерти родителей она вела хозяйство в доме Евгениуша, причем делала это для ее возраста с удивительной сноровкой и расторопностью. Я постаралась поскорее успокоить ее, чтобы она чувствовала себя непринужденно со мною, а потому заверила, что не собираюсь занять ее место в жизни брата… Но именно эти слова, как оказалось впоследствии, были очень большой ошибкой.
В день нашей свадьбы[94] ударил мороз. Немногие приглашенные на церемонию жались друг к другу в ледяном темном пространстве барочной церкви. Было так холодно, что мне пришлось поверх свадебного платья и фаты накинуть меховой палантин. Евгениуш без конца ворчал, как будто погода специально устроила заговор именно против него. Когда я попыталась его утихомирить, он лишь раздраженно буркнул: «Давай поскорей покончим с этой ерундой, лишь бы уйти отсюда…» Вряд ли это могло обрадовать невесту.
К алтарю меня вела мама, а сестры Евгениуша были в роли подружек невесты. Шафером Евгениуша был его зять, муж Ирены. Я не пригласила на эту церемонию никого из своих коллег по театральному миру, так что все немногие гости были друзьями Домбских. Голос священника, скорее печальный, чем радостный, терялся в сумрачном пространстве храма. Я утешала себя тем, что во всем виновата промозглая, пасмурная погода.
По завершении церемонии все направились туда, где было устроено небольшое празднество — в наш новый дом.
Пола Негри в свадебном наряде, 1920-е годы
В этой огромной, просторной квартире Евгениуш и Людмила жили после того, как недавно окончательно осиротели. Даже в яркий день солнечные лучи не слишком далеко проникали в тамошние темные комнаты, заставленные громоздкой мебелью, где на стенах висели старинные картины, с давних пор принадлежавшие графам Домбским.
Празднество получилось и не скромным, но и не расточительным. Угощение готовила Людмила, и на столе стояли только те блюда, которые нравились Евгениушу. Это объяснялось, конечно, ее желанием максимально угодить брату. Разумеется, она лучше всех знала, что он любит, когда и как полагалось стирать его рубашки и что он предпочитает на завтрак. Когда я стала расспрашивать ее про все это, она лишь ответила, что мне не стоит беспокоиться о таких несущественных мелочах. Еще она заверила меня, что хозяйство — это ее забота. Ирена лишь рассмеялась при ее словах и, ласково обняв младшую сестру, сказала мне: «Ты даже не представляешь,
